ОНО - Кинг Стивен (первая книга .txt) 📗
— Хорошо, папа. Я больше не буду.
Они направились в ее маленькую спальню вдвоем. В правой руке после побоев боль была адская. Бев обернулась и увидела окровавленную раковину, забрызганное кровью зеркало, стену и пол. Пропитанное кровью полотенце, которое отец как ни в чем не бывало повесил на штырь вешалки. Бев подумала: «Как я теперь войду в ванную и буду умываться? Господи помилуй, Господи помилуй и прости, что я желала отцу худа. Можешь меня наказать, если хочешь. Я заслуживаю наказания. Пусть я упаду и мне будет больно, пусть у меня будет грипп, как этой зимой, когда я вся заходилась кашлем… Прошу тебя, Господи! Ты сделаешь это? Хорошо?»
По обыкновению, отец укутал ее, подоткнул одеяло и поцеловал в лоб. Затем постоял, всего лишь одно мгновение, в своей типичной позе: слегка наклонившись вперед, засунув руки в карманы, взирая на дочь сверху блестящими синими глазами, при этом лицо у него было грустное, как у спаниеля. Спустя годы, когда Бев уже давно перестала вспоминать Дерри, она, бывало, наблюдала за мужчинами в автобусе или на перекрестке, наблюдала за их повадками, жестами, движениями, как наблюдала за Томом, который, подобно отцу, когда шел в ванную бриться, снимал рубашку и становился перед зеркалом, слегка ссутулив плечи. Она с пристрастием разглядывала его.
— Иногда я беспокоюсь о тебе, — произнес отец, и в его голосе уже не звучало угрозы; видно было, что гнев его прошел. Отец нежно дотронулся до ее волос и отвел у нее пряди со лба в стороны.
«В ванной полно крови, папа, — готова была прокричать Бев. — Неужели ты не видишь? Везде кровь. Даже на лампочке, что над раковиной, и то кровь. Она запекается. Неужели ты не чувствуешь? Неужели ты не заметил?»
Он вышел из спальни, закрыл за собой дверь, и комната погрузилась в темноту. Бев так ничего и не сказала ему. Она долго не могла заснуть, смотрела в темноту; в половине двенадцатого с работы пришла мама, и телевизор выключили. Бев слышала равномерное поскрипывание, пружины кровати стонали: родители занимались любовью. Беверли как-то подслушала, как Грета Боуи рассказывала Сэлли Мюллер, что при половом сношении бывает больно, как будто тебя жгут огнем, и что ни одной порядочной девушке никогда не хочется заниматься такой любовью. «А под конец он писает тебе туда», — сообщала Грета, и Сэлли воскликнула: «Фу, гадость! Я бы никогда не позволила ни одному парню проделывать со мной такие мерзкие вещи!» Если действительно при половых сношениях бывает больно, как уверяла Грета, то тогда мама, наверное, очень терпеливая. Бев слышала, как она несколько раз простонала, но что-то непохоже было, что она стонет от боли.
Размеренное поскрипывание сменилось неистовым ритмом, и вскоре все смолкло. Воцарилась тишина, потом зазвучали приглушенные голоса, после чего послышались шаги матери: она шла в ванную. Беверли затаила дыхание: интересно, что будет, закричит мама или нет.
Мама не закричала. Бев слышала, как она открыла кран — и полилась вода. Затем послышались негромкие плески и знакомые булькающие звуки. Слышно было, как мама чистила зубы, а немного погодя пружины супружеской кровати снова заскрипели: мама легла спать.
Через пять минут отец захрапел.
Беверли сковал зловещий страх. Он сдавил ей горло. Она не решилась повернуться на правый бок, на котором обычно засыпала: боялась, что появится что-нибудь страшное. Бев лежала на спине, стараясь не шелохнуться, и смотрела в нависший над ней потолок. Через некоторое время она забылась беспокойным сном.
3
Беверли всегда просыпалась, когда в спальне родителей звонил будильник. Надо было поторапливаться: как только будильник начинал звенеть, отец обычно его выключал. Пока отец делал свои дела в ванной, Беверли быстро одевалась. Она задержалась ненадолго у зеркала (в последнее время это стало у нее ритуалом) и посмотрела, не выросла ли за ночь грудь. В конце прошлого года у нее стали расти груди. Поначалу было немного больно, но потом боль прошла. Груди были еще очень маленькие — не больше маленьких яблок, но они появились, они росли. Что и говорить, скоро кончится детство, а там, глядишь, она станет женщиной.
Бев улыбнулась своему отражению, взбила волосы на затылке, расправила плечи, выпятив грудь. У нее вырвался детский смешок, и тут она вспомнила, как вчера вечером из раковины била фонтаном кровь. Смех тотчас оборвался.
Бев посмотрела на руку и увидела синяк, который наставил ей вчера отец: безобразное пятно между плечом и локтем.
Послышались бурный плеск и урчание воды, извергаемой из туалетного бачка.
Беверли быстро надела джинсы и спортивный свитер с эмблемой деррийской средней школы: она не хотела, чтобы отец опять на нее разозлился, не хотела даже привлекать к себе внимания. Затем, поскольку медлить было уже нельзя, она направилась в ванную. В коридоре она разминулась с отцом: он спешил в свою комнату одеваться. На нем болталась просторная синяя пижама. Отец пробурчал что-то, но она не разобрала слов, тем не менее ответила:
— Хорошо, папа.
На мгновение Бев застыла перед закрытой дверью, стараясь приготовиться к тому страшному, что, возможно, она увидит в ванной. «По крайней мере, сейчас светло», — подумала она, и ей стало легче при этой мысли. Не намного, но все же. Беверли взялась за дверную ручку, повернула ее и ступила за порог.
4
Этим утром Беверли не пришлось сидеть сложа руки. Она приготовила и подала отцу завтрак: яичницу, апельсиновый сок и любимые отцовские гренки (гренками, правда, их трудно было назвать, ломтики хлеба просто подогревались, но не поджаривались). Эл Марш сидел, забаррикадировавшись деррийской газетой «Ньюс», и уплетал кушанья одно за другим.
— А где бэкон?
— Бэкона нет, папа. Вчера доели.
— Сделай мне бутерброд с бифштексом.
— Не из чего… Почти ничего не осталось.
Газета зашуршала и сложилась. Эл пристально посмотрел на дочь своими синими глазами. Взгляд его был тяжелый.
— Что ты сказала? — тихо спросил он.
— Я сказала: сейчас, папа.
Взгляд его на мгновение задержался на ней, затем газета снова раскрылась, и Беверли поспешила к холодильнику доставать фарш.
Она тщательно приготовила ему пышный гамбургер. Эл принялся за него, не отрываясь от спортивной страницы, а Беверли стала собирать ему на работу еду: пару сэндвичей с ореховым маслом, большой кусок торта, который мать накануне принесла из ресторана, термос горячего кофе с огромным количеством сахара.
— Скажи матери: я велел навести чистоту в доме, — объявил отец, беря сумку с провизией. — Посмотри, не квартира, а свинарник какой-то. Черт побери! Весь день убираешь всякую грязь в больнице, приходишь домой, а тут как в хлеву. Приберись. Запомнила, Беверли?
— Хорошо, приберусь, папа.
Он поцеловал ее в щеку, грубо обнял на прощание и вышел. Как обычно, Беверли направилась в свою комнату и стала смотреть в окно, провожая отца взглядом. Когда отец завернул за угол, она, как всегда, почувствовала в душе облегчение… и тотчас вознегодовала на себя.
Бев помыла посуду, потом взяла книгу и вышла на улицу почитать на ступеньках крыльца. Из соседнего дома показался Ларс Тараминиус с длинными белокурыми волосами, которые, казалось, излучали свет. Он показал Беверли свой новый грузовик и ссадины на коленях. Но тут ее окликнула мама.
Они сменили постельное белье, помыли полы, натерли воском линолеум в кухне. Мама вымыла пол в ванной, за что Беверли была ей бесконечно благодарна. Эльфрида Марш была невысокого роста, с седеющими волосами и мрачным взглядом. Морщины на ее лице говорили о том, что ее жизнь не усыпана розами и что Эльфрида не ждет от ближайшего будущего ничего хорошего.
— Ты не помоешь окна в гостиной? Хорошо, Беверли? — попросила она, вернувшись на кухню. Она успела переодеться и была в форме официантки. — Я должна сегодня поехать в Бангор в больницу Святого Иакова навестить Черил Таррент. Вчера вечером она сломала ногу.
