Блудницы Вавилона (СИ) - Уотсон Иэн (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
— Как ты думаешь, Дебора знает, что ее свадьба будет отмечена человеческим жертвоприношением? Мне в это не верится. И если узнает, что будет дальше? Передумает?
Фессания рассмеялась.
— Ты это к тому, что мне нужно отправить тебя с секретным поручением в храм Сима? Ох, мужчины, какой только предлог не изобретут, чтобы повидаться с женщиной… даже в столь жалком состоянии!
— Не могу сказать, что так уж хочу ее увидеть. Ты могла бы сходить сама.
— Главный интриган в роли мальчика на побегушках? А для чего тогда посредники?
— Речь идет о чем-то большем, чем интрига.
— Нет! Если мы начнем воспринимать происходящее как нечто большее, то можем утратить чувство меры и начать убивать детей.
— Твоего ребенка он все равно заберет.
— После того как убедится, что у меня родился мальчик. Да, я знаю. Знаю. Послушай. Я готова рассказать тебе о свитке. Думаю, то, что узнал Мори, правда. Свинья вроде того продажного мага просто не способна придумать ничего подобного.
— Ты назвала его свитком, который контролирует.
— М-м… пожалуй, что и так. Ты ведь понимаешь, как Мардук появляется в молельне?
— Holographos. Картинка, которая передается из храма по стеклянным проводам. Творение tekhne будущего.
— Мы, вавилоняне, предпочитаем не помнить о таких вещах. А многие и вообще никогда ни о чем подобном и не слышали. Посмотри хотя бы на Маму Забалу — для нее это настоящая магия. Достичь нужного религиозного эффекта не так уж и трудно. Боги вдруг являются ниоткуда и обращаются к тебе лично! И пусть даже не сами боги, а воплощающие их верховные жрецы. Представь, каким чудом кажется людям появление бога где-нибудь на углу улицы! Невероятно! Необъяснимо! Чудо! Как же им не верить в такого бога? Ты знаешь, какую роль знамения играют в Вавилоне.
— Искусство понимания знамений — в умении их применить, — сказал Алекс, вспомнив слова Аристандра.
— Вот именно. Для меня, например, Мардук загадки не представляет, но даже на меня может подействовать, если он возникнет вдруг здесь, посреди своего собственного двора. На того же, кто с такими фокусами не сталкивается, они производят сильнейшее впечатление. Ты в Вавилоне недавно, а то бы услышал самые диковинные рассказы. Боги являются в самых разных местах, неожиданно, необъяснимо. Боги все видят и слышат. Слышат наши молитвы. Иногда бог приказывает что-то сделать, и ослушаться его опасно. Такое, правда, случается нечасто.
А ведь он подозревал нечто в этом духе! Скрытно установленные по городу крохотные камеры, фиксирующие все происходящее. И, похоже, не только фиксирующие! Через них ведь могут передаваться и голографические образы.
— Можно ли в этом городе вообще что-то замышлять? Ты уверена, что нас сейчас никто не слушает?
— Конечно, нет! Не все стены имеют уши. Не у всех окон есть глаза. В противном случае, чтобы следить за нами всеми, понадобился бы еще один такой же город.
— Вот как? А что, если существует созданный с помощью tekhne будущего искусственный мозг, который решает все сам, без контроля человека, и который думает со скоростью, какой мы себе и представить не можем?
— Алекс, дорогой, ты выказываешь симптомы того, что греки называют para-noia. Думаю, стеклянных глаз не так уж и много. И если не принимать их в расчет, мы свободны как птицы, и можем устраивать заговоры сколько душе угодно.
— От tekhne спасения кет, Фес, даже если мы пользуемся масляными лампами, поклоняемся Мардуку и клеймим рабов.
Она все еще держала ладонь на его спине.
Теперь пальцы стиснули кожу, и ближайший рубец запульсировал болью. Алекс охнул. Ее губы легко коснулись мочки его уха.
— Слушай. Свиток содержит образ Мардука. Мардука, проклинающего собственный храм. Мардука, кающегося в присвоении слишком большой власти. Сделано очень ловко — точь-в-точь мой отец. Вот какие сведения я получила за свои деньги… и твои тоже. — Она убрала руку. — Вложить свиток в некое устройство в храме во время свадебного пира… понимаешь? Я частенько играла в храме, когда мы только прибыли сюда. Устройство — я в этом уверена — находится на галерее, над алтарем с быком. Используй свиток — и он не посмеет принести в жертву ребенка.
— А как же свадьба?
— Какие-то проблемы возникнут, но отменять ее не станут. Отец не позволит себе потерять роль верховного жреца. С ситуацией он справится, но вот от жертвоприношения, как и от высших амбиций, придется отказаться.
— А как же твоя собственная свадьба?
— Скажем так, вопрос о будущем местожительстве господина Музи и его супруги может быть пересмотрен. — Она поцеловала Алекса. Кончик языка пощекотал ухо. — Завтра Мама Забала подготовит тебя к клеймению. Даст кое-что выпить. Крепись. Наберись мужества. Все закончится в одно мгновение. Ничего не поделаешь.
Клеймение. О боже!..
Бог — Мардук. И бог пожелает удостовериться, что все его указания выполнены до прибытия гостей, Музи и Гибила.
Как и было обещано, едва Алекс вычистил и вымыл посуду, как кухарка подала ему чашку с каким-то варевом.
— Какая досада! — с притворной веселостью сказала она. — Как раз в день, когда мы ждем гостей! Столько работы! Без тебя мне не обойтись.
— Я и так едва двигаюсь, — пожаловался Алекс, ничуть не покривив против истины.
— Надо держаться.
Он осушил чашку двумя глотками. На вкус — крепкое пиво с сильным запахом трав. Подействовало почти сразу — закружилась голова. Он как будто поплыл. В глазах помутилось, очертания предметов задрожали, расплылись. Голова словно превратилась в кочан капусты, онемелый, бесчувственный овощ. Тело пылало, спина разболелась пуще прежнего. Бывает, что профилактика хуже того, от чего призвана защитить. По крайней мере в случае с поркой она не спасла.
Кухарка участливо посмотрела на него.
— Как себя чувствуешь?
— Мерзко. Как будто отравы выпил.
— Надеюсь, подействует как надо. Снадобья, когда смешиваешь с питьем, ведут себя по-всякому.
— Где моя голова? Она же отвалилась.
— Вот и хорошо. К полудню будешь как огурчик. Аншар сопроводил Алекса к уже знакомой, пусть и не
вызывавшей приятных воспоминаний скамейке, на которой незнакомый мускулистый розовощекий парень в юбке и длинном кожаном фартуке уже разложил инструменты: переносную угольную жаровню, кузнечные мехи, чан с водой и клеймо с печатью в форме львиной головы, идентичной татуировке на щеке Алекса.
Зрители молчали. Фессания теребила губу. Алекс сел. Клеймовщик дотронулся до железного льва — холодный. Аншар повязал вокруг головы жертвы полоску тряпки и натянул ее на глаза.
— Чтобы не дергался, а то клеймо соскочит. Потом он крепко взял Алекса за мочки ушей. В голове
зашумело. Шум напоминал гул ветра в глубокой пустой пещере, и в нем почти потерялось дыхание мехов и похрустывание угольков.
Внезапно онемевшую щеку пронзила раскаленная стрела. Боль была страшная, как будто в плоть вгрызлась изголодавшаяся крыса. Алекс почувствовал запах паленого мяса. В следующий момент все уже закончилось. Аншар разжал пальцы. Повязка упала с глаз. Клеймо упало в чан с водой. Зашипели змеи. Мама Забала накладывала на щеку то ли мазь, то ли холодную глину.
К вечеру заклейменная щека беспокоила Алекса меньше, чем исполосованная спина. Щеку он по крайней мере мог сохранять в неподвижности, а со спиной такого не получалось. Стоило поднять руку, как ее как будто атаковал рой обозленных пчел. Кочанное состояние головы разрешилось похмельным синдромом средней степени.
Он сходил в молельню, чтобы показать Мардуку свою новую отметину, и теперь, с заново обмазанной щекой и сытым желудком, смиренно занял свое место в углу обеденного зала. Другие слуги уже суетились, обслуживая почетных гостей, восседавших за столом вместе с Фессанией. В роли дуэньи выступала тетя молодой госпожи.
Женщина эта, Нингаль-Дамекин, примчалась из своего загородного поместья специально для того, чтобы руководить приготовлениями к свадьбе племянницы. Алекс возненавидел ее с первого взгляда. Нингаль-Дамекин была высокого роста, тощая, а ее физиономия вызывала ассоциации с топором. Портрет дополняли самоуверенно выступающая челюсть и пронзительный, похожий на облагороженный лай голос. По дому она расхаживала так, словно негнущиеся колени не позволяли двигаться иначе, как по прямой. Несочетаемое сочетание загара от длительного пребывания на воздухе и густо наложенного макияжа преимущественно лиловых и золотистых тонов призвано было, очевидно, подчеркнуть ее достоинства красавицы и знатной, пусть и сельской дамы. Менее искушенный наблюдатель назвал бы этот цвет цветом гангрены. Ее страстью была охота на лис и прочих пушистых зверьков. Ничто не доставляло ей такого удовольствия, как созерцание разрываемой на клочки дичи. Понятно, что Нингаль-Дамекин было о чем поговорить с Музи, охотником на крупного зверя.
