Евангелие от Тимофея - Чадович Николай Трофимович (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
– Слышишь, разбойник? – Друг-гвардеец шагнул вперед.
– Слышу, кровопийца, – тяжко вздохнул Троил. – Велика премудрость Слова.
– Тогда топай к плахе.
– Придется, пожалуй.
Уже давно перевалило за полдень, но никто не покидал площадь, кроме осужденных на казнь да свежеиспеченных губернаторов, немедленно выбывавших к новому месту службы. Тысячи человек прошли проверку на лояльность, возвысились или получили отставку, а преступники все еще не были обнаружены. Голод и жажда мучили меня, нестерпимо ныли ноги, разламывалась голова. То, что происходило на Престоле, совершенно перестало занимать меня. Неожиданно мое внимание привлекло знакомое имя, произнесенное громко и без издевки:
– Яган, Бывший Друг, клейменый преступник и беглый колодник. Здесь ли ты? Не хочешь ли поведать нам о своих злоключениях? Поднимись сюда, сделай одолжение.
– Нас выдали! – с трудом выговорил Яган. Голос его неузнаваемо изменился, как будто кляп мешал внятной речи. – Ну что ж, я не буду виноват в том, что сейчас случится…
– Иди, тебя зовут! – зловеще сказал один из окружавших нас молодцов. Все они теперь глядели на нас. – А ты, – на плечо мне легла тяжелая лапа, – подожди.
Как ни велика была скученность людей на площади, но Ягана к Престолу пропустили беспрепятственно. Единым духом одолев лестницу, он встал у пюпитра с Письменами, спиной к Друзьям, лицом к народу. Всяким мне доводилось видеть его: перепуганным, отчаявшимся, лгущим, юродствующим, но таким, как сейчас, – никогда! Злое вдохновение совершенно изменило его лицо. Он выглядел библейским пророком, попавшим в общество тупоумных пастухов.
– Вот он я! – крикнул Яган на всю площадь. – Смотрите, люди! Многие еще помнят, как меня, подло оклеветав, изгнали из столицы! Вы, – его указующий перст нацелился в кучу Друзей, – надеялись, что я сгнию в колодках! Но мне суждено было уцелеть! Я познал каторгу, плен болотников и мрак лабиринта! Я сражался с кротодавами и шестирукими! Фениксы и Незримые не посмели причинить мне вред! Судьба хранила меня! Ибо я шел к вам с благой вестью!
– Какой же, скажи на милость? – деланно удивился Лучший Друг. Рядом с Яганом он выглядел форменным недомерком.
– Я вернул на Вершень Тимофея!
Толпа, до этого настроенная довольно скептически, онемела на секунду, а потом разразилась криками – протестующими, восторженными, издевательскими, ликующими, недоумевающими. Вскинув над головой руки, Лучший Друг потребовал тишины.
– И ты уверен, что это именно Тимофей? – елейным голосом спросил он.
– Да! – отрезал Яган.
– А тебе известно, что будет, если он окажется самозванцем?
– Известно!
– Но ведь казнят не только самозванца, но и всех его приспешников.
– Я не боюсь! Он истинный Тимофей. Его признали вожди болотников, Фениксы, Незримые. Многие из тех, кто находится на этой площади, уже беседовали с ним. Не пройдет и дня, как он воцарится на Вершени. И тогда все хулившие его жестоко поплатятся!
Захваченный происходившей на Престоле сценой, я совершенно забыл о собственной безопасности. К действительности меня вернул резкий толчок. Один из типов, только что с ненавистью дышавший мне в затылок, рухнул с проломленным черепом. Его рука, сжимавшая нож, все еще тянулась ко мне. Человеческое кольцо, окружавшее меня, распалось. Никто из наших недоброжелателей не ушел живым, да в такой тесноте это было бы невозможно. Их вопли и предсмертный хрип растворились в новом взрыве приветствий и проклятий.
– Где же он, твой Тимофей? – с притворной лаской спросил Лучший Друг. – Мы так давно ожидаем его. Пусть явит нам свой светлый лик.
– Иду! – крикнул я изо всех сил. – Иду!
Лучший Друг дернулся, как от удара, и обернувшись на мой голос, стал шарить взглядом по толпе. Он явно не ожидал такого поворота событий. Какая-то ошибка вкралась в его расчеты.
– Не сметь! – взвизгнул он. – Не сметь подпускать к Престолу самозванца!
– Не тебе судить, самозванец он или нет! – возразил Яган. – Любой человек имеет право на испытание.
– Он осквернит Реликвии! Он испоганит Письмена! Он не достоин коснуться даже того места, где стоял Тимофей!
– Нам следует поступить по закону, – сказал один из Друзей, и я по голосу узнал Гердана. – Заветы Тимофея требуют, чтобы испытанию был подвергнут каждый желающий, пусть даже он выглядит сумасшедшим. Не так ли, братцы?
Никто из братцев, топтавшихся на Престоле, открыто не выразил согласия с Герданом, но никто и не возразил ему.
Я был уже совсем рядом с лестницей. Дурманящий, ослепительный восторг, знакомый всем тем, кто под барабанную дробь шел в сомкнутом строю на неприятельские редуты, кому случалось рисковать жизнью на войне или охоте, кто пил вино среди чумного города, гнал меня сквозь бушующую толпу. Тело мое словно утратило болевую чувствительность – я не ощущал ни щипков, ни ударов. Многое из происшедшего в те минуты начисто стерлось из памяти, но я помню руки, протянутые ко мне со всех сторон; помню перекошенные лица, оскаленные рты, выпученные глаза; помню гвардейцев, застывших как статуи у подножия Престола (ни единый мускул на лицах, ни единый взгляд не выдал их отношения к происходящему); помню шершавые, грубо обтесанные лестничные ступени, по которым я взбирался на четвереньках; помню Друзей, которых впервые увидел так близко – сначала их ноги, потом животы, потом растерянные лица. Лучший Друг предпринял попытку сбросить меня вниз, но Яган встал между нами.
Замешательство готово было перейти в свалку, и еще неизвестно, кому это могло пойти на пользу. Надо отдать должное Лучшему Другу. Он опомнился первым. Сокрушительный удар, которым должен был завершиться бой, пришелся в пустоту, и он сразу ушел в глухую защиту, намереваясь измотать нас финтами и ложными выпадами.
– Кто ты, братец? – как ни в чем не бывало спросил он. – И что привело тебя сюда?
– Я человек из рода Тимофея. А пришел сюда, чтобы занять его место. – Едва эти слова были произнесены, как сотни глоток подхватили их и разнесли в разные концы площади.
– Ты хочешь сказать, что тебя прислал Тимофей? – В вопросе Лучшего Друга был какой-то подвох. Он явно знал нечто такое, чего не знали другие. И я решил не кривить душой.
– Нет. Я даже никогда не видел его. Но он был уверен, что я должен прийти. И его надежды сбылись.
Наши глаза встретились, и я невольно содрогнулся. В этом тщедушном теле жила могучая, но увечная душа, все помыслы и устремления которой были сконцентрированы только на себе самой. Мир существовал для него только в том смысле, что он сам существовал в этом мире. Он единственный был наделен свободой воли, лишь он один мог испытывать боль, голод, страх и радость. Все остальные люди вокруг были не чем иным, как иллюзией. Они мешали ему, суетились где-то под ногами, путали планы, отвлекали от вечных истин. Их можно было без труда извести, уничтожить, а можно было оставить в том виде, как они есть. Нетрудно представить, что ощутил этот чистой воды эгоцентрик, когда события внезапно перестали подчиняться его воле и неодушевленный манекен, марионетка, лишь по нелепой случайности схожая обликом с человеком, вдруг встала вровень с ним.
И тем не менее он сумел овладеть собой, здраво оценил обстановку, изменил тактику. Он не стал экзаменовать меня в знании Настоящего Языка – видимо, был уже наслышан о моих способностях. Не рискнул он также прибегнуть к гаданию на Письменах – любая осечка могла погубить его. Поэтому Лучший Друг решил сразу использовать свой главный шанс – Испытание.
Никто еще не сумел пройти его, и я не должен был стать исключением. Дьявольская проницательность подсказывала ему – нельзя решить задачу, условия которой неизвестны. Что же такое необыкновенное должен был совершить преемник Тимофея, дабы все сразу уверовали в его подлинность? Все! Сразу! И без колебаний!
– Итак, приступим! – сказал Лучший Друг голосом сухим и деловитым. – Смотрите, Друзья! Смотрите, Судьи! Смотрите, Знающие Письмена! Смотрите, народ! Испытание начинается!
