Чужой в стране чужих (Чужак в стране чужой) (Чужак в чужой стране) (Другой перевод) - Хайнлайн Роберт Энсон
— Ни на что. Я старый человек, и способности мои невелики.
— Я все-таки останусь при своем мнении. Другим Первопризванным для того, чтобы достигнуть реального прогресса пришлось учить язык. Даже те трое, что постоянно жили с вами, обучались, когда появились у нас — под гипнозом. Все, кроме вас… но вам это и не требуется. Разве что вы захотите смахивать с лица макароны, не пользуясь полотенцем. А это, как я грокаю, вряд ли вас заинтересует.
— Предпочитаю смотреть на это со стороны.
За столом почти никого не осталось. Люди уходили, когда кому хотелось, безо всяких церемоний. Рядом с Сэмом остановилась Рут.
— Вы собираетесь сидеть здесь всю ночь? Или вас вынести вместе с грязной посудой?
— Чувствуете, кто в семье главный? Идемте, Джубал. — Сэм на секунду задержался, чтобы поцеловать жену.
Они вернулись в комнату со стереобаком.
— Есть что-нибудь новенькое? — поинтересовался Сэм.
— Прокурор округа, — отозвался кто-то, — распространяется, что сегодняшние бедствия — наших рук дело… Но не признается, что не знает, каким образом нам это удалось.
— Бедняга. Он сломал свою деревянную ногу, да и зубки болят, — сказал Сэм. — Как я говорил, мы ожидали, что встретим подобные трудности. Будет и хуже, пока мы не сформируем благоприятное общественное мнение. Но Майк не спешит. Мы закрываем Церковь Всех Планет. Она уже закрыта. Мы перебираемся в другое место и открываем Конгрегацию Единой Веры — и нас снова вышибают. Тогда мы открываем где-нибудь Храм Великой Пирамиды, а в нашу паству валом валят полные и полнеющие женщины и некоторые из них перестают быть как толстыми, так и глупыми. А если Медицинская Ассоциация, местный бар, газеты и политики начинают наступать нам на пятки — что ж, мы открываем Братство Баптистов еще в каком-нибудь городке. И каждый раз наши ряды пополняются обученными людьми, которым нельзя причинить зло. Когда Майк начал около двух лет назад, он ни в чем не был уверен, и ему помогала лишь одна неопытная жрица. Теперь у нас крепкое Гнездо… и умелые пилигримы, которых мы задействуем позднее. Однажды мы станем слишком сильными, чтобы заводить на нас дело.
— Что ж, — согласился Джубал. — Иисус наделал немало шума всего лишь с дюжиной апостолов.
Сэм расплылся в счастливой улыбке.
— Еврейский парень. Спасибо, что вы упомянули о Нем. Это лучший человек моего народа, и все мы знаем это, хотя большинство из нас не говорят о Нем. Это был еврейский парень, который делал добро, и я горжусь им. Пожалуйста, заметьте, что Иисус не стремился сделать все за одну среду. Он создал организацию с перспективой роста. Майк тоже терпелив. Терпение — это такая значительная часть учения, что даже не воспринимается как терпение. Все происходит автоматически. Главное — не напрягаться.
— В мое время это была довольно распространенная позиция.
— Не позиция. Действие учения. Джубал, я грокнул, вы устали. Хотите, я сниму усталость? Или предпочитаете поспать? Если нет, наши братья проговорят с вами всю ночь, а вам так и не захочется спать. Вы ведь знаете, как мало мы спим.
Джубал зевнул.
— Предпочитаю хорошую отмочку в горячей ванне и восемь часов сна. Я поговорю с нашими братьями завтра… и в остальные дни.
— И не один раз, — кивнул Сэм.
Джубал отыскал свою комнату. Тут же появилась Патти; она наполнила ванну, разобрала постель, не притронувшись к ней, поставила на столик у кровати его любимые напитки, смешала коктейль и поставила стакан на полочку в ванной. Джубал не спешил ее выпроваживать: ему хотелось разглядеть татуировки. К тому же он достаточно знал о синдроме, который заставляет человека полностью покрывать рисунками свою кожу, и понимал, что обидит Патти, если не попросит ее показать себя.
И он не испытывал того страха, который обуял Бена в подобной ситуации. Он разделся и, усмехаясь про себя, подумал, что сделал это вполне естественно, хотя прошло немало лет с тех пор, как он последний раз раздевался перед женщиной. Патти тоже восприняла это очень естественно. Они лишь коснулась рукой воды, чтобы убедиться, что та не слишком горяча.
Когда Джубал лег в ванну, она очень подробно рассказала, что означает тот или иной рисунок и в какой последовательности их надо рассматривать.
Джубал был ошеломлен и рассыпался в лестных эпитетах, хотя и облек их в форму бесстрастных суждений критика. Это была виртуознейшая из всех работ иглой, какие ему доводилось видеть. Его знакомая японка смотрелась бы рядом с Патти, как дешевенький гобелен рядом с персидским ковром.
— Они немножко изменились, — рассказывала ему Патти. — Взять хотя бы святое рождение. Эта задняя стена сейчас смотрится слегка изогнутой… А кровать становится похожей на хирургический стол. Я думаю, Джордж не обидится. С тех пор, как он отправился на небеса, меня не касалась игла… И если со мной происходят чудесные превращения, тут, наверное, не обошлось без него.
Джубал подумал, что Патти немножко чокнутая, но все равно прелесть. Ему нравились люди с чудинкой. «Соль земли» вызывала в нем скуку. Впрочем, не слишком она и чокнутая, поправился он. Тем временем Патти, не вставая с места, собрала разбросанную им одежду и повесила ее в гардероб. Она была очевидным доказательством того, что человеку не обязательно быть здравомыслящим и общем смысле, чтобы извлекать пользу из учения, которое, видимо, мальчик мог объяснить любому.
Он почувствовал, что ей пора уходить, и пришел на помощь, попросив ее поцеловать за него крестных дочерей: сам он забыл.
— Я устал, Патти.
Она кивнула.
— А меня ждет работа над словарем. — Она нагнулась и быстро, но тепло поцеловала его. — Я передам это девочкам.
— И частичку — Лапушке.
— Да, конечно. Она грокает вас. Джубал. Она знает, что вы любите змей.
— Хорошо. Разделим воду.
— Вы есть Бог, Джубал. — Она вышла. Джубал поудобнее устроился в ванной и с удивлением обнаружил, что совершенно не устал. И ломота в костях прошла. Это Патти — словно тоник. Сгусток счастья. Хотел бы он, чтобы его не мучали сомнения… Впрочем, лучше оставаться таким, как он есть: старым, искренним и снисходительным к себе.
Джубал вымылся, вытерся и решил побриться, чтобы не торопиться перед завтраком. Потом он запер дверь, погасил верхний свет и улегся в постель.
Он оглянулся в поисках чего-нибудь почитать, и, ничего не обнаружив, почувствовал досаду: эта привычка была посильнее прочих. Он изрядно глотнул из стакана и погасил ночник.
Разговор с Патти, похоже, перебил ему весь сон. Он еще не спал, когда пришла Доун.
Он почувствовал чье-то присутствие.
— Кто там?
— Доун. [64]
— Какой еще восход? Сейчас еще только… О!
— Да, Джубал. Это я.
— Проклятье, я думал, что запер дверь. Детка, марш отсюда. Эй! Убирайся с постели! Брысь!
— Хорошо, Джубал. Но сперва я хочу что-то сказать.
— Что?
— Я давно люблю вас. Примерно так же давно, как Джил.
— Что ж, очень… Кончай городить чепуху и тряси своей маленькой попкой за дверью.
— Хорошо, Джубал, — послушно сказала она. — Но пожалуйста, выслушайте сперва кое-что. Про мужчин и женщин.
— Не сейчас. Расскажешь утром.
— Сейчас. Джубал.
— Говори, — вздохнул он. — Но оставайся, где ты есть.
— Джубал… возлюбленный мой брат. Мужчин больше всего заботит, как женщина выглядит. Поэтому мы стараемся выглядеть красивыми, и это хорошо. Вы знаете, что я зарабатывала стриптизом. Мне нравилось, когда мужчины любовались моей красотой, которую они видели во мне. Они получали удовольствие. Но удовольствие получала и я, зная, что могу предложить им то, в чем они нуждаются.
Джубал зевнул.
Но, Джубал, женщины — не мужчины. Нас интересует, что представляет собой мужчина. Иногда нас интересует что-нибудь глупое, типа: здоров ли он? Или: будет ли он заботиться о моих детях, будет ли он добр к ним? Или иногда: добр ли он? Как добры вы, Джубал. Красота, которую мы видим в вас — не та красота, которую вы видите в нас. Вы прекрасны, Джубал.
64
Dаwn (англ.) — переводится как восход, заря.