Подмастерье. Порученец - Хотон Гордон (читаем книги бесплатно txt) 📗
— Не важно. Дело вот в чем: стоял я, замахивался косой на воображаемую грудь — и наконец понял, что никакие мои действия не имеют смысла. А еще я осознал, что единственное значимое, что я способен сотворить… Но не хочу продавать интригу… Прождал я еще четыре часа, с теми же мыслями у себя в голове, по кругу, и уже собрался списать весь этот день на недоразумение и сказать спасибо, что не придется отвечать на всякие неловкие вопросы, — но тут клиент наконец появился в дверях. Высокий жилистый мужчина с сальными черными волосами. В чистом белом фартуке.
«Вы кто, бля?» — спросил он.
«Безжалостный жнец, — ответил я без особого задора. — Пробил твой час».
И тут он рухнул на пол посреди зарешеченного коридора и принялся извиваться, молить о пощаде. Я постоял над ним сколько-то, косу над головой занес, изготовился к удару — но понял, что не смогу. Не смогу. И просто вышел вон, сел в машину и вернулся сюда… — Он скупо улыбнулся. — Насмарку вся концовка — и влетит мне адски за это, конечно, — однако, скажу я вам, оставить человеку жизнь оказалось для меня удовлетворительнее, чем все, что я сделал за последнее тысячелетие.
Почуяв мимолетную слабость его позиции, я ляпнул вопрос, который обдумывал последние несколько дней:
— Мою вы мне вряд ли оставите?
Он глянул на меня сострадательно.
— Это против правил, увы. Я и так уже по уши вляпался перед Шефом. Еще и чемоданчик на бойне забыл. Очень скверно. — Он встал, качая головой, а когда вновь заговорил, тон у него сделался деловой, каким был неделю назад, когда он достал меня из гроба. — Встретимся в погребе через час. Нам есть что обсудить.
Жизнь есть везение, а мое иссякло.
Я оказался в ловушке у Эми в квартире, потому что мы когда-то любили друг друга. Смог бы улизнуть, если б не детская боязнь лифтов. Я страдал головокружениями, и выход у меня оставался один — мокрая крыша в восьмидесяти футах над землей. Падение не прикончило меня, но мой спаситель оказался психопатом. А психопат, везший меня в багажнике автомобиля в загадочном направлении, взял с собой подельника.
— Хватай за башку, Херм, — сказал Дермот.
— Да запросто, Дерм, — сказал Херман.
Я почувствовал, как сильные руки подымают меня за щиколотки и шею. Помню, как кричал и извивался, но звуки глушило, движения ничего не меняли, и те двое все равно не обращали на меня внимания. Меня пронесли меньше десяти ярдов, после чего ноги мои упали на гравийную дорожку.
— Чёт я оплошал, — сказал Дермот. — Не познакомил вас… Херм, это хмырь, который за мной шастал и хороводился с моей женой последние семь недель.
— Рад знакомству, — сказал Херман, бережно опуская мою голову на землю. Голос у него был вертлявый и раболепный, как у куницы, выучившейся разговаривать. Я вспомнил низкорослого, лысеющего, коренастого человека, увиденного с крыши склада, вспомнил, как он бил по голым ступням своей жертвы железным прутом.
— А это Херм, — сказал Дермот, пнув меня в ногу. — Херм — сторож валера с аллигаторами.
— Валера с рептилиями, — поправил его Херман.
Дермот не обратил внимания.
— С 1968-го тут. Знает всяко-разно интересного про зверей.
— У меня отец тут работал в тридцатые, когда Пингвиний пруд копали.
— Точняк, Херм… — Он опять меня пнул. — Ты в хороших руках, кароч.
И в доказательство они вновь меня подняли и несли без отдыха еще десять минут, уронив лишь дважды и вежливо извинившись оба раза.
Если б я еще не догадался по их беседе, что они привезли меня в Лондонский зоопарк, далекие рыки, треск, вой, писк и вопли подсказали бы. В конце перехода они оставили меня на травянистой кромке и коротко переговорили, после чего открыли дверь где-то впереди. Вновь подняли меня и внесли внутрь, где воздух оказался прохладнее и влажнее, с солоноватой рыбной вонью аквариума.
— Ну и вот, — сказал Дермот. — Тише едешь, дальше будешь.
Меня опустили на холодный бетонный пол. Всего меня пронизывала боль, а от бензиновой тряпки во рту едва не рвало. Я вновь принялся извиваться и звать на помощь как можно громче. Моим немым воплям ответил долгий устрашающе громкий рев всего в нескольких ярдах левее.
— Это Герти, — сказал Херман. — Она чуток неурав… неуравно… бешеная. — Он хохотнул. — Как жена моя.
— Ты знаешь, что зов аллигатора слыхать за милю? — спросил Дермот. — Скажи ему, Херм.
— Точняк.
— А знаешь, что слово «аллигатор» — оно от слова из даго, означает «ящерица»?
— Я знаю, ващета, Дерм.
— Я не с тобой разговаривал.
На задворках ума, вдали от происходившего кошмара, я не мог не задуматься, что у нас с Дермотом много общего. Эми, любовь к занятным фактам, извращения, коварство… Чем больше я об этом размышлял, тем лучше понимал, что мы, в конечном счете, не очень-то и разные. И я вновь закричал в ужасе и тьме, еще более взбесив пресмыкающееся, ждавшее ночной закуски.
— Ты потише, приятель, а? — сказал Херман. — Тут в зоопарке восемь тыщ зверей. Ты их всех раздражаешь.
— Проще всего его заткнуть — если покончить с этим делом, — сказал Дермот.
И вот так все закончилось. После недолгого спора о том, кто берется за голову, а кто — за ноги, Дермот и Херман подняли меня и зашвырнули в загон к аллигатору. Приземление вышибло из меня дух, и каждый нерв в позвоночнике и шее выслал никчемные предупреждения о муках моему мозгу. Но боль продолжалась недолго, и последнее, что я помню до того, как проснулся в гробу, — пару громадных мощных челюстей, жевавших мне правую ногу, и оглушительный первобытный рев, заледенивший мне кровь.
Как меня сшили обратно — тайна, которую я никогда не раскрою; почему аллигатор отъел от меня всего шесть мелких кусочков, неясно в той же мере. Возможно, просто вкус не понравился.
Донимает же следующее: если б я знал в могиле, что умер вот так, мои соседи обращались бы со мной с гораздо большим уважением.
Удостоверившись, что ампула при мне, я открыл дверь спальни и направился к черному ходу; но не успел я крутнуть ручку, как услышал громкий стон из коридора позади меня. Развернулся и увидел, как из своей комнаты вываливается Раздор. Он держался за голову и махал мне рукой, чтоб я подошел.
— Думал, может, это ты. — Пока я приближался, он разминал себе виски. — Чертова долбаная головная боль.
— Что стряслось?
— Выбросили из окна второго этажа прошлой ночью… ‘баные клоуны.
Он вновь застонал и пал на колени. Я глянул поверх его головы к нему в комнату. Почти все в ней было кроваво-красным — кровать, покрывало, ковер, лампочка, потолок, шкафы и стол. Стены уставлены красными стеллажами с учебниками по обороне, каталогами оружия, историями мировых конфликтов, фотоальбомами сражений, карманными методичками по военным стратегиям. Единственный не красный предмет во всей комнате — громадный двуручный меч справа от двери.
— Приятная цветовая гамма, — сказал я. — Вам идет.
— Спасибо… Но когда череп раскалывается — нахер, ужас просто.
Он продолжит тереть голову.
— Я вас не видел пару дней. Как ваш глаз?
— Нормально. — От воспоминаний о той ветке он постонал еще немножко.
— Вы меня позвали ради чего-то конкретного?
Он вскинул короткий большой палец к волосатому подбородку, почесал его.
— Да нет… Просто хотел удачи пожелать. Тебе пригодится.
Он протянул мне руку. Я принял ее в свою, и он сокрушил мне пальцы.
Я спустился по лестнице в погреб: семь ступенек до сада, развернуться, еще семь ступенек в подвал. Открыл дверь, и в ноздри ударил резкий дух плесени и тления. Я кашлянул и ощупью поискал на стене выключатель, попутно прикоснувшись к нескольким холодным, сырым предметам, но наконец нашел шнур.
Дернул, воскрешенное сердце во мне застучало.
И стал свет [46].
