Звёзды – холодные игрушки - Лукьяненко Сергей Васильевич (книга регистрации TXT) 📗
Наступила мертвая тишина.
– Это не чужая комната, Никки! – отчеканил Наставник. – Это подопечные нашего интерната.
– Они знают, что за ними наблюдают?
– Разумеется! Разумеется, нет!
Камера брезгливо заглянула в унитаз и поплыла прочь из санитарного блока.
– Это гнусно, – сказал я. Оглянулся, ища в лицах друзей поддержки.
Нет, не дождусь.
– Что гнусно, Никки!? – возмущенно воскликнул Пер. Дряблое старческое лицо задрожало в немом возмущении. – Гнусно – не позволить малолетним сорванцам смыться из интерната на космодром? Гнусно – пресекать недостатки в самом начале? Гнусно – увидев, что дети болтают заполночь, включить инфралучи и дать им выспаться перед новым чудесным днем?
Меня чуть наизнанку не вывернуло. Руки задрожали.
Вот теперь я верю, что страдал импульсивностью…
– Гнусно следить, – сказал я. – Гнусно следить и повелевать. Строить знания на обмане. Доброту – на доверии.
– Ты не прав, Никки, – мрачно сказал из-за спины Ган.
– Нельзя так, Ник! – примиряюще поддержал его Таг. – Извинись…
Мне – извиняться?!
Лишь Катти молчала…
– Когда ты станешь Наставником, – прошептал Пер, – ты поймешь…
– Я не буду шпионить!
– Тогда ты не сможешь помочь детям.
– Тогда я не буду Наставником!
Старик затряс головой.
– Опомнись, мальчик! Я ручался за тебя перед Советом!
– Зря!
– Ты же знал, что вся территория интерната наблюдается! Все это узнают, становясь взрослыми! Все понимают, что это нужно!
– Я – не все!
– Если бы Сени Аруано не проследила за девочками, одевающими кукол, и не помогла Катти осознать ее талант врача и художественную бездарность, Катти сейчас была бы никому не нужным, мучающимся собственным бессилием, модельером! – рявкнул Наставник. Перевел дыхание. – Если бы я не читал твои юношеские стишки, ты вырос бы никчемным поэтом! Читал бы на площадях… – он наморщил лоб, – «Тысячи птиц летят на огонь, тысячи слепнут, тысячи бьются, тысячами погибают птицы, тысячи трупиков остаются…»
– Раз это так бездарно, – очень спокойно спросил я, – почему вы помните их до сих пор?
– Это мой долг – помнить все неудачи подопечных!
– Я тоже помню, – неожиданно сказала Катти. – Как сейчас помню, как ты читал, Никки… «И смотритель не может все это стерпеть, не может смотреть, как гибнут его любимцы. „Да пропади оно пропадом!“ – он говорит. И гасит маяк. И маяк не горит. А в море корабль налетает на риф – корабль, плывущий из тропических стран, корабль, везущий тысячи птиц, тысячи птиц из тропических стран. Тысячи тонущих птиц».
– Ерунда, – резко сказал Наставник. – Катти помнит, потому что твои отношения с ней всегда были излишни эмоциональны. Но ведь никто этому не препятствовал! Вы были признаны гармоничной парой, и на все ваши детские шалости…
– Вы подлец, Наставник, – сказал я. И ударил его по щеке.
Несильно.
Без желания причинить вред этому старому человеку.
Но в полной уверенности, что приходит момент, когда легкий удар по щеке заменяет долгие и сумбурные выражения неприязни.
Пер шатнулся, словно я бил в полную силу. Прижал ладони к лицу.
А мои руки заломили за спину.
Я оглянулся – Таг и Ган держали меня, неумело, но старательно. Куда подевалась их неприязнь к прикосновениям!
– Не стоит, – сказал я. – Больше я его бить не собираюсь.
Но они не отпускали.
Мне хватило бы пары секунд, чтобы вырваться. Раскидать их, причинить сильную боль и повреждения.
Но я не собирался драться с друзьями, даже если они не правы.
– Тысячи тонущих птиц… – прошептала Катти, медленно отступая в угол комнаты. – Тысячи тонущих птиц…
Наставник отнял руки от лица. Щеки у него раскраснелись, но не от удара, а от волнения, равномерно. Румянец ему даже шел.
– Ты моя самая большая неудача, Никки, – сказал он.
– Я единственный из твоих подопечных, кто остался человеком, – ответил я. Подумал, и поправился: – Стал человеком. Вопреки.
– Никки… – выдохнул под моим ухом Таг. – Проси прощения, Никки!
– Тебе обеспечен санаторный режим, Ник, – сказал Наставник. – Пожизненный санаторный режим.
– Я обдумаю эту перспективу, – пообещал я.
– А мне – позор… – Пер опустил глаза. – Позор на старости лет… на весь остаток жизни…
– И этот вопрос я постараюсь решить, – сказал я. Холодное бешенство судорогами сводили мышцы. Мне казалось, что стоит Тагу и Гану схватить меня покрепче, попытаться ударить, и что-то произойдет. Что-то страшное и манящее одновременно…
Но они просто держали меня. Два моих несчастных друга, на глазах которых свершилось чудовищное кощунство.
– И смотритель не может все это стерпеть… – произнесла в отдалении Катти. Засмеялась захлебывающимся, плачущим смехом.
