Ярость мщения - Герролд Дэвид (книги бесплатно без онлайн txt) 📗

Я оглянулся. Остальные дети набрасывались на еду, как только получали ее от Папы Котелка, его помощников, Би-Джей и всех остальных, кто оказался под рукой. Казалось, что над каждым ребенком кто-нибудь склонился, но это всего лишь обман зрения – мы были просто не в состоянии выделить так много взрослых. На мою долю, например, приходилось сразу трое малышей. Я вздохнул. Потом повернулся к Алеку: – Надо положить мишку.

Он отрицательно мотнул головой.

Я оценил ситуацию. Он мне доверяет, хотя и не до конца. Однако новая обстановка смущает его и пугает. Я погладил Алека по голове. Волосы, несмотря на грязь, были пушистые и мягкие. Гладя малыша по голове, испытываешь какое-то щемящее чувство. И дело тут не только в ребячьем доверии, а в непосредственном ощущении детских волос – ощущении, которое, как я думаю, восходит к нашим животным корням и инстинктам.

У меня возникла идея – из моего собственного детского опыта. Я наклонился и нежно поцеловал его в лоб, а потом поцеловал медведя.

От удивления его глаза распахнулись до предела.

Я сделал вид, что ничего не замечаю, пододвинул тарелку и, зачерпнув суп, поднес ложку к его рту.

Он скосил глаза на суп. Потом на меня. Потом на медведя. Старенького бесформенного медведя. А потом повторил все снова.

– Ладно, если ты не хочешь есть, давай посмотрим, не захочет ли мишка. – Я предложил суп медведю. – М-м-м, видишь, ему нравится. Ну как, вкусно? Что тебе, Миша? Добавки? Хорошо, только подожди минутку, может быть, Алек тоже съест немножко. Придется вам есть по очереди. – Я зачерпнул суп и протянул ложку Алеку. – Сейчас твоя очередь.

Рот Алека раскрылся раньше, чем он успел подумать. Я быстро влил туда суп.

– Вот и хорошо.

Его глаза расширились от неожиданности. Суп оказался вкусным. Я скормил ему вторую ложку, третью, прежде чем малыш понял, что он сделал. Он было надулся, но на него смотрела четвертая ложка – с мясом.

Алек немного подумал, потом осторожно поцеловал своего медведя и протянул его мне.

– Подержи, ладно?

Я протянул руку, но в последний момент остановился.

– Ты уверен? Уверен, что ему будет хорошо?

Он закусил губу. Может быть, не следовало спрашивать?

– Он очень напуган, – объяснил Алек. – Возьми его и скажи ему, что он хороший медведь.

– Ладно.

Я осторожно посадил мишку себе на колено. У него сохранились только торс и одна лапа. Голова отсутствовала. Но и этого было достаточно, чтобы любить. Сколько надо потерять, прежде чем утратишь душу? Наверное, больше, чем голову и три лапы.

Алек забрал у меня ложку, решив поесть самостоятельно. Он приблизил ложку к лицу и, наклонившись, ухватил зубами фрикадельку, а потом торопливо влил в рот горячий овощной отвар и оглянулся, словно боялся, что кто-нибудь отнимет у него еду. Он постоянно посматривал на меня и на медведя. В основном на медведя. Я устроил некое шоу, поглаживая мишку и кормя его печеньем через дырку в шее – это было наиболее подходящее отверстие. Алек управлялся со следующей фрикаделькой, когда вспомнил, что сейчас очередь медведя, но мишка уже был сыт печеньем, в буквальном смысле по горло, так что Алеку пришлось доедать суп самому.

– Ну как, вкусно? – спросил я.

Алек был занят едой, а у медведя печенье торчало из шеи, и я удовлетворился таким «ответом».

На середине нашего стола кто-то разлил молоко и заплакал.

– О-о-ох, у нас происшествие! – Вездесущая Би-Джей уже подбегала с полотенцем. Прямо за ее спиной маячил Папа Поттс с новым стаканом молока. – Все хорошо, милая, не плачь. Там, откуда мы берем молоко, его еще много. Джим! – Она посмотрела на меня. – Нужна швабра.

Я привстал, но вдруг меня остановил пристальный взгляд Алека.

– Э… я не могу. – Что?

Я поднял мишку.

– Я сторожу медведя.

Она озадаченно посмотрела на меня, готовая вот-вот взорваться, но, увидев глаза Алека, сдержалась: – О, конечно.

Я начинал понимать Би-Джей. Дети – самое важное. Что бы там ни было, дети прежде всего. Мы не знали, что им пришлось пережить, да и времени не хватало копаться в каждой судьбе. Надо было кормить их, купать, играть с ними, присматривать за ними, лечить их раны – физические и душевные – и делать все остальное, в чем они нуждались немедленно. Этим детям прежде всего была Необходима только одна вещь: уверенность в безопасности. Каждое их желание должно было удовлетворяться сейчас, а не через неделю и даже не через час. Они не знали слова «потом». Не важно, что пришлось пережить каждому из них, но они боялись, что то еще продолжалось, что эта… эта иллюзия, которую мы называем Семьей, – только временная и нереальная Страна Оз и вскоре их всех отошлют обратно в пыльный, ураганный Канзас, к голодной беспросветной действительности. Они жадно хватали все, что мы могли им дать, ибо были чертовски напуганы, что это долго не продлится и им снова придется голодать дни напролет, или их могут побить, или у них не будет угла, где можно поспать в тепле или просто спрятаться. Но больше всего они боялись, что никто никогда не обнимет их и не скажет, что они хорошие и что все образуется, – даже если они знали, что все это не так. Ребятишки были умными – все дети умные. Они знают, когда дела плохи, но все равно им нужен родитель, который сказал бы, что все хорошо, – потому что само присутствие родителей исправляет любую беду; рядом должен находиться кто-то сильный, на кого можно положиться. В чем они нуждались больше всего, так это в человеке, который позаботится о них, возьмет на себя ответственность, пусть даже ненадолго. Ответственность за себя старит ребенка раньше времени, заставляет забыть, что такое смех и веселье. И если для его счастья надо сидеть и держать рассыпающегося на части медведя, в то время как на пол пролилось молоко по три двадцать за галлон, то надо сидеть и нянчить медведя. Молоко можно вытереть в любой момент. Алеку нужно, чтобы я держал его медведя. Это и означало «сейчас». И речь шла не о медведе, а об Алеке.

Каким это обозначают словом? Проекция личности? Пусть даже и так. Учебник учебником, а здесь живой человек. Алек не мог позволить себе выказать свою слабость. Ни в коем случае. Поэтому в объятии сильных рук нуждался медведь. Поэтому я сидел и прижимал игрушку; к себе.

Холли и Томми были заняты сандвичами. Алеку никак не удавалось справиться со своим, но тем не менее он отказался от помощи Холли. Я взял у малыша развалившийся сандвич – он соглашался только на мою помощь – и, сложив половинки, плотно сжал их обеими руками. Сандвич с тунцом и салатом был очень неудобный, но вкусный. Я облизал пальцы. Лишь недавно тунец вернулся из разряда деликатесов в разряд обычных продуктов. Я пропустил этот момент. Инфляция имела не только дурную сторону. Алек смотрел на меня: «От тебя ожидают, что ты его только поправишь, но не съешь».

Сложив сандвич заново, на сей раз я исподтишка вытер руки о шорты. Заскочу на кухню и покормлю моего собственного медведя попозже.

Би-Джей тихонько считала.

– Семнадцать, – бормотала она как бы про себя. – Трех – в изолятор, четырнадцать – спать… Черт возьми. Ладно, Бетти-Джон, давай посчитаем, что тебе надо сделать до восьми. Купание – прямо сейчас. Пусть побултыхаются в ручье, а мы подпустим туда мыла. Понадобятся трусы, сандалии, рубашки, шорты и, конечно, бинты…

Вдруг закричала какая-то маленькая девочка. Она вскочила на стул и рукой показывала на дверь.

– О, это всего лишь старая Лентяйка, – улыбнулась Бетти-Джон. – Она не кусается.

Лентяйка была чесоточной, костлявой – все ребра налицо – старой желтой собакой с языком, свисавшим почти до земли. Казалось, она была собрана из случайных фрагментов разных собак: дурацкая ухмылка, узловатые суставы, вывернутые наружу лапы, большие коричневые глаза, бегающие туда-сюда в ожидании подачки или хотя бы дружеской ласки, и заплетающаяся Неуклюжая походка, глядя на которую оставалось только Удивляться, как она не наступает на собственные уши. Голова ее ныряла и моталась, словно держалась на одной нитке. Доктор Франкенштейн, должно быть, начинал свои эксперименты на четвероногих тварях.