Чужой в стране чужих (Чужак в стране чужой) (Чужак в чужой стране) (Другой перевод) - Хайнлайн Роберт Энсон
— Минутку, Беки. — Джубал обогнул стол. — Привет, Шкипер. Как долетели?
— Без проблем. Как за молоком в соседнюю деревню съездил. Я думаю, вы незнакомы с миссис Ван-Тромп. Дорогая, основатель всего этого, единственный и неповторимый Джубал Харшоу. Двоих таких было бы уже много.
Жена капитана была высокой простой женщиной со спокойными глазами, в которых застыло выражение, свойственное всем капитанским женам. Она словно и сейчас ждала возвращения мужа. Миссис Ван-Тромп поднялась, чтобы поцеловать Джубала.
— Вы есть бог.
— И вы есть Бог. — Теперь он мог отнестись к этому спокойно, как к ритуалу… Проклятье, если говорить это слишком часто, можно потихоньку свихнуться и поверить… а мягкое, но прочное кольцо рук уже охватило его. Он решил, что жена шкипера по части поцелуев может кое-чему поучить Джил. Она (как это формулировала Энн?) уделяла поцелую полное внимание, ни на что не отвлекаясь.
— Знаете, Ван, — сказал он, — я не удивился, увидев вас здесь.
— Что ж, — ответил тот, — человек, который регулярно бывает на Марсе, должен уметь разговаривать с аборигенами.
— Вести переговоры, да?
— Есть и другие стороны. — Ван-Тромп потянулся за тостом. Тот сам поднялся и лег ему в ладонь. — Хорошая еда, хорошая компания.
— Не спорю.
— Джубал, — позвала мадам Везант. — Кушать подано! Джубал вернулся на свое место и обнаружил на столе яйца, апельсиновый сок и прочую обычную для завтрака снедь. Беки похлопала его по бедру.
— Неплохое молитвенное собрание, правда, мой бычок?
— Женщина, занимайся своими гороскопами!
— Кстати, о гороскопах. Миленький, мне надо знать точное время вашего рождения.
— У меня три дня рождения: меня пришлось доставать по частям.
Беки произнесла нечто непечатное.
— Я узнаю.
— Здание суда сгорело, когда мне было три года. Как это, интересно, ты узнаешь?
— Есть способы. Хотите поспорить?
— Если будешь и дальше прерывать меня, то увидишь, что не такая уж ты и взрослая, чтобы тебя нельзя было отшлепать. Как ты поживаешь, девочка?
— А как вы думаете? Как я выгляжу?
— Кровь с молоком. Чуток раздалась пониже талии. Покрасилась.
— Ничего подобного. Я уже давно не пользуюсь хной. Оставайтесь с нами; и мы избавим вас от этой чахлой белой растительности, а взамен вырастим свежий газончик.
— Беки, я не собираюсь молодиться. Я прошел трудный путь, стал совсем дряхлым, и собираюсь теперь насладиться этим. Кончай трещать и дай человеку поесть.
— Слушаюсь, сэр. Все равно вы старый развратник.
Джубал как раз вставал из-за стола, когда вошел Человек с Марса.
— Отец! То есть Джубал!
Майк бросился к Харшоу и поцеловал его.
Джубал мягко оттолкнул его.
— Ты уже не мальчик, сынок. Сядь и поешь. Я посижу рядом.
— Я пришел не завтракать, я пришел к тебе. Мы найдем место и поговорим.
— Отлично.
Они нашли свободную комнату, и Майк втащил в нее Джубала. Он вел себя словно маленький мальчик, радующийся, что наконец-то встретил любимого деда. Майк подтащил Джубалу большое кресло, а сам растянулся рядом на кровати. Они были в том крыле отеля, где находилась частная посадочная площадка. На нее выходили высокие французские окна [67] комнаты. Джубал поднялся, чтобы передвинуть кресло так, чтобы не сидеть лицом к свету, и с легкой досадой обнаружил, что кресло двигается куда надо само собой. Перемещение предметов, конечно, экономило силы и деньги (особенно на стирку: его рубашка, забрызганная вчера соусом, была так чиста, что он снова надел ее) и было явно предпочтительнее безмозглых механизмов. И все же Джубал никак не мог привыкнуть к телекинезу без проводов и волн. Он относился к нему так же, как во времена его детства порядочные благопристойные лошади относились к самобеглым экипажам.
Вошел Дюк, принес бренди и стаканы.
— Спасибо, Людоед, — сказал Майк. — Ты что, новый дворецкий?
— Кто-то же должен этим заниматься, Чудовище. Ты же засадил всех, у кого есть мозги, за диктофоны.
— Ну, через пару часиков они освободятся, и ты сможешь вернуться к своему распутству. Дело сделано, Людоед. Финиш.
— Весь чертов марсианский в одной книжке? Знаешь, Чудовище, поищу-ка я у тебя в мозгах сгоревшие кондючки.
— Нет-нет, только простейшие знания, которыми я располагаю… располагал, потому что чувствую себя совершенно выжатым. Верхоглядам вроде Стинки потребовалось бы лет сто торчать на Марсе, чтобы овладеть тем, чего я никогда не учил. Но я на славу поработал. Шесть недель субъективного времени с пяти утра или когда там мы присоединились к делению… И теперь те, кто подюжей, смогут закончить дело, а я тем временем поделюсь. — Майк потянулся и зевнул. — Хорошо. Законченная работа всегда поднимает настроение.
— Ты еще во что-нибудь впряжешься, не успеет окончиться день. Босс, это марсианское чудовище не может сидеть без дела. За два последних месяца сейчас он отдыхает первый раз. Ему остается только записаться в Анонимные Работники. Или же вам надо почаще нас навещать. Вы оказываете на него хорошее влияние.
— Бог уже позабыл, когда я это делал последний раз.
— Иди-ка отсюда, Людоед, и кончай врать.
— Врать! Да я теперь по твоей милости только и делаю, чти говорю правду, и в том притоне, где я живу, от этого сплошные проблемы. — Дюк вышел.
Майк поднял свой стакан.
— Разделим воду, отец.
— Пей до дна, сынок.
— Ты есть Бог.
— Майк, я уже наслушался этого от остальных. Уж ты-то этого мне не говори. Я ведь знал тебя «еще яйцом».
— О'кей, Джубал.
— Вот так-то лучше. Когда это ты научился пить по утрам? Если начинать это в таком возрасте, быстро наживешь язву желудка. И никогда не будешь таким счастливым пьянчужкой, как я.
Майк поглядел на стакан.
— Я пью только чтобы разделить воду. На меня это не оказывает никакого действия, да и на любого из нас, если только мы сами не захотим. Однажды я позволил эффекту проявить себя раньше, чем смог с ним справиться. Странное это ощущение. Я грокнул, что в нем мало хорошего. Просто способ рассоединиться на время, не рассоединяясь по-настоящему. Я могу добиться того же эффекта, даже лучшего и безо всяких последствий, которые потом приходится исправлять с помощью транса.
— Экономично.
— Ага. На спиртное мы практически не тратимся. Фактически, вести весь наш Храм стоит гораздо дешевле, чем тебе вести твой дом. Кроме первоначального вложения и замены в интерьере мы тратились только на кофе и булочки: у нас свои понятия об удовольствии. Нам так мало надо, что мне часто приходится придумывать, куда бы деть поступающие деньги.
— Почему тогда ты собираешь пожертвования?
— Мне приходится это делать, Джубал. Публика не ходит на представление, если за него не надо платить.
— Я это знаю, но удивлен, что и тебе это известно.
— Известно. Я грокаю людей, Джубал. Сначала я стал просто проповедовать. Это не сработало. Мы, люди, должны значительно продвинуться в развитии, прежде чем научимся принимать бесплатные дары и ценить их. Я ничего не даю бесплатно до Шестого Круга. Только тогда они начинают принимать… и это гораздо труднее, чем давать.
— Хм… сынок, возможно тебе стоит написать книгу по психологии людей.
— Я и пишу. Но на марсианском. У Стинки есть ленты. — Майк с видом сибарита отпил из стакана. — Мы иногда употребляем спиртное. Вроде этого. Немногим из нас — Солу, мне, Свену, некоторым другим — это нравится. Я научился делать так, чтобы эффект был слаб, но продолжителен. Эйфория сближения при этом очень походит на транс, и не надо отключаться. — Он сделал новый глоток. — Этим я сегодня и занимаюсь: позволяю голове слегка кружиться и радуюсь встрече с тобой.
Джубал изучающе посмотрел на неги.
— Сынок, что-то не дает тебе покоя.
— Да.
— А ты не хочешь поделиться со мной?
— Да. Отец, мне всегда хорошо с тобой, даже если что-то меня тревожит. Но ты единственный человек, с которым говоришь и знаешь, что он грокнет и не будет поражен. Джил… Джил грокает всегда, но если что-то ранит меня, ее это ранит еще больше. То же самое — Доун и Патти… Да, Патти всегда отведет мою боль, но она делает это, принимая ее на себя. Слишком просто было бы мне принимать боль, деля с остальными то, что я не в силах грокнуть не деля. — Майк задумался. — Необходима исповедь. Католики это знают, и у них есть духовно сильные люди, которые этим занимаются. У фостеритов существует групповая исповедь, они пропускают боль через группу людей, и боль истончается. Я должен ввести исповедь на ранней стадии очищения. Мы практикуем это, но спонтанно, когда пилигрим уже и не нуждается в отпущении. Нам нужны для этого сильные духом люди: «грех» редко связан с реальным злом, но грех это то, что грешник грокает грехом, и когда ты грокаешь с ним, это причиняет боль. Я знаю. — Майк помолчал. — Добро — еще не все, одного добра мало. Это была моя первая ошибка, потому что среди марсиан добро и мудрость — одно и то же. Другое дело мы. Возьмем Джил. Когда я встретил ее, ее понятие добра было превосходно. Тем не менее внутри у нее царил хаос, и я мог повредить ей — и себе, — потому что и во мне царил хаос. И мы не скоро обтесались. Ее бесконечное терпение (вовсе не свойственное всем людям), вот что спасало нас… пока я учился быть человеком, а она училась тому, что знаю я.
67
Французские окна — двустворчатые окна, доходящие до пола.