Умение кидать мяч - Булычев Кир (читать книги регистрация .TXT) 📗
– Ну зачем же так, – сказал я виновато, потому что знал, что он достанет меня из-под земли.
Вернувшись домой, я долго звонил в дверь Курлову. Но он то ли не хотел открывать, то ли не пришел еще. Я решил зайти к нему попозже. Но как только добрался до дивана, чтобы перевести дух, сразу заснул, и мне снились почему-то грибы и ягоды, а совсем не баскетбол, как должно было быть.
Утром я шел на службу и улыбался. Улыбался тому, какое смешное приключение случилось со мной вчера на стадионе. Думал, как расскажу об этом Сенаторову и Аннушке, как они не поверят. Но события развивались совсем не так, как я наивно предполагал.
Во-первых, у входа дежурил сам заведующий кадрами. Шла кампания борьбы за дисциплину. Я о ней, разумеется, забыл и опоздал на пятнадцать минут.
– Здравствуйте, Коленкин, – сказал мне заведующий кадрами. – Иного я от вас и не ждал. Хотя, кстати, как уходить со службы раньше времени, вы первый.
И тут же он согнал с лица торжествующее выражение охотника, выследившего оленя-изюбря по лицензии, и вымолвил почти скорбно:
– Ну чем можно объяснить, что весьма уважаемый, казалось бы, человек так халатно относится к своим элементарным обязанностям?
Скорбь заведующего кадрами была наигранной. Иного поведения он от меня и не ждал. И мне захотелось осадить его, согнать с его лица сочувствующую улыбку, распространившуюся от округлого подбородка до лысины.
– Переутомился, – поведал я, хотя, честное слово, говорить об этом не намеревался. – На тренировке был.
– Ага, – закивал кадровик. – Конечно. Так и запишем. И каким же видом спорта, если не секрет, вы увлеклись, товарищ Коленкин?
– Баскетболом, – сказал я просто.
Кто-то из сослуживцев хихикнул у меня за спиной, оценив тонкий розыгрыш, который я позволил себе по отношению к кадровику.
– Разумеется, – согласился кадровик. – Баскетболом, и ничем другим. – Он посмотрел на меня сверху вниз. – И это запишем.
– Записывайте, торопитесь, – разрешил я тогда. – Все равно завтра на сборы уезжаю. Кстати, я попозже к вам загляну, надо будет оформить приказ о двухнедельном отпуске.
И я прошел мимо него так спокойно и независимо, что он растерялся. Разумеется, он не поверил ни единому слову. Но растерялся потому, что я вел себя не так, как положено по правилам игры.
– Коленкин! – крикнула из дальнего конца коридора Вера Яковлева, секретарь директора. – Скорее к Главному. Ждет с утра. Три раза спрашивал.
Я оглянулся, чтобы удостовериться, что кадровик слышал. Он слышал и помахал головой, словно хотел вылить воду, набравшуюся в ухо после неудачного прыжка с вышки.
– Здравствуйте, – кивнул мне Главный, поднимаясь из-за стола при моем появлении. Смотрел он на меня с некоторой опаской. – Вы знаете?
– О чем?
– О сборах.
– Да, – подтвердил я.
– Не могу поверить, – удивился Главный. – Почему же вы никогда никому не говорили, что вы баскетболист?.. Это не ошибка? Может, шахматы?
– Нет, – сообщил я, – это не ошибка. Приходите смотреть.
– С удовольствием.
Я был совершенно ни при чем. Меня несла могучая река судьбы. Каждое мое слово, действие, движение вызывало к жизни следующее слово, движение, привязанное к нему невидимой для окружающих цепочкой необходимости.
Из кабинета директора я прошел к себе в отдел.
– На кадровика нарвался? – спросил Сенаторов. – Если уж решил опаздывать, опаздывай на час. Пятнадцать минут – самый опасный период.
– А еще лучше не приходить тогда вообще, – добавила Аннушка, поправляя золотые волосы и раскрывая «Литературку».
– Я уезжаю, – сказал я. – На две недели.
– В командировку? – спросила Аннушка. – В Симферополь? Возьми меня с собой, Герман.
– Нет. – Я почувствовал, что краснею. – Я на сборы еду. На спортивные. Готовиться к соревнованиям.
– Ах, – вздохнула Аннушка, – сегодня не первое апреля.
– Глядите, – заявил я, не в силах оттягивать самый тяжелый момент. Ведь эти люди знали меня ровно одиннадцать лет.
Я передал Сенаторову официальное письмо о вызове меня на тренировочные сборы, завизированное директором.
– Так, – пробормотал Сенаторов, прочтя письмо.
За окном на ветвях тополя суетились какие-то пташки, солнце уже залило мой стол, который я давно собирался отодвинуть от окна, чтобы не было так жарко, но мысль о столь очевидном физическом усилии раньше отпугивала меня. Я подошел к столу, поднатужился и отодвинул его в тень.
– Так, – продолжал Сенаторов. – Если бы я что-нибудь понимал.
– Дай сюда, – попросила Аннушка. – Куда его отправляют?
– Тренироваться.
Аннушка хмыкнула, проглядела бумагу и сказала с не свойственным ей уважением в голосе:
– Хорошо устроился.
– Но я не устраивался, – возражал я, чувствуя, как неубедительно звучит мой голос, – они сами меня обнаружили и настояли. Даже шефу звонили.
– Тогда, – Аннушка возвратила мне бумагу, – если не секрет, что ты умеешь делать в спорте? Толкать штангу? Боксировать? Может, ты занимаешься самбо, но почему ты тогда не в дружине?
Я вдруг понял, что помимо своей воли подтягиваю животик и пытаюсь выпятить грудь. И Аннушка увидела это.
– Ага, ты орел, – съязвила она. – Ты собираешься бежать десять километров. Почему бы тебе не признаться товарищам, что у тебя есть знакомая врачиха, которая таким хитрым образом устроила тебе бюллетень в самый разгар отпускного сезона, когда нам, простым смертным, приходится потеть здесь над бумажками?
И я понял, что отвечать мне нечего. Что бы я ни ответил, для них будет неубедительно. И они будут правы.
– Ладно, – кивнул я. – Пока. Читайте газеты.
И то, что я не стал спорить, ввергло Аннушку в глубокое изумление. Она была готова ко всему – к оправданиям, к улыбке, к признанию, что все это шутка. А я просто попрощался, собрал со стола бумаги и ушел. В конце концов я был перед ними виноват. Я был обманщиком. Я собирался занять не принадлежащее мне место в колеснице истории. Но почему не принадлежащее? А кому принадлежащее? Иванову?
Рассуждая так, я выписал себе командировку на спортивные сборы (директор решил, что так более к лицу нашему солидному учреждению), пытаясь сохранять полное спокойствие и никак не реагировать на колкие замечания сослуживцев. Новость о моем отъезде распространилась уже по этажам, и на меня показывали пальцами.
– Защищайте честь учреждения, – сказал кадровик, ставя печать.
– Попробую, – пообещал я и ушел.
Я уже не принадлежал себе.
Я ехал на электричке в Богдановку, так и не застав дома Курлова, и пытался размышлять о превратностях судьбы. В общем, я уже нашел себе оправдание в том, что еду заниматься бросанием мячей в корзину. Во-первых, это никак не менее благородное и нужное народу занятие, чем переписывание бумаг. Во-вторых, я и в самом деле, очевидно, могу принести пользу команде и спорту в целом. Я никак не большее отклонение от нормы, чем трехметровые гиганты. В-третьих, мне совсем не мешает развеяться, переменить обстановку. И наконец, нельзя забывать, что я подопытный кролик. Я оставил Курлову записку со своими координатами, и он мог меня разыскать и контролировать ход опыта. Правда, я вдруг понял, что совсем не хочу, чтобы Курлов объявился в команде и объяснил всем, что мои способности – результат достижения биологии по части упрочения центров управления мышечными движениями. Тогда меня просто выгонят как самозванца, а сыворотку употребят для повышения точности бросков у настоящих баскетболистов. Почему-то мне было приятнее, чтобы окружающие думали, что мой талант врожденный, а не внесенный в меня на острие иглы. Правда, во мне попискивал другой голос – скептический. Он повторял, что мне уже сорок лет, что мне нелегко будет бегать, что вид мой на площадке будет комичен, что действие сыворотки может прекратиться в любой момент, что я обманул своего начальника... Но этот голос я подавил. Мне хотелось аплодисментов.
Тренер стоял на платформе.
– Третий поезд встречаю, – признался он. – Боялся, честно говорю – боялся я, Коленкин, за тебя. У меня два центровых с травмами и разыгрывающий вступительные экзамены сдает. А то бы я тебя, может, и не взял. Возни с тобой много. Но ты не обижайся, не обижайся. Я так доволен, что ты приехал! А ты тоже не пожалеешь. Коллектив у нас хороший, дружный, тебя уже ждут. Если что – обиды и так далее, – сразу мне жалуйся. Поднимем вопрос на собрании.
