Чужой в стране чужих (Чужак в стране чужой) (Чужак в чужой стране) (Другой перевод) - Хайнлайн Роберт Энсон
— Нет. Мы идем в конференц-зал. Пусть кто-нибудь проводит нас. А вас пока прошу выполнить мое поручение. Мириам, письмо.
— Но, доктор Харшоу…
— Я сказал нет! Вы должны вручить письмо мистеру Дугласу немедленно — и принести мне его ответ, — Харшоу наискось расписался на конверте, врученном ему Мириам, поставил на подпись отпечаток большого пальца и протянул письмо Брэдли. — Скажите ему, что он должен прочитать его до конференции.
— Но Генеральный Секретарь желает…
— Секретарь желает увидеть это письмо. Молодой человек, я обладаю даром предвидения. Предрекаю, что если вы опоздаете вручить ему письмо, завтра же вас здесь не будет.
— Джим, замени меня, — сказал Брэдли и ушел, унося письмо.
Джубал облегченно вздохнул. Ему пришлось попотеть над этим посланием; они с Энн не спали почти всю ночь, выкидывая черновик за черновиком. Джубал собирался достигнуть открытого соглашения но не хотел застигнуть Дугласа врасплох.
По знаку Брэдли из толпы вышел человек. Джубал сразу отнес его к тем умным мальчикам на побегушках, которые тяготеют к власть предержащим и делают за них всю черную работу. Человек улыбнулся и сказал:
— Меня зовут Джим Стэнфорт, доктор. Я главный секретарь по связям с прессой. Устраиваю пресс-конференции и так далее. К сожалению, должен сказать, что еще не все готово. В последнюю минуту мы были вынуждены перебраться в другое, большее помещение. Я так думаю, что…
— Я так думаю, что мы пройдем в зал прямо сейчас.
— Доктор, вы не поняли меня. Там тянут провода, устанавливают аппаратуру, в зале кишмя кишат репортеры и…
— Очень хорошо. Мы с ними поболтаем.
— Нет, доктор. У меня есть инструкции…
— Юноша, можете взять свои инструкции, порвать их пополам, потом еще раз и еще… покуда сможете, а после спустить клочки в канализацию. Мы здесь с одной целью: устроить публичную конференцию. Если не все готово, мы поболтаем с прессой… в конференц-зале.
— Но…
— Вы держите Человека с Марса на сквозняке, — Харшоу повысил голос. — Есть здесь кто-нибудь достаточно сообразительный, чтобы проводить нас в конференц-зал?
Стэнфорт сглотнул и сказал:
— Идемте за мной, доктор.
По конференц-залу сновали репортеры и техники, однако там был большой овальный стол, стулья и несколько столиков поменьше. Майка заметили, и протесты Стэнфорта были бессильны удержать толпу. Эскортирующее Майка каре амазонок провело его к большому столу. Джубал усадил его, посадил по бокам Доркас и Джил, а Беспристрастная Свидетельница и Мириам уселись сзади. Джубал и не подумал ограничить свободу задавать вопросы и делать снимки. Майку было сказано, что люди будут делать странные вещи, его предупредили, чтобы он не делал неожиданных действий вроде исчезновения или останавливания людей или предметов, если только Джил не скажет ему.
Майк воспринимал всю эту суету совершенно серьезно. Джил держала его за руку, и это прикосновение придавало ему уверенности.
Джубал хотел снимков, чем больше, тем лучше; что же до вопросов, он не боялся их. Неделя разговоров с Майком убедила его в том, что ни один репортер ничего из Майка не вытянет без помощи специалиста. Привычка Майка отвечать буквально и с паузами сводила на нет любую попытку выбить из него хоть какие-то сведения.
На большинство вопросов Майк отвечал:
— Не знаю, — или, — прошу прощения.
Корреспондент из «Рейтер», раздраженный борьбой вокруг статуса Майка как наследника, решил сам проверить правомочность Майка.
— Мистер Смит, что вы знаете о законах наследования?
Майк так и не грокнул человеческую концепцию собственности и, в частности, идею оставления наследства и наследования. Поэтому он воспользовался книгой, в которой Джубал узнал «Законы оставления наследства и наследования», главу первую.
Майк цитировал то, что он вычитал, с абсолютной точностью и совершенно без выражения, страницу за страницей, пока зал не погрузился в гробовое молчание, а спросивший не стал хватать ртом воздух.
Джубал не вмешивался до тех пор, пока репортеры не узнали куда больше, чем им хотелось, о вдовьей части наследства и наследстве вдовца, единокровии и единоутробии, наследовании одним наследником и несколькими. Наконец Джубал сказал:
— Хватит, Майк.
Тот удивлено поглядел на него.
— Там есть еще.
— Потом. Есть ли у кого-нибудь вопросы на другую тему?
Репортер из «Лондон Санди» выскочил с интимным вопросом.
— Мистер Смит, как мы понимаем, вам нравятся девушки. Вы когда-нибудь целовали девушку?
— Да.
— Вам понравилось?
— Да.
— Почему вам это понравилось?
Майк чуть поколебался.
— Целовать девушек полезно, — объяснил он. — Это отбивает интерес к азартным играм.
Аплодисменты напугали его, но он почувствовал, что Джил и Доркас не испугались. Сами они сдерживали это новое шумное выражение удовольствия. Поэтому он успокоился и стал ждать.
Он был спасен от дальнейших вопросов и пожалован великой радостью: в боковой двери он увидел знакомую фигуру.
— Мой брат доктор Махмуд! — воскликнул он и в сверхъестественном возбуждении заговорил по-марсиански.
Семантик «Победителя» помахал рукой, улыбнулся и поспешил к Майку, говоря что-то на том же режущем ухо языке. Они продолжали свой разговор на неземном языке, Майк — нетерпеливо и стремительно, Махмуд — помедленнее. Все это звучало так, словно носорог пытался опрокинуть железный гараж.
Репортеры некоторое время терпели это. Те, кто пользовался магнитофонами, записывали разговор для марсианского колорита. Наконец один из них вмешался:
— Доктор Махмуд! О чем вы разговариваете?
Махмуд ответил с акцентом, выдавшем в нем бывшего студента Оксфорда:
— По большей части я говорил: «Потише, мальчик… пожалуйста».
— А что он говорил?
— Остальное — личное и не представляет для вас никакого интереса. Приветствия, знаете ли. Старые друзья, — он опять перешел на марсианский.
Майк рассказывал брату все, что с ним произошло с тех пор, как они расстались, чтобы они смогли грокнуть ближе, но соображения Майка о том, что надо рассказать, были марсианскими по своей сути, они касались в первую очередь новых водных братьев и их достоинств… мягкая вода, которой была Джил, глубина Энн… странный, не полностью еще грокнутый факт, что Джубал казался то яйцом, то Старшим, но не был ни тем, ни другим… не поддающаяся никакому грокингу глубина океана…
Махмуд говорил меньше, потому что по марсианским меркам с ним почти ничего не случилось за это время — одно излишнее возлияние, чем он никак не мог гордиться, один долгий день, который он провел, лежа вниз лицом в мечети Сулеймана в Вашингтоне. Ни одного нового водного брата.
Вскоре он остановил Майка и протянул руку Джубалу.
— Вы доктор Харшоу. Валентайн Майкл считает, что представил меня, но сделал это по своим правилам.
Пока они пожимали друг другу руки, Харшоу оглядел его с ног до головы. Парень выглядел, как охотник-стрелок, спортсмен-британец, от дорогого твидового костюма до подстриженных русых усов… однако кожа его была смуглой, а гены для его носа выковывались где-то в районе Ливана. Харшоу не любил подделок и предпочитал холодную кукурузную лепешку самому роскошному синтетическому филе.
Но Майк вел себя с ним как с другом, значит, он и был другом, пока нет свидетельств противного.
Для Махмуда Харшоу выглядел выставочным экспонатом под названием «янки» — вульгарный, одетый не по случаю, громогласный, по всей видимости невежа и почти наверняка провинциал. К тому же, что еще хуже, человек, имеющий профессию. А по мнению Махмуда, все американцы были узколобыми недоучками-технарями, и не более того. Он старался держаться поодаль от всего американского. Их невероятная помесь политики с религией, их кухня — кухня! — их манеры, их упадочная архитектура и на ладан дышащие искусства — и их слепая высокомерная вера в собственное превосходство, хотя их солнышко давно уже закатилось. Их женщины. Их женщины — особенно: напористые, нескромные с тощими, словно от долгой голодовки, телами, но чем-то беспокойно напоминающие гурий. Четверо из них окружили Валентайна Майкла… и это на конференции, где пристало бы находиться одним мужчинам…
