Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книга бесплатный формат TXT, FB2) 📗
Удивительно не вовремя… Четверка думала, что у нее есть хотя бы год в запасе, однако события опять помчались вскачь, предопределяя действия и решения. Когда наследственные губернаторы начинают не просить, а требовать, ответ может быть только один. Вопрос, однако, в том, решится ли Оттовио, на чьем счету пока лишь одна победа, воевать по-настоящему, вразумляя не отдельного зарвавшегося вассала, но короля со всеми приспешниками.
— Необходимо решить, как мы поступим, — сказал император, пока герцог напряженно думал. — Наш добрый друг и соратник предоставил очень подробные, весьма любопытные соображения относительно того, каким ветром следует наполнить паруса Империи на многие годы вперед. Правильнее даже сказать — десятилетия. На страницах его сочинения также дан ответ, как следует поступить с королем Северо-востока и его притязаниями.
Император кивнул, подав знак Монвузену. И Курцио начал давно задуманную, многократно отрепетированную речь. Пожалуй, самую важную в своей жизни.
* * *
«Благотворительный взнос» Шотана позаимствован из предложения Джона Мортона, епископа Или, который предложил таким образом «поднять бабла» королю Генриху VII.
Глава 11
Глава 11
— Водка есть? — спросила Гамилла, аккуратно и настойчиво строгая палку.
Елена села рядом на трухлявое бревно, молча протянула флягу, наполненную еще в Пайте. Внутри плескалось крепленое вино, слабее «мертвой воды», однако и повкуснее.
— Это входит в традицию, — отметила Гамилла, вытирая рукавом непрошеную слезу — напиток все же был крепковат.
— Ага, — согласилась Елена, плеснув чуточку и себе.
Формально женщины сидели в лесу, но практически окружающий вид больше подходил бы фильму ужасов на тему экологического постапокалипсиса. Деревья… они были, много деревьев, настоящая чащоба, расстилающаяся на километры (или перегоны по местной системе мер длины). Однако в большинстве стволы торчали ветхими столпами черно-серого цвета, мертвые, изъеденные короедом.
Лес, как и земля, на которой обосновалась деревня, принадлежал некоему барону. По условиям договора, заключенного три поколения назад (кстати, с помощью законоведов Дре-Фейхана), селяне полностью распоряжались землей, самолично решая, что и как на ней растить. Владельца же интересовало только своевременное внесение арендной платы (пятая часть урожая, что считалось крайне умеренно, по-божески) и оговоренные подношения, например двадцать отрезов домотканой материи на новый год и сто полновесных горшков навоза на шестой день весны. Деревня, помимо иных промыслов, считалась еще и козырным продавцом удобрений для всей округи, благодаря развитому свиноводству.
Отметим, что узнав об этом, Елена и бровью не повела, хотя, казалось бы, идея «перебродившего» дерьма как ценного имущества, которое считает лично барон, для современного горожанина должна быть очень смешной. Однако женщина уже твердо уяснила, что шкала ценностей в сельскохозяйственном обществе имеет определенное своеобразие. Когда у тебя нет ни агрономии, ни химии, три взошедших колоса на посеянный считаются хорошим урожаем, а «сам-пять» отличным, то навоз превращается в товар буквально стратегического значения. И когда от него зависят все огороды на много километров вокруг — хочешь, не хочешь, а посчитаешь лично и до последнего горшка, не поленившись сунуть аристократический нос под каждую крышку.
Но вернемся к основному.
Что селяне творят с землей, арендодателя не волновало, пока исполняются условия, но лес — дело иное. Рубить его категорически запрещалось. А вот сдирать кору — нет. Чем крестьяне активно пользовались, не забывая опять же делиться с арендодателем. У коры имелось невероятное число применений. Из нее плели веревки, делали поплавки, обувь, лекарства от всех болезней «от головы до задницы», ленты для плетения корзин и сумок, красящие и дубильные вещества, деготь, кровельный материал и еще пару десятков наименований. За считанные годы деревенские обгрызли, как сумасшедшие бобры, буквально каждое деревце в пределах суточной досягаемости от населенного пункта. На южной дороге, по которой шла Армия, это проявлялось не так заметно, там леса немного и принадлежал он по большей части другому хозяину, а вот севернее можно было снимать настоящий эко-хоррор в стиле «Дороги» с Вигго Мортенсеном.
В полумертвом лесе закончилась охота, что барона, мягко говоря, не порадовало, с другой же стороны прибавилось хвороста для отопления, что имело положительные моменты. К тому же появилось законное основание для корчевки с последующей распашкой. Живой лес корчевать нельзя, но мертвый — вполне, а новая пашня — опять же доход землевладельцу, по иным ставкам, уже до половины урожая.
В общем стороны заключили что-то вроде приложения к договору, оговорив, что сложившееся положение вещей следует использовать ко взаимной выгоде, но больше так делать нельзя. А готически-мрачный лес остался как памятник жадности вкупе с экологической безграмотностью, понемногу исчезая в силу разных причин.
Откуда Гамилла взяла несколько свежесрезанных палок — осталось непонятным, во всяком случае, она точно не срезала их здесь, в серой чащобе. Но факт — где-то нашла и что-то мастерила. Елена предложила еще вина, женщины аккуратно накатили «по рюмашке». Лекарка вспомнила, что уже давно хотела ввести в местный оборот небольшие стопки для употребления алкоголя, а также карманы и еще много полезных вещей, включая портфели. Что ж, если впрямь ждет их дорога в нормальный город, можно будет заняться вынашиваемыми планами бытовых преобразований. Наконец-то…
— А что это? — спросила Елена, указывая на обстругиваемую палку.
— Самострел, — кратко пояснила собеседница, выпуская из-под ножика длинную светлую полосу стружки.
— Хм… — не менее кратко и столь же красноречиво отозвалась лекарка, вспоминая как госпожа стрел раздолбала хороший и очень дорогой баллестр с механическим натяжением струны.
— Юный господин попросил, — пояснила Гамилла. — Он хочет…
Она едва не порезалась и сделала паузу, ловчее перехватывая нож, а Елена продолжила про себя фразу, ожидая услышать что-нибудь наподобие «… хочет быть полезным».
— Хочет иметь возможность защищать свою честь и достоинство, — закончила Гамилла, и лекарка сардонически улыбнулась. Ну да, разумеется… юный дворянин не помогает, он принимает. Ну и одаряет в меру сил и возможностей.
Елена хотела сказать что-то вроде «спасибо» или «понятно», однако решила промолчать, не умножая лишние слова. Куда интереснее было смотреть, что делает арбалетчица.
Гамилла взяла три довольно толстые ветки, скорее даже стволики, каждый немногим короче вытянутой руки ребенка или женщины. Один потолще и более прямоугольный в сечении, второй тоньше и круглый, третий совсем короткий, скорее длинная щепка. На толстом Гамилла вырезала Г-образный выступ, куда поместила тонкий ствол и тщательно примотала струной, сделанной из жил какого-то животного. Получилась большая деревянная буква «Т».
— Потом обвязку надо смазать разогретой смолой, — пояснила рукодельница, перехватив заинтересованный взгляд Елены. — Только осторожно, чтобы не пересушить. От тепла жилы стянутся, будет совсем прочно. А смола укроет от влаги.
Елена кивнула, захваченная процессом. В ловких руках Гамиллы буквально из мусора появлялось грубоватое, но вполне узнаваемое оружие. Арбалетчица согнула прямые плечи дуги, соединила их прочным шнурком из волос. Теперь оставалось как-то сделать спусковой механизм, и это интересовало Елену больше всего. Типичный арбалетный спуск был довольно сложным приспособлением, для которого требовались металл и олений рог, однако ничего подобного у госпожи стрел в руках не было.
Задача решилась просто и элегантно — Гамилла сделала непосредственно на ложе зарубку, за которую цеплялась тетива. Сброс осуществлялся при помощи обычной щепки, примотанной к основе теми же упругими жилами так, чтобы получился небольшой рычаг. Нажимаешь на один конец, второй поднимается, сдвигает натянутую струну до края зарубки, следует выстрел. Просто и эффективно.
