Время до Теней (СИ) - Кондрашова Искандера (е книги txt) 📗
– Иди. Ты проведёшь завтрашнюю церемонию?
– Ночью.
– Про форму не забудь, – напомнил советник. – До свидания, Морруэнэ. До свидания, Линвиль.
Мы молча кивнули.
Пухлая Анор, прищурившись, посмотрела вслед Мельтеку. Вздохнула. Оглядела себя – на ней была длинная, ниже колен, зелёная широкая юбка, остроносые туфли в тон и лёгкое пальто, перетянутое широким поясом – на таинственную форму это похоже не было (скорее, на тёмно-зелёный снопик). Внимательно оглядела Линви. Вздохнула. И, наконец, буркнула, обращаясь, скорее, к себе:
– Вот как я в эту форму влезу!
Я пожала плечами, отвернулась и направилась к входной двери дома возиться с ключами.
– Я – Лин, а это, – видимо, небрежный взмах руки в сторону моей согбенной спины. Так. Замочных скважин две. Одну пластинку сюды, другую… не поворачивается, собака… Меняем… нет… две сразу…– Это Морру.
– Анор’Иефлане, – представилась она. – Помочь? – это уже мне. Я раздражённо дёрнула головой.
– Брось. Это же Мор. Только она может сделать вид, что разбирается в механизме, стоящем, – Линви пощёлкала пальцами и выдала, – туеву хучу денег, а потом взорвать его к чертям собачьим.
О-о-о… вот она – сила истинного рекламщика. На меня уже воззрились с интересом. Жо… то есть, спиной чувствую.
… не поворачиваются… я задумчиво положила ладонь на выступающие части пластин, нажала... почему ничего не происходит? тогда… вверх?
Я торжественно распахнула дверь, спрятав пластинки в карман куртки.
– Заходь.
– Ну, бывай, – сказала Линви Анор. – Кстати, – уже в дверях добавила она, – неплохо шпаришь по-нашему.
– Довольно примитивный язык. Много ума тут не надо.
– Ах, чуть не забыла, – не меняя любезности тона, продолжала Лин. – Хочешь в форму влезать, на ночь меньше ешь. Много силы воли тут не надо, – мстительно посоветовала она, захлопнув дверь. – Знаешь, – задумчиво сообщила она мне, – ты права в одном…
– В том, что Элоиз всё-таки уволит тебя за то, что ты строила глазки её любовнику?
Лин пропустила этот тычок мимо ушей:
– В том, что все они – высокомерные засранцы.
– Угу. Я – спать. Койка на втором этаже, если она там обнаружится, моя, – заявила я, поднимаясь по каменной лестнице, начинающейся прямо в прихожей. Уже за закрытой дверью комнаты до меня донеслось, наконец, праведно-гневное:
– Что-о-о?!
Впрочем, даже если по времени эпсилона было что-то около полуночи, мой организм, вероятно, всё ещё прибывал в святом неведении касательно этого факта, разумея, что сейчас около десяти утра. С другой стороны, не высыпаюсь я хронически, и путём несложных махинаций можно будет обмануть собственное тело, попытавшись заснуть прямо сейчас, разыграв инсценировку «субботний день». Потому я бросила неразобранным рюкзак, разделась и улеглась на софу, укрывшись тонким покрывалом.
Покрывало сухим шёлковым льдом касалось голой кожи – я блаженно жмурилась. В просторной комнате было довольно прохладно (сказывалось отсутствие центрального отопления), но пока я не мёрзла. Я сняла с руки тяжёлый металлический браслет часов и положила их на тумбочку рядом с диваном, задумчиво протянула руку к непочатой пачке сигарет. А ведь пачек всего четыре, а их надо растянуть, по самому пессимистичному прогнозу, на два месяца. «Ну, надо же, какие-то дураки через океан ещё умудряются выращивать табак для других дураков», – этим обычно начиналась проповедь матери, в которой она грозилась когда-нибудь в не слишком радужном будущем не выделить денег на пересадку новых лёгких в моё бренное тело. Если свидетелем сей сцены оказывался мой братец Доминик, то он добавлял: «Мам, а ты уверена, что она курит только табак?!». Один раз всего было, но теперь он этот случай всю жизнь будет припоминать. Я фыркнула, задумчиво пошевелила пальцами над пачкой, потом вздохнула, положила руки под голову, от греха подальше, и уставилась в потолок.
Потолок не поразил меня ничем необычным – ни цветом штукатурки, ни падающими люстрами, если уж на то пошло (люстры, к слову, даже одной не было – пришлось разбирать вещи впотьмах).
… Конечно, это был не слишком разумный поступок – арка выглядела, по меньшей мере, подозрительно. Что всяким нелюдям безопасно, то человеку смерть… но, что делать – за последние десятилетия дипломатия вынуждена была стать мягче, тоньше, в чём-то уступчивей (главным образом, потому, что Государство уже пообламывало зубы об несколько народов, очень малочисленных, но обладающих очень, очень хорошей на всякие зачистки памятью). А то вспомнить, что было…
Осень 2266 года. Старая Москва, офис «Олдвэйтрэвэл компани»
– Думаю, теперь всё наладится. Коридоры снова открыты, – сказал дед.
Я сидела в кресле, забравшись туда с ногами, жмурилась от бьющего в окна солнца и надувала огромные оранжевые пузыри из грейпфрутовой жвачки. Такое моё легкомысленное поведение вполне объяснялось тем, что мне было тринадцать. Рядом, тоже в кресле, воображая, что вид он имеет крайне скучающий, надменный и шикарный, развалился мой старший брат Доминик. Русая чёлка падала ему на глаза, и он периодически безуспешно пытался заправить её за ухо. Я нетерпеливо ёрзала – если братец сидит так спокойно, даже не пытаясь доводить меня до истерики, и просто корчит кислые рожи – что-то здесь явно не так. Меня уже полгода берут на семейные совещания. Я горделиво задрала подбородок, лопнула ещё один пузырь – и с приглушёнными чертыханиями принялась отдирать его от стёкол очков. Доминик даже не заржал – только лениво покосился в мою сторону и вздохнул с особыми интонациями старшего брата.
Дед, тем временем, продолжал:
– Они проявили добрую волю – никто из делегации не пострадал, как нам и обещали. Вернувшиеся послы довольны оказанным приёмом. Я считаю, что силовое вмешательство не понадобится.
– Десять лет официально о них не было ни слуху, ни духу. Как и о делегации, отправившейся туда, – заметила мать. – Что им нужно от нас теперь? Навязывать свои условия, потому что власти тогда побоялись применить силу?
– И спустя десять лет нам предлагают похоронить то, что осталось от пропавших послов, – добавил отец.
– Это вполне понятно, – дед был сама невозмутимость. Он строго поглядел на Элоиз, вцепившуюся в подлокотники кресла так, что пальцы побелели, и, похоже, едва сдерживавшуюся, чтобы в грубых выражениях не посоветовать план действий. – Верхушка сменилась, к власти пришли те, кто желает сотрудничества.
Отец отвернулся от панорамы залитой водой и солнцем Старой Москвы, видимой до самых окраин из окна двадцать восьмого этажа, и повернулся к деду, сощурив карие с золотистыми искрами глаза:
– Головы, отец. Нам предлагают захоронить на родине головы пропавших без вести с десяток лет назад послов.
Мы с братом переглянулись. Доминик сделал страшные глаза и одними губами произнёс: «Ну, ваще! Клёвые у них морозилки». Я беззвучно ответила: «Пфе-е-е...»
– И что? Это извинение. Из-ви-не-ни-е, – раздражённо перебил его дед. – Они сожалеют о случившемся по вине радикальных каст. Если ты так хочешь воевать, Ресто, можешь отправляться через Коридоры класса «кси» – с ними уже всё решено. А с эпсилоном выгоден мир.
– Прекрасно, – медленно проговорил отец, – кси, так кси, – выдержав тяжёлый взгляд деда, отец отрывисто кивнул и демонстративно покинул кабинет.
Когда дверь захлопнулась, в помещении на некоторое время воцарилось наэлектрилизованное молчание, которое первой прервала мать:
– Ты отзываешь нас подальше от столицы, Реддорен? Боишься, что наше мнение по эпсилонскому вопросу поддержит Государь? – спросила она напрямую.
– Тебе не обязательно отправляться вслед за мужем, Элоиз, – мягко ответил дед, подчёркнуто игнорируя второй её вопрос.
– Ты прекрасно знаешь, что в отношении эпсилона нам придётся быть верными не тому курсу, который выгоден компании, а тому, который сочтут целесообразным в Крепости.
