Звёзды – холодные игрушки - Лукьяненко Сергей Васильевич (книга регистрации TXT) 📗
– Здесь слишком сумрачно, Наставник, – ответил я. – Лучше отправимся в Матушкин Свет.
Кабины как транспорт – это очень удобно. Даже странно, что в моей душе не осталось никаких приятных ассоциаций связанных с ними. Может быть, нечасто доводилось пользоваться?
– Вторая кабина интерната Матушкин Свет, – сказала мне Катти. – Давай. Учись.
Мне предоставили право первому пройти сквозь пространство. Я оглянулся на Пера, тот закивал.
Ну ладно.
Я коснулся терминала, уже привычно ощущая вязкую массу коллоидного активатора. А если отправиться в другую кабину? Куда-нибудь на побережье, к морю? Вот удивятся мои друзья, не найдя…
Уточните пункт назначения .
– Вторая кабина интерната Матушкин Свет, – пробормотал я. Испуг был внезапным, и очень обидным. Нет, не гожусь я на роль возмутителя спокойствия.
Входите . Синяя вспышка под ногами. За мутными стенами цилиндра, казалось, ничего и не изменилось.
Выходите . За дверью тоже был парк. Но совсем другой. Вокруг статуи Наставника в Служении все казалось слишком правильным, аккуратным, выровненным, окультуренным. Прямые дорожки, невысокие, стриженные деревья. А здесь – настоящая чаща. Много реликтовых елей, с синеватыми иголками в руку длинной. Заросли можжевельника. Одна-единственная, посыпанная песком тропинка, уходящая в лес. Воздух – густой от смолистого запаха деревьев, живой.
Мне вдруг стало легко.
Я отошел от кабины, огляделся. Вдали, там, куда вела тропинка, проглядывали светлые стены зданий. Тишина, лишь легкий стрекот в кустах. То ли насекомое, то ли птица – подсознание ничего не подсказало. Из кабины пока никто не появлялся, может быть возникла заминка, может быть – мне разрешили побыть одному.
– Здравствуйте.
Я оглянулся – из кустов проглядывала детская мордашка. Перепачканная, и любопытная.
– Привет, – сказал я. – Выбирайся.
– А вы один прибыли?
– Нет, с друзьями и Наставником.
Мальчик покосился на кабину. Решил:
– Тогда я побегу.
Пожав плечами я сказал:
– Ну, беги.
Но мальчишка медлил.
– Я занятия пропускаю! – выпалил он наконец, явно в восторге от собственной смелости.
– Молодец, – искренне похвалил я.
Кажется, он растерялся. Помедлил, потом кусты зашуршали, и между деревьями мелькнула маленькая, улепетывающая фигурка.
Да, великолепный из меня Наставник. Как из песка посох…
Ну куда же я могу деть свои примитивные, ненормальные реакции?
Сквозь пластик кабины пробился свет. Дверь открылась, вышел Пер. Пристально посмотрел на меня:
– Ты один здесь?
– Да, – не колеблясь солгал я. Так беззаботно, что Наставник, похоже, поверил.
– Узнаешь что-нибудь, Никки? Сердце отзывается?
– Нет. Но мне здесь нравится.
– И то хорошо, – вздохнул Пер. Подошел ко мне. Походка у него и так была бодрая, молодая, а сейчас – вообще стала пружинистой, энергичной, словно сосновый воздух влил в него силы. – Тебе не могло не понравится, Никки.
Из кабины вышла Катти, потом Таг, потом Ган. На их лицах появлялся такой восторг, что мне стало завидно.
– Я год здесь не была, – воскликнула Катти. – Ребята, все как раньше! Даже у стрекотунчика гнездо на прежнем месте!
Покосившись на кусты я попытался разглядеть гнездо неведомого стрекотунчика, но так ничего и не высмотрел.
– Сейчас хорошее время, – сказал Пер. – У маленьких – послеобеденный отдых. У старших – занятия или подготовка-к-труду . Никого не побеспокоим.
Мы пошли по тропинке. Я замечал, что все поглядывают на меня, словно ждут, что свершится чудо, и я воскликну «Помню! Вот дерево, на которое мы лазили в детстве! Вот куст, о который исцарапался Ган!»
Можно, в общем-то, что-то подобное сказать. Наверняка окрестности кабины служили местом детских игр, пряток, здесь сооружали тайные домики и прятали секретные записки. Мальчик, карауливший у кабины случайных гостей, был тому отличным доказательством. Но мне не хотелось лгать, даже ради удовольствия друзей.
Они и сами скажут все, что я мог бы придумать.
– Никки, ты помнишь, мы тут играли в Регрессоров! – сказал Таг. – Ты прятался в засаде, и сбил арбалетной стрелой берет с Гана! Катти потом за тобой полдня гонялась по парку!
– И догнала? – заинтересовался я.
Таг вздохнул.
– Вроде бы, да… Катти, ты ведь его догнала?
– И едва не утопила в озере, – мрачно сказала Катти. – Что на тебя тогда нашло, Ник, ты же всегда в играх был осторожным!
– У Никки от природы склонность к импульсивным поступкам, – обронил Наставник через плечо. – Я долго учился гасить эти порывы.
Они еще о чем-то болтали. Вспоминали какие-то игры, состязания, обиды и примирения, происходившие вот тут… вон там… поодаль… поблизости…
Но мне эти воспоминания не давали ничего, кроме грусти.
Детство и юность – украдены. Настоящее – сплошные загадки. Будущее – в тумане.
Я так стремился на Родину! Я надеялся, что она вернет мне меня самого. Но чудес не бывает. И этот мир, такой добрый и благоустроенный, такой теплый и радостный – чужой для меня.
Чужой навсегда.
Деревья расступились, мы вышли к зданиям интерната.
Первым моим впечатлением был покой. Здания – очень старые, сложенные из шершавого камня, когда-то, наверное, белого, а сейчас потемневшего. Стены оплетены вьюнками, сквозь зеленые стебли, усыпанные мелкими оранжевыми цветами, проглядывают желтые, высохшие. Рядом с окнами, почти все из которых открыты нараспашку, стебли вьюнков казались какими-то подерганными, с ободранными листьями и цветами. Понятненько…
– Я любил выбираться ночью из интерната через окно? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Ган и Таг смущенно переглянулись.
– Мы все это любили, – признался Ган. – Ты вспоминаешь?
– Сомневаюсь, – сказал я.
Вдоль стен были разбиты клумбы. На них как раз возилась стайка малышей в трусиках и маечках. Выдергивали сорную траву, поливали цветы из маленьких леек. Увидев нас они прервали свою подготовку-к-труду и загалдели. В первую очередь их восторг относился к Наставнику Перу, но и нам досталась своя порция «здравствуйте!» и «вы надолго приехали?»
