Ускользающие тени - Лампитт Дина (книга жизни .TXT) 📗
Королева почти утопала в серебристо-белом платье и бесконечно длинной пурпурной бархатной мантии, отделанной горностаем, которую на ее плечах поддерживали массивные перламутровые пряжки. Она выглядела бы величественно, если бы мантия оставалась на месте, но ее все оттягивал остальную одежду, обнажая почти до пояса спину несчастной девушки. В таком облачении они почти не могла передвигаться самостоятельно, и невесту поддерживали с двух сторон герцог Йоркский и принц Уильям, иначе она оказалась бы не в состоянии волочить за собой громоздкую мантию. Придя королеве на помощь со своей обворожительной улыбкой, леди Сара Леннокс велела остальным девяти подружкам помогать ей нести шлейф. Как первая подруга, Сара шла позади королевы, Сьюзен Фокс-Стрейнджвейз замыкала шествие.
Фокс живо вспомнил другое собрание в Королевской часовне – то, когда король не сводил с Сары глаз на протяжении всей службы, а бомонд гудел от сплетен. Теперь в церкви воцарилась та же атмосфера, когда свита невесты приблизилась к алтарю и Сара оказалась всего в двух шагах позади королевы. Королю удалось держать себя в руках до тех пор, пока архиепископ Кентерберийский не произнес: «И как послал Ты свое благословение Аврааму и Саре для их великого утешения».
– Он не в силах скрыть свое смущение, – с удовольствием заметил Уолпол. – Его лицо покраснело, как перезрелый плод.
Фокс тоже со злорадством отметил, как неловко чувствует себя его величество. Видимо, это отметил не он один, так как по церкви пронесся довольно громкий ропот. Когда король со своей невестой заняли кресла с одной стороны алтаря, а принцесса Уэльская – лицом к ним с другой стороны, все видели, что его величество не может отвести глаз от прелестной подруги его невесты, которая, по словам Уолпола, в тот день была особенно хороша.
Между тем время близилось к половине одиннадцатого, церемония уже утомила гостей, пора было завершить се праздничным ужином. Но, по-видимому, уныние невесты уже поразило прежде беспечный и веселый холостяцкий двор короля. Ибо, когда все гости вернулись из часовни в Салон, они обнаружили, что ужин еще не готов и что их ожидает еще один скучный антракт.
– Пока мы ждем, я могла бы поиграть на клавикордах, – предложила новоиспеченная королева по французски.
Уолпол вытаращил глаза:
– Боже милостивый, даруй мне терпение! Меня просто распирает от жалости.
– Тсс, – шепнул ему Фокс. Гораций понизил голос:
– Вы только взгляните на нее, старина, посмотрите, как она завернута в эти роскошные ткани и все же почти раздета! – И тут же он громко воскликнул: – Браво, мадам! Просим вас! – И зааплодировал. – Хвала Богу, если она не будет петь, – продолжал он тихо. – черт побери, да она начинает!
Наконец все гости расселись в гостиной, а маленькая белолицая фигурка, уже освобожденная подружками от громоздкой мантии, заняла место за клавикордами и начала играть, подпевая себе слабеньким дрожащим голосом, пытаясь исполнить пьесу неаполитанца Пьетро Паради.
Гораций Уолпол прищурился, пытаясь сосредоточиться. Со своего места Фокс слышал, как он бормочет:
– Ни внешности, ни манер, ни талантов – это безнадежно. Да, ваше величество, вы и впрямь сделали наихудший выбор. – И тут же оглянулся, надеясь, что никто не слышал его язвительных слов.
Глядя на королеву и мужчину, который некогда любил се, Сара чувствовала, как горит ее сердце. Ей хотелось одновременно и смеяться и плакать. Как же они оба были трогательны, бедная дурнушка-королева в особенности! Но, несмотря на всю ненависть к ней Саре захотелось попросить Шарлотту прекратить игру, посоветовать ей не ставить себя в глупое положение, сказать, что она бездарна и что весь бомонд уже отточил коготки. Прекрасная и безутешная, шестнадцатилетняя девушка смотрела на свою соперницу с выражением, близким к сочувствию, и удивлялась собственному необъяснимому великодушию.
Дорожный будильник затрещал в восемь утра по российскому времени, и Сидония перекатилась по постели, отчаянно желая прекратить этот треск По любым, даже московским меркам, у нее было зверское похмелье, и тошноту вызывала сама мысль о том, что придется вставать и куда-то идти. За окном простиралась залитая утренним светом Москва – Красная площадь, собор Василия Блаженного и Кремль. Чувствуя себя отвратительным старым пьяницей с Дикого Запада, Сидония сунула голову под холодную воду. Неожиданно варварский метод лечения подействовал, и час спустя, позавтракав чашкой кофе с какой-то удивительно странной едой, она смогла спуститься в холл, где предыдущей ночью назначила встречу с Василием Кузьмой.
На этот раз импресарио явился не один – приближаясь, Сидония заметила, что рядом с ним стоит, посвистывая, молодой русский. Пренебрегая правилами приветствия, она направилась прямо к ним.
– Привет, надеюсь, я не опоздала. Похоже, прошлым вечером водки было чересчур много.
– Ну, это вряд ли, – широко улыбнулся незнакомец.
– Помолчи, – прервал его Василий. – Сидония, позвольте представить вам Алексея Орлова. Вы не против, если сегодня он будет сопровождать вас в Кремль – у меня, к сожалению, срочные дела – и заодно поупражняется в английском?
– Вы скрипач? – обратилась Сидония к новому знакомому, будучи уверенной, что она уже слышала это имя.
– Да. Скоро я уезжаю на гастроли в Европу. Василий – мой менеджер. Рад с вами познакомиться, мисс Брукс. У меня есть кассета с записью вашего концерта – друг привез мне ее из Франции. – Алексей выпалил все это на одном дыхании, а потом добавил: – Я ваш страстный поклонник. Честное слово. – И он с поклоном поцеловал руку Сидонии.
– Надеюсь, что мне удастся услышать вашу игру и отплатить вам за комплимент. Я читала о вас в «Индепендент» – вас назвали совершенно особенным.
– Совершенно особенным? – Алексей удивленно поднял бровь.
– Это сленговое выражение, означающее что-то вроде «необыкновенный, выдающийся».
– А что такое «сленговое»? – тут же поинтересовался Алексей, эффектным движением пожав плечами.
В его внешности, как и у многих русских, было нечто татарское, причем поражало сочетание выразительных, как у фавна, черт лица и миндалевидных глаз. Сложением скрипач напоминал знаменитого балетного танцовщика Барышникова, ибо был таким же невысоким, крепким и гибким. Будучи не выше ростом, чем сама Сидония, Алексей с его несколькими лишними дюймами производил впечатление силы и подвижности.
– Потом я объясню вам, – ответила она и повернулась к Василию. – Когда же мы увидимся с вами?
– Вечером. Я отвезу вас в телецентр – о концерте из Кремля будут снимать передачу.
– Встретимся в шесть в баре?
– Лучше внизу, у лестницы. Там вы наверняка не столкнетесь с бульдогом.
– Вы привезли с собой собаку? – с недоумением спросил Алексей.
– Сейчас я вам все объясню, – пообещала Сидония, и они все вместе направились на Красную площадь.
Она никогда не могла понять, что же такое, собственно, Кремль. Сталинский режим и враждебная пропаганда оставили у Сидонии впечатление, что Кремль – это угрюмое серое здание, из которого служащие КГБ посылают шифровки и шпионят за остальным миром. Но вся необыкновенная красота этого места открылась ей, едва она в сопровождении скрипача вступила на одну из самых больших площадей, какие когда-либо видела. По одну ее сторону тянулась массивная зубчатая стена, за которой виднелось здание с зеленой крышей и золотые купола, по крайней мере, двух соборов. Прямо напротив возвышался восхитительный собор Василия Блаженного, а под стеной торчал, только портя все впечатление, по мнению Сидонии, красный гранитный мавзолей Ленина.
– Где же Кремль? – оглядываясь по сторонам, спросила она.
– Здесь, за стеной.
– Но там только дворец…
– Кремль – это целый город, – объяснил Алексей, по-видимому, поразившись ее невежеству. – Средневековый, укрепленный и очень красивый. Пойдемте, англичанка, я покажу вам.
Взяв Сидонию за руку, он провел ее по всей площади вниз, к Москве-реке, где стена продолжалась вдоль берега, доходя до места, где некогда был подъемный мост.
