ОНО - Кинг Стивен (первая книга .txt) 📗
Голос перешел в сдавленную икоту, и вдруг в отверстии раковины возник ярко-красный пузырь. Возник — и лопнул, забрызгав пятнами крови кафель.
Сдавленный голос заговорил быстро-быстро, всякий раз изменяясь: то это был голос ребенка, то, к ужасу Беверли, девочки, с которой она когда-то была знакома, — голос Вероники Гроуган. Но Вероники уже не было в живых — ее нашли мертвой в канализационном люке.
— Я Мэтью… Я — Бэтти… Меня зовут Вероника. Мы здесь с клоуном… Клоун… Его зовут… клоун, чудовище, мумия, оборотень, человековолк. И ты, Беверли… ты тоже здесь с нами… Мы летаем, плаваем, мы изменяемся…
Из отверстия люка, журча и булькая, забила кровь, забрызгивая раковину, зеркало и обои с лягушками, сидящими на кувшинках. Беверли пронзительно закричала. Попятилась от раковины, забила кулаками в дверь, открыла ее и побежала в гостиную. Отец уже встал с дивана.
— Что за черт?! Что такое с тобой? — сдвинув брови, спросил он. В этот вечер они были дома одни. Мать Беверли работала в вечернюю смену в ресторане «Гринз Фарм».
— Там, в ванной! — истерически закричала Бев. — Там, в ванной, папа… Там…
— Кто-то тебе померещился, Беверли? Померещился, да? — Резким движением он крепко схватил ее руку и стиснул. На лице у него было участливо-встревоженное выражение, но во взгляде было что-то хищное. Такая участливость скорее пугала, чем успокаивала.
— Нет. Там, в раковине… — И не успела она договорить, как в истерике разрыдалась. Сердце колотилось так сильно, что ей казалось, она вот-вот задохнется.
Эл Марш оттолкнул дочь в сторону и двинулся в ванную «Ну что еще выдумала?» — было написано у него на лице. Он пробыл в ванной так долго, что Беверли испугалась.
— Беверли! Иди сюда! — наконец проревел он.
О том, чтобы не пойти, не могло быть и речи. Если бы они вдвоем стояли на краю высокого утеса и отец велел ей прыгнуть в пропасть, инстинкт повиновения почти наверняка принудил бы ее прыгнуть прежде, чем вмешался рассудок.
Дверь ванной была открыта. У раковины стоял отец. Крупного телосложения мужчина, уже понемногу теряющий светло-каштановые золотистые волосы, которые передались по наследству его дочери. Он не был пьяницей, не курил, не бегал по бабам. «Зачем мне бабы? Все, которые мне нужны, у меня есть. Дома», — заметил он как-то. При этом он странно, таинственно улыбнулся. Лицо его не прояснилось, скорее, наоборот. Казалось, туча покрыла тенью каменистое поле. «Они заботятся обо мне, а когда надо, я забочусь о них».
— Какого черта! Что за дурь на тебя нашла! — спросил он, когда Бев вошла в ванную.
Беверли почувствовала, что в горле у нее пересохло и оно словно каменное. Сердце готово было вырваться из груди. Еще немного — и начнется рвота. По зеркалу длинными струями стекала кровь. Лампочка над раковиной была в кровавых пятнах. И Бев отчетливо уловила этот запах, усиленный жаром лампочки. С краев раковины стекала кровь и падала на пол жирными каплями.
— Папа… — хрипло прошептала Бев.
Эл повернулся, на его лице, как часто случалось, когда он был недоволен дочерью, было написано отвращение, и он как ни в чем не бывало принялся мыть руки в кровавой раковине.
— О Боже! Ты меня напугала, девочка. Ну говори! Объясни наконец, что случилось.
Он мыл руки, и Бев видела, как его серые штаны, в том месте, где они соприкасались с раковиной, пропитываются кровью. А если бы он прикоснулся лбом к зеркалу (оно было близко), то кровь перепачкала бы ему кожу. Бев издала сдавленный гортанный звук.
Эл выключил воду, взял забрызганное кровью полотенце и стал вытирать руки. Она смотрела, как кровь размазывается между его пальцами, проникает в линии на ладонях. Бев смотрела и готова была упасть в обморок. Она видела под ногтями у него кровь, точно улики убийства.
— Ну? Я жду! — Эл швырнул кровавое полотенце на штырь.
Кровь… везде кровь, а отец даже не замечает.
— Папа, — проговорила она, не зная, что за этим может последовать, но отец перебил ее.
— Я беспокоюсь о тебе, — сказал Эл Марш. — Я все жду, когда ты подрастешь, а ты, кажется, и не собираешься стать взрослой, Беверли. Все шляешься по улице, дома почти ничего не делаешь. Либо уткнешься в книгу, а сама витаешь в облаках, либо начинаешь чудить, выдумываешь черт-те что. Я беспокоюсь о тебе.
Он неожиданно выбросил руку и больно шлепнул Бев по ягодицам. Бев вскрикнула, не сводя с него взгляда. В правой взлохмаченной брови его застряла капля крови. «Еще немного, и, глядя на него, я, наверное, сойду с ума. Тогда уже будет все равно», — уныло подумала она.
— Я очень беспокоюсь, — сказал отец и снова ее ударил, на сей раз сильнее, выше локтя. Пронзила боль, потом, казалось, утихла. На следующий день в этом месте разрастется желто-лиловый синяк.
— Ужасно беспокоюсь, — произнес он и врезал ей в живот. В последнюю секунду Эл отдернул руку, дыхание Беверли полностью не отключилось, но она согнулась, заохала, у нее брызнули слезы. Отец взглянул безразлично-спокойным взглядом. И сунул кровавые руки в карманы брюк.
— Пора тебе подрасти, Беверли, — сказал он, на сей раз ласково, точно прощая ее. — Ты согласна?
Она кивнула в ответ. В висках стучало. Бев продолжала плакать, но тихо, беззвучно. Если она разрыдается, как говорит отец: «Ну вот, заныла девочка», — он может приняться за нее не на шутку. Эл Марш всю жизнь прожил в Дерри и часто, отвечая на вопросы, а иногда и сам откровенничая, говорил, что хочет, чтобы его похоронили здесь, в родном городке, дай Бог, на сто десятом году. «А почему мне должно быть отказано в вечной жизни, — сказал он как-то парикмахеру Роджеру Орлету, у которого стригся регулярно раз в месяц. — У меня ведь пороков нет».
— Ну, жду твоего объяснения, — произнес он. — Побыстрее, я жду.
— Там была… — Бев попыталась сглотнуть, но стало больно, в горле пересохло. — Там был паук. Он выполз из отверстия раковины, и я… Кажется, он опять туда заполз.
— А! — слегка улыбнулся он, как будто довольный ее объяснением. — Паук, говоришь? Ах, черт! Ты бы сказала мне сразу, Беверли. Я бы тебя не стал бить. Все девчонки боятся пауков! Что же ты сразу мне не сказала!
Он нагнулся над раковиной, а Бев прикусила губу, с языка чуть не сорвалось предостережение, но какой-то внутренний голос, который едва ли принадлежал ей, Бев, — несомненно, это был голос самого дьявола, — стал нашептывать: «Пусть оно, это существо, заберет его к себе. Пусть оно его туда затянет. Скатертью дорога».
Бев в ужасе содрогнулась от этого голоса. Допустить, чтобы подобная мысль оставалась в ее сознании хотя бы на мгновение, значит обречь себя на адские муки, на проклятие.
Отец заглянул краем глаза в отверстие. Пальцы сжимали край раковины, хлюпали в крови. Беверли изо всех сил перебарывала тошноту. Живот, в том месте, где отец ударил ее, ныл от боли.
— Ничего не вижу, — проворчал он. — Здесь дома старые, Бев. Трубы широкие, понимаешь. Когда я учился в средней школе, мы, бывало, часто подкладывали в унитазы дохлых крыс. Девчонки с ума сходили. — Он весело засмеялся, подумав: чего только не померещится этим бабам. — Особенно когда прибывала вода в Кендускиге. А как ввели эту новую канализацию, живности в трубах стало меньше.
Он обнял дочь за плечи и прижал к себе.
— Ты вот что. Иди спать и выкинь из головы эту ерунду. Понятно?
Бев почувствовала любовь к отцу. «Я бью тебя только за дело, Беверли. Просто так никогда не ударю», — сказал он ей как-то, когда Бев стала кричать, что он побил ее ни за что. И, разумеется, он не лукавил: он действительно был способен на нежные чувства. Иногда он проводил с Бев целый день, показывал, как что надо делать, или просто что-то рассказывал, а бывало, гулял с ней по городу, и, когда отец был в таком настроении, Бев казалось, что она готова лопнуть от счастья. Она любила отца и пыталась его оправдывать, понимая, что ему приходится учить ее уму-разуму, ибо это, как он говорил, повелел Бог. «Дочерей надо воспитывать больше, чем сыновей», — утверждал Эл. Сыновей у него не было, и у Бев было такое чувство, будто это отчасти ее вина.
