Журнал «Если», 2002 № 08 - Ингс Саймон (читаем книги .TXT) 📗
— Прекрасная работа, — заметил двоюродный дедушка Карл, обозревая комнату. — Первый класс.
— О-о-о, — протянула тетя Дженнифер, сравнивая обе пары новобрачных, совершенно одинаковых, если не считать очков. Энн почему-то стало неприятно, что вторая Энн, в отличие от нее, носит очки.
А другой Бенджамен, похоже, немного выпил, и лацкан фрака был вымазан белой глазурью.
«Мы разрезали торт!» — радостно подумала она, хотя не могла припомнить, когда это произошло. Джери — девочка в пастельном платье, державшая букет во время венчания — и Энгус — малыш в миниатюрном фраке, подававший кольца — вместе с компанией разодетых детей пролетали туда и обратно сквозь диван, создавая пиротехнические взрывы электронных шумов. Позволь им взрослые, наверняка промчались бы сквозь Энн и Бенджамена!
Из стены возник отец Энн с бутылкой шампанского и помедлил при виде дочери, но повернулся к другой Энн и наполнил ее бокал.
— Погодите! — закричал Бенджамен, размахивая руками. — Я понял! Мы — симы!
Гости рассмеялись, и он тоже.
— Наверное, симы всегда так говорят, верно?
Другой Бенджамен кивнул и пригубил шампанского.
— Просто никогда не ожидал, что стану симом, — продолжал Бенджамен, чем вызвал новый взрыв смеха.
— Думаю, симы говорят и это, — с глуповатым видом пробормотал он.
— Ну вот, настала пора рокового прозрения, — с поклоном объявил другой Бенджамен. Гости зааплодировали.
К Энн приблизилась Кэти под руку с Томом.
— Смотри, я его поймала! — воскликнула Кэти, показывая Энн букет из незабудок и лютиков. — Кажется, мы знаем, что это означает!
Том, сосредоточенно поправлявший галстук, казалось, не слышал. Но Энн догадывалась, что это означает: она бросила букет подружкам. Все эти глупые, милые ритуалы, которых она так ждала…
— Повезло, — заметила она, протягивая для сравнения свой букет, который все еще сжимала в пальцах. Настоящий уже начал увядать, края обертки немного обтрепались, лепестки кое-где были оборваны, в то время как ее по-прежнему был свеж и аккуратен — и останется таким навечно.
— Вот, — сказала она Кэти, — возьми мой, на двойную удачу!
Но когда Энн попыталась вручить Кэти букет, оказалось, что она не может этого сделать. Букет стал частью ее самой!
«Забавно, — подумала она, — но я не боюсь».
Едва ли не с раннего детства Энн опасалась: а вдруг когда-нибудь внезапно окажется, что она больше не она?! Эта ужасная мысль преследовала ее месяцами: до чего мерзко знать, что ты больше не ты!
Однако ее сим, похоже, не возражал. В «семейном альбоме» было дюжины три Энн, от двенадцатилетней до нынешней. Ее симы были из разряда довольно угрюмых и необщительных, но все соглашались, что жизнь сима не так уж плоха, если удается преодолеть начальный шок. Ей говорили, что хуже всего в первые моменты дезориентации. Поэтому и заставили пообещать никогда не перезапускать симы. Не возвращаться к первым минутам. Не вспоминать — иначе все начинается сначала и повторяется непрерывно. Поэтому Энн ни разу не перезапускала их с того момента, как отправляла в архив.
К ним присоединилась другая Энн, поникшая.
— Ну? — сказала она Энн.
— В самом деле, — поддержала та.
— Повернись, — попросила другая Энн, взмахнув рукой. — Я хочу посмотреть.
Энн с радостью подчинилась.
— Твоя очередь, — сказала она потом, и другая Энн немедленно продемонстрировала платье. Энн восхитилась тем, как сидит на ней подвенечный наряд. Правда, очки немного портили общий эффект.
«Может, все еще обойдется, — подумала она. — Мне так весело!»
— Интересно, как мы смотримся рядом? — спросила она, подводя вторую Энн к зеркалу на стене, большому, повешенному высоко, с наклоном вперед, так что можно увидеть себя словно бы сверху. Но смоделированные зеркала не дают отражения, и Энн была радостно разочарована.
— О, — ахнула Кэти, — взгляните!
— На что взглянуть? — поинтересовалась Энн.
— На бабушкину вазу, — пояснила другая Энн.
На каминной полке под зеркалом стояла самая большая драгоценность Энн: изящная ваза из прозрачного синего хрусталя. Прапрапрабабка Энн заказала ее у бельгийского мастера, Боллинже, величайшего резчика по стеклу в Европе шестнадцатого века. И сейчас, пятьсот лет спустя, ваза была так же совершенна, как в тот день, когда ее создали.
— Действительно! — прошептала Энн, ибо ваза, казалось, излучала некий внутренний свет. Благодаря какому-то фокусу или блеску симограммы, но ваза сверкала, как озеро под луной, и глядя на нее, Энн чувствовала, что сияет сама.
— Ну? — чуть погодя повторила другая Энн, и в этом коротком слове заключалось множество вопросов, сводившихся к одному: сохранить тебя или стереть?
Иногда сим создавали, когда Энн была в плохом настроении, и симулакр страдал от сознания непонятной вины или безутешной тоски, и тогда проще было проявить милосердие и уничтожить его, причем немедленно: по крайней мере, так считали все Энн.
— Все в порядке, — ответила она, — и если так всегда бывает, то я в полном восторге.
Энн внимательно изучала ее сквозь непроницаемые очки.
— Уверена?
— Абсолютно.
— Сестричка, — сказала Энн в очках (всегда обращалась так к своим симам — и вот теперь так обратились и к ней).
— Сестричка, — повторила другая Энн. — Это должно сработать. Ты мне нужна.
— Знаю, — кивнула Энн. — Я день твоей свадьбы.
— Да. День моей свадьбы.
Гости на другом конце комнаты смеялись и аплодировали. Бенджамен… то есть оба Бенджамена были в своем репертуаре. Тот, что в очках, махнул им рукой. Другая Энн сказала:
— Нам пора идти. Я еще вернусь.
Двоюродный дедушка Карл, Нэнси, Кэти с Томом, тетя Дженнифер и остальные просочились сквозь стену. В окна врывались звуки польки. Перед уходом другой Бенджамен заключил другую Энн в объятия и, перегнув через руку, застыл в театральном поцелуе. Их очки столкнулись с глухим стуком.
«Какой счастливой я выгляжу, — твердила себе Энн. — Это счастливейший день моей жизни».
Но тут свет померк, и ее мысли разлетелись стеклянными брызгами.
Как было велено, Энн и Бенджамен застыли неподвижно: рядом, но не касаясь друг друга.
— Это тянется слишком долго, — прошептал Бенджамен, и Энн громко шикнула. Нельзя говорить, это может испортить симы. Но это и впрямь тянулось дольше обычного. Бенджамен уставился на нее голодными глазами и уже вытянул было губы для поцелуя, но Энн с улыбкой отвернулась. На дурачества у них впереди уйма времени.
Из-за стены слышались музыка, звяканье бокалов и невнятный разговор.
— Может, стоит проверить, как идут дела? — пробормотал Бенджамен, переменив позу.
— Нет, подожди, — возразила Энн, хватая его за руку. Но ее пальцы прошли сквозь него, оставляя шлейф красочного шума. Она с веселым удивлением воззрилась на свою ладонь.
Из стены появился отец Энн, остановился при виде дочери и сказал:
— О, как мило!
Энн заметила, что на нем нет фрака.
— Вы только сейчас прошли сквозь стену, — заметил Бенджамен.
— Прошел, — согласился отец Энн. — Бен просил меня заглянуть сюда и… сориентировать вас обоих.
— Что-то случилось? — лениво осведомилась Энн сквозь пелену восторга.
— Ничего страшного, — отмахнулся отец.
— Что-то стряслось? — вмешался Бенджамен.
— Нет-нет, — ответил отец Энн. — Наоборот. Нам предстоит… — Он огляделся. — Да, именно здесь. Я уже и забыл, как выглядит эта комната.
— Свадебный прием? — обрадовалась Энн.
— Нет, ваша годовщина.
Бенджамен вдруг воздел руки к небу и воскликнул:
— Я понял! Мы симы!
— Умница! — похвалил отец Энн.
— Все симы так говорят, верно? Просто никогда не ожидал, что сам стану симом!
— Молодец, что догадался. Значит, все в порядке, — кивнул отец Энн, направляясь к стене. — Мы скоро будем.
— Погоди! — окликнула Энн, но он уже исчез. Бенджамен обошел комнату, проводя рукой сквозь стулья и абажуры и забавляясь, как ребенок.
