Имортист - Никитин Юрий Александрович (книги бесплатно без txt) 📗
– Серьезно?
– А как иначе? Я, если хотите, имортист. Честно-честно. Но я не вижу, чтобы я смог набрать в правительстве хоть сколько-то голосов в поддержку вашей заманчивой идеи…
Я засмеялся:
– Все-таки заманчивой?
– Конечно, – ответил он убежденно. – Вообще-то, я не сомневаюсь, что имортизм победит! Это неизбежно. Во Франции уже возникают кружки, общества, даже просто движение за внедрение идей имортизма – тоже неплохо.
Я сказал многозначительно:
– Странно, что идеи имортизма не возникли именно в США, Германии, Франции. Особенно во Франции, где уровень культуры просто заоблачный.
Этьен засмеялся:
– Коммунизм, судя по теории, должен был победить в США, Германии, Франции и других промышленно развитых странах, верно? Западное общество слишком погрязло в болоте сытости и потребительства. Только две страны сохранили высокий потенциал духовных исканий: Израиль и Россия. Моя Франция, увы, барахтается, борется за выживание. Я имею в виду в духовной сфере. Да в последнее время мощный всплеск в исламских странах. Так что вы сейчас как стремительно растущий ребенок, на которого… скажем помягче, с немалым подозрением смотрит вооруженный до зубов гигант из-за океана… Он вас может прихлопнуть одним ударом. И прекрасно понимает, что имортизм будет развивать не подброшенные им дурацкие телешоу, а высокие технологии. И уже через несколько лет соотношение сил может измениться очень резко… У нас надежды на движение имортистов не только в России, а как раз в США.
Я поинтересовался коварно:
– На американских имортистов?
Этьен покачал головой:
– Провоцируете? Прекрасно знаете, что нет американских имортистов. Как нет русских или французских. Есть – имортисты.
Я сказал с кривой усмешкой:
– Да, конечно… Правда, полторы-две тысячи лет назад были римляне, греки, сирийцы, германцы, персы и – христиане. Это уже через полтыщи лет сами христиане, утратив пыл и начиная жиреть, стали ощущать себя также римлянами, греками, сирийцами, германцами, персами… То же самое было с исламом. Всего двести лет назад, даже полтораста, начали ощущать себя еще и узбеками, сирийцами, египтянами, турками… Надеюсь, имортизм продержится дольше.
Вертолет прошел по длинной дуге над центром, впечатляет, потом потянулись окраины. Я догадывался, что идем к загородной резиденции, там мне надлежит отдыхать, хотя вряд ли наотдыхаюсь, программа заполнена до отказа, каждая минута жестко расписана.
Этьен проговорил с убеждением:
– Имортизм – это не просто вера, как ислам или христианство. Это еще и разум. А разум всегда говорит, что надо делать лучшее… а не то, что хочется желудку или гениталиям. Видите, я говорю как истинный имортист?.. Надеюсь, нас во Франции будет становиться все больше и больше.
Далеко впереди и внизу начал вырастать прекрасный замок, как будто сошедший со страниц рыцарских романов. Мне почудилось, что вон там по дороге скачут в сверкающих доспехах рыцари, на шлемах развеваются плюмажи, за плечами трепещут по ветру красные плащи с большими белыми крестами, впереди несется на огромном белом жеребце статный рыцарь с опущенным забралом и длинным копьем.
Никакого окружающего замок рва с болотной водой, нет поднимающегося моста: замок среди зеленой долины, ровной, как бильярдный стол, а могучие деревья стянуты в декоративные рощи, чересчур ухоженные и красивые, как будто каждое дерево рисовал Тициан.
Вертолет медленно опускался. Я все любовался замком, Этьен сказал весело:
– Старина! И как далеко от имортизма, верно?
– Верно, – ответил я, – но… не от Франции.
– Как это?
– Суть имортизма, – сказал я, – можно охарактеризовать словами: отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног! Нам не нужно златого кумира… у нас его чаще называют златым тельцом, вам знакомы эти слова?
Этьен при словах гимна едва ли не встал навытяжку, глаза заблестели, он порывисто пожал мне руку:
– Спасибо!.. Да-да, понимаю, а я и другие – это те, кто устал от долгой и тяжелой дороги через пустыню, сел отдохнуть, понежиться, и бога себе поставил старого, привычного, с каким всегда можно договориться, а то и высечь его, если не так посмотрит…
– Все мы время от времени останавливаемся, – ответил я, – и садимся перевести дух. Иной раз – даже у золотого тельца. Но главное, по какую руку Моисея встанем, когда он, гневный, спустится с горы и крикнет: «Кто за Бога – ко мне!»
Вертолет приземлился на необъятной лужайке прямо перед замком. Пилот и сотрудник охраны выскочили первыми, к вертолету уже везли парадный трап, хотя до земли всего две ступеньки. Мы выбрались, перед замком выстроен еще один почетный караул, на этот раз в укороченном составе. Солдаты красиво промаршировали, Этьен взял меня под локоть, я понял, что официальная часть встречи наконец-то закончена.
Двери распахнули, такие разве что ведут в церковь, но эти открыли вход в просторный холл. Российский флаг комично вписывается между старинными штандартами и гербами этого, без сомнения, старинного замка, маленькие флажки торчали по балюстраде широкой лестницы, я догадался, что мои основные апартаменты наверху.
Я подошел к окну, присмотрелся:
– А где же Эйфелева башня?
Этьен развел руками:
– Господин Печатник, окна вашего особняка смотрят в другую сторону. Да и вообще отсюда не видно.
Он говорил очень серьезно, то ли не понял юмора, то ли, наоборот, очень хорошо понял и старался меня переюморить.
– Да? – удивился я. – А я привык думать, что Эйфелева башня видна из каждого окна.
– Почему?
– Судя по фильмам…
– Я слышал, что в России засилье американских фильмов, – произнес он с шутливым ужасом, – но неужели… настолько?
– Я приложу все силы, – пообещал я, – чтобы сократить квоту на американские, зато поднять на французские. Безобразие какое! Обманывают простых трудящихся. И еще более простых президентов. Мне тут поесть дадут?
– Господин Печатник, – произнес он с тем же ужасом, – неужели вы сможете завтракать… вот в такое ужасное время?..
– Чем ужасное?
– Но время завтрака уже миновало!.. А до обеда еще далеко!
– Прилетев во Францию, – ответил я с достоинством, – я не стал французом. Я остаюсь патриотом России, а это значит, что жру все, жру всегда, никакой пост мне не указ, у нас такое особое православие, с национальными особенностями!
Он развел руками:
– Желание гостя – закон. Я показал бы себя плохим хозяином, если бы, накрыв для вас стол, не присоединился к этому… послезавтраку.
– Более того, – подсказал я вежливо, – насколько я натаскан во французском этикете, хозяин должен хватать с блюда гостя каждый кусок и жрать, жрать, жрать, чтобы из ушей лезло, тем самым доказывая, что не отравлено. С вином, кстати, то же самое.
Он вздохнул:
– Надеюсь, это не распространяется на женщин, их тут немало, на которых падет ваш благосклонный взор…
– А что, уродины?
– Нет, но жена у меня строгая. Старые принципы, знаете ли. К тому же она из провинции…
– Из Вандеи?
– Представьте себе. А я – якобинец!
– Любовь зла, – посочувствовал я. – Так что надо этим пользоваться. У меня жены нет, но есть женщина… кстати, еще тот зверь! Всегда страшусь обидеть.
Мы обменялись понимающими улыбками, мимо проплывали стены в картинах, Этьен вел меня к дальней двери в большом зале, и хотя дверь там притерта, как пробка во флаконе с дорогими духами, я все равно уловил ароматы хорошо прожаренного мяса и наваристого супа. Этьен отворил дверь с улыбкой, наш разговор после приземления вертолета слушают десятки ушей, и по одному намеку о желании перекусить тут сразу же бросились накрывать стол.
Навстречу пахнуло прекрасными запахами обильного стола, под стенами выстроились четверо добрых молодцев с салфетками на сгибе левого локтя. Красномордый мужик в белом переднике как раз ставил на середину стола что-то невообразимо пахучее, ароматное, я только видел золотистую кожу, торчащие кверху культяпки, кожа блестела, потрескивала под пальцами, ноздри мои жадно затрепетали.
