Щепки плахи, осколки секиры - Чадович Николай Трофимович (библиотека книг txt) 📗
– Вперед… Чуть левее…
Кавалькада послушно двинулась в указанном направлении сквозь мрак, жару и непомерную силу тяжести, но прежних стенаний и жалоб больше не было слышно. Люди не просили ни отдыха, ни питья, ни еды. Артем постоянно проверял их пульс и, когда считал это нужным, укладывал ватагу на отдых в мелкую воду, а потом поил всех настоянными на меду местными травами, способными вернуть силы даже безнадежному дистрофику.
Затем поход продолжался. Мрачное искусство максаров, способных превращать людей в послушных своей воле кукол, на этот раз сослужило добрую службу.
И вот наступил момент, когда Артем рассмотрел далеко впереди отсвет колеблющегося багрового пламени. Это горел зажженный варнаками нефтяной источник. Сами они терпеть не могли огня и никогда не пользовались им ни в быту, ни в своих химических опытах, однако иного способа подать людям сигнал просто не придумали.
– Вот и все, – сказал Артем, когда бушующее пламя уже стало освещать фигуры его спутников. – Очнитесь!
Люди вышли из состояния забытья почти мгновенно. Последним, что они помнили, был вкус зелья, подавившего их волю.
– Господи, ну чего же мы стоим! – нетерпеливо сказала Верка. – Мешки уже одели, а все стоим. – Пошли!
– Никуда идти не надо, – остановил ее Артем. – Мы у цели. Приготовьтесь к встрече с родным миром…
– Никогда бы не подумала раньше, что распущу нюни, вернувшись в это захолустье, – всхлипнула Верка.
– С голодухи и черная корка калачом покажется, – Зяблик, во все глаза пялившийся на знакомые с детства пейзажи, сказал это чисто автоматически, безотносительно к своему собственному настроению, а тем более к настроению масс, готовых целовать родную землю.
Они уже и не помнили, когда в последний раз видели эти милые сердцу скудные перелески, когда ощущали запахи сырой хвои, прелой листвы и гниющих на корню грибов, когда могли вволю поваляться на траве, не опасаясь, что она превратится в груду углей или зыбучую трясину.
После долгого пребывания во мраке чужого мира у всех слезились глаза. Посмотреть на небо, даже такое тусклое, было просто невозможно.
Выглядели люди ужасно: одежда, много раз мокнувшая в воде, а потом сохнувшая прямо на теле, стояла колом; физиономии приобрели чугунный оттенок и распухли, как после затянувшейся попойки; кожа по всему телу покрылась множеством мелких кровоподтеков.
Особенно дикий вид имел Лева Цыпф – его лицо и череп покрывала густая щетина одинаковой длины; ухо, неизвестно где и когда обожженное кислотой, распухло до размеров детской галоши; в глазах появился нездоровый блеск.
– Боже, я вся синяя, как покойница! – изумилась Лилечка, заглядывая себе за пазуху.
– Это от перегрузки под кожей полопались капилляры, – объяснила Верка. – Ничего страшного, скоро пройдет.
Смыков горевал над своим размокшим блокнотом. Зяблик, глухо матерясь, разыскивал в мешке манерку с ружейным маслом – от горячего воздуха, от постоянной влажности и еще неизвестно от чего пистолет покрылся подозрительным белесым налетом. Верка лепила на лицо и руки свежие листья подорожника, надеясь с их помощью свести отеки. Лилечка просто наслаждалась покоем, прохладой и свежим воздухом. Артем и Цыпф совершили небольшую прогулку по окрестностям – первый, как всегда, передвигался бесшумным скользящим шагом, а второй ковылял, как дряхлый старец, – сказывалась долгая и непомерная нагрузка на суставы.
Вернувшись, Цыпф сказал:
– Тут неподалеку проходит заброшенная проселочная дорога. Даже указатель сохранился: «Деревня Клыповщина – 1,5 километра».
– Ясно. Знаю я это место, – авторитетно заявил Зяблик. – Там от указателя в лес тропочка отходит, а рядом здоровенная кривая елка растет. Так?
– Так, – подтвердил Цыпф. – Может, у вас в деревне Клыповщине знакомые есть?
– Нет давно такой деревни. Она там же осталась, где Москва, Минск, Вашингтон и вся наша остальная матушка Земля. Если по тропинке идти, через пару сотен шагов уже Трехградье начинается. А проселочная дорога прямо в Кастилию выводит. Но до нее километров пять, не меньше. Там, недалеко от границы, монастырь стоит. Женский. Общества кармелиток. Одно время я в нем зазнобу завел. Баба, правда, уже немолодая, зато в должности экономки состояла. От всех кладовок ключи имела. Вроде как наш завхоз.
– Конечно, ты же к простой бабе клеиться не будешь! – сказала Верка с сарказмом. – Тебе только экономку с ключами подавай! Пусть даже страшную, как каракатица!
– Не надо! Она еще хоть куда баба была. В полном соку, не чета тебе, – огрызнулся Зяблик. – Мы с ней на то место, про которое Левка говорил, частенько выезжали. Я с Чмыхало на драндулете, а она со служанкой на муле. Жратвы и поддачи она с собой брала столько, что и вдесятером не осилишь. Как сейчас помню, – Зяблик стал загибать пальцы. – Бочонок вина, так примерно ведра на три. Копченый окорок, само собой, а когда и пару. Две-три головки сыра. Каплуны, жаренные на вертеле. Куропатки, телятина, прудовая рыба, перепелиные яйца, корзина фруктов, улитки под винным соусом… Этих я, правда, не ел. И еще специально для меня с десяток соленых огурцов. Она их из особой бочки брала, которую кастильцы в Талашевской заготконторе как трофей захватили.
– Интересно, а что ты с собой брал? – спросил Цыпф.
– Зачем мне брать! – ухмыльнулся Зяблик. – Я мужик! Все мое всегда при мне.
– Вот бы хоть одним глазком глянуть! – произнесла Верка мечтательно.
– Придет время, и глянешь, – пообещал Зяблик. – Когда обмывать меня будут… Но дело не в этом. Я про дорожный указатель рассказываю. Вернее, даже не про указатель, а про елку, что возле него торчит… Последний раз мы там с моей кралей были, дай Бог памяти, лет пять назад. Погода тихая стояла, сухая… Как раньше в конце августа. Выпили мы, значит, хорошенько и закусили. Вижу, моя монашка захорошела. Так на меня и лезет, так и лезет. Делать нечего. Валю я ее на землю прямо возле того указателя. Она рясу задрала, ляжки раскинула, а волосики между них реденькие-реденькие…
– Тьфу! – возмутилась Лилечка. – Не могу я такие скабрезности слушать!
– Потерпи, плеваться потом будешь… Я еще до самой соли не дошел… Прилег я на монашку, значит, и начал… Она от избытка страсти сразу заголосила. Сначала: «А-а-а-а!», а потом: «Аааа-аааа-аааа!» Все бы хорошо, да мешает мне какой-то отвратный запах. То ли изо рта у нее, то ли из какого другого места. Оглянулся по сторонам и обомлел! На той самой кривой елке, что от нас в пяти шагах, какой-то гад псину повесил! И уже давно повесил, аж кишки сквозь ребра видны. И так мне от этого зрелища противно стало, что я даже свое дело до конца не довел.
– Разочаровал ты, Зяблик, женщину! В самых лучших чувствах разочаровал! – притворно опечалилась Верка. – Вот так всегда. Вино выпьете, каплунов сожрете, и в сторону.
– Не переживай, хватило ей! – заверил Зяблик. – Монашке много не надо.
– Ну так давайте в тот монастырь и завернем, – предложил Цыпф. – Все равно ведь надо где-то базу основывать. А здесь места удобные, глухие.
– Сожгли его аггелы, – пригорюнился Зяблик. – Все дымом пошло. И монашки, и моя экономка, и погреба ее, и бочка огурцов… Уже года три тому, если не больше.
– Относительно базы вы высказали совершенно здравую мысль, – сказал Артем, до сих пор сохранявший молчание. – Дня два-три вам нужно где-то отсидеться. Отдохнуть, восстановить силы, залечить болячки. Кучей вам ходить нельзя, сразу приметят. Будете высылать лазутчиков. По одному человеку, по двое. А когда обстановка окончательно прояснится, начнете действовать, имея, так сказать, за спиной опорную точку.
– Я вот что скажу. – Зяблик откашлялся в кулак, что всегда было признаком его некоторого смущения. – За все, что было в Синьке, Будетляндии и в этом пекле варнакском, вам, конечно, огромное мерси… Ну а здесь мы уже как-нибудь сами разберемся… Не впервой…
– Могу только приветствовать подобную позицию, – сказал Артем. – Как известно, спасение утопающих – дело рук самих утопающих… Особенно если они умеют плавать… Но надеюсь, ваши слова не означают, что с этой минуты я подвергнут остракизму? – Он обвел присутствующих внимательным взглядом.
