Хроники Вторжения - Веров Ярослав (читать книги бесплатно txt) 📗
Полковник неплохо разбирался в поэзии, знал много стихов, и даже весьма редких авторов. В компаниях бывало читал на память. Стихи Фагота никуда не годились. Как им удалось "пойти в печать"?
После Фагота программу вечера продолжил приглашенный философ-литературовед. Он повел речь о синдроме "флаинга" литераторов. Оказывается, есть такие авторы, даже известные, даже классики, которые могут писать что-либо значительное исключительно в состоянии так называемого «флаинга», или, русским языком говоря – «полета». У многих это состояние наступает ночью, где-то после десяти, и длится до четырех утра. Тексты, написанные в состоянии флаинга, резко отличны от создаваемых днем или утром. Присутствует в них эдакая шизинка, весьма велик элемент интуиции. "Вот посмотрим, что пишет о Петербурге Федор Михайлович…" Но, оказывается, можно войти в состояние флаинга и днем. Для этого разные писатели используют разные искусственные приемы, как то: джин-тоник, виски со льдом, водка, наркотики, продолжительные занятия сексом. В общем, в ход идет все, что может отшибить мозги, выключить рассудочное начало. Тогда-то и высвобождается "поток сознания". Подобным произведениям, как правило, грош цена. Но, видимо, они рассчитаны на соответствующего читателя, не такого уж малочисленного, то есть такого, который не любит думать, а любит восторгаться или ужасаться неожиданным словосочетанияммыслесочленениям.
На следующем заседании разбирали рукопись какой-то Вики. Она сидела на помосте рядом с Романом и смотрела в потолок, на убегающие звезды. Не сразу полковник понял, что Вика на самом деле Викке – такой, понимаете, псевдоним.
Разбор был жесткий. Девушке досталось по полной программе. И за язык, – обилие ироничных фраз и ненужных подробностей – и за отсутствие «непонятности», "недоговоренности". Роман зачитал какую-то фразу, вполне простую и понятную, что-то вроде "печальные птицы грустно смотрели на нее с ветвей", и сказал:
– А что если написать так: "На ветвях мертвого дерева сидели два черных дрозда, вывернув шеи так же, как и она в петле"?
Викке сконфуженно опустила голову. "Девочка до некромании не доросла", – подумал полковник. Ему стало скучно. Он поднялся и вышел.
На следующее заседание полковник решил захватить рукопись одного своего фантастического рассказа, написанного очень давно, в молодые годы. Если спросят – что это он зачастил к ним, гость непрошенный, хлопнет по папке ладонью и скажет: "Да вот, понимаете какое дело, и меня зуд писательский не обошел стороной".
Он опять оказался за одним столиком с брюнеткой Ритой. Она, словно что-то поняв, взглянула на него, на его папку. Взглянула и только.
Сегодня был день "ассоциативных цепочек". Трепались как будто ни о чем, весело выворачивая слова и фразы шиворот навыворот. Пушистый котик превратился в дикого монстра, потом в манька с топором, потом в политического босса, а потом убил своего создателя, парня за столиком у бара. Парень в ответ раскланялся и сообщил, что у него есть второй котик, не менее многообещающий. Во-первых, он многогранен, а в-вторых, он не кот, а мурлыкающая пилорама. Скорее даже не мурлыкающая, а бормочущая. Распиливает человеческие души на доски. Именно из такой доски и делается лучшая часть человечества… На всех ныне живущих, видите ли, в запасниках душ уже не хватает. Зато, тем, кто из доски, проще. Полнота душевная мешает человеку быть счастливым. Тем, кто из широкой доски – они, как правило, интеллигенты – повезло меньше. Но уж если из горбыля – то праздник на всю жизнь обеспечен. Если древесина твердой породы, можно дорасти до высот царских, или президентских, или хотя бы министерских. А из трухлявой – пойти на компост. Компост предложила полненькая подруга Риты. После этого интерес к теме угас.
Вслед за сеансом коллективного трепа наступила очередь отметиться приглашенному литературному критику. Молодой, как и большая часть присутствующих, человек. Почему-то в форме с погонами лейтенанта, с ангельским, почти детским лицом и нежным пушком на щеках. Он поблагодарил за приглашение, сообщил, что неделю назад его замели в армию, на следующий день после госэкзаменов. И теперь служит он в редакции газеты "Щит противоракетной обороны". Раздались аплодисменты.
– В редакции не то, что компьютера, розетки не найдешь, – пожаловался критик-лейтенант.
Потом стал рассказывать, как ведет рубрику "Новости фантастики" в газете "Москва околокнижная". Его спрашивали, знаком ли он с тем корифеем нашей фантастики, или с этим. Оказывается, юноша знал всех, и на всех имел остроумные характеристики.
Когда с юношей было покончено, к столику полковника подошел Роман.
– Принимаешь гостей? – спросил он Риту.
Она взглянула на полковника, какая-то тень пробежала по ее лицу.
– Полковник хочет показать свой рассказ, – сказала она. – Ой, проговорилась…
Роман молча взял со стола папку и быстро стал листать.
– Неплохо, Степан Тимофеевич. Псевдоним хороший.
На первой странице имелся написанный от руки псевдоним – "Аз Человеков".
– Я сейчас прочту вслух, – сказал Роман и направился к помосту. Нелепее ощущения, чем слушать из чужих уст свое собственное сочинение, Степан Тимофеевич еще не испытывал. На то доклады, докладные и составляются общеканцелярским стилем, чтобы потом не чертыхаться про себя, когда тебе их будет зачитывать живодер-начальник.
В общем, приняли рассказ хорошо. Полковник подозревал, что здесь вообще все принимают хорошо. Его попросили на помост. Пришлось подчиниться. В двух словах рассказал о себе, что он пенсионер, полковник в отставке. Где служил, сообщать не стал. Сказал, что написал рассказ, еще когда учился в академии. Ему посоветовали писать дальше, раз уж располагает неограниченным свободным временем. "Ограниченным, – возразил полковник. – В моем возрасте дела уже не начинают, а закрывают".
Вернувшись на свое место, подумал, что высиживать больше нечего и предложил:
– А знаете Рита, я хотел бы с вами побеседовать.
Он понимал, что раз его «разоблачили», то теперь он здесь, если не на все сто, то почти свой человек. Можно вот так запросто.
– Уже уходишь, Рита? – возник из полумрака Роман.
Полковник усмехнулся.
– Полковник просит о свидании, – ответила она.
– Быть может, сейчас? Пройдемся, поговорим?
– Я приведу себя в порядок и пойдем, – спокойно сказала она. Полковник подумал: "Характер, однако".
Он поднялся.
– Я подожду на улице.
Они молча спустились с холма. Был теплый свежий вечер. Еще не посетила как следует Москву жара – стоило припечь солнцу, как ударял дневной ливень, и смывал ее вместе с пылью прочь с асфальта.
– Давайте поедем в Сокольники, – предложила Рита, когда они сели в машину полковника.
– Подходяще, – он повернул ключ зажигания, включил передачу и, повернув голову назад, стал осторожно выруливать на дорогу.
– Вы не удивляйтесь, что мы с Романом многое о вас знаем.
– Знаете, Рита, мне просто не хочется удивляться. Никакого желания.
Она ничего не ответила, и до самих Сокольников они молчали.
В парке играла музыка, и работало колесо обозрения.
– Можем прогуляться по аллеям или покататься на колесе, – предложил полковник.
– Пускай будет колесо.
Полковник заплатил сразу за три оборота. И они стали подниматься над вечерней Москвой. Загорались огни и огни, Москва становилась загадочной. Дневной город удалялся, исчезал. Его зыбкие контуры за вечерними огнями были уже почти неразличимы. А другой город стремительно приближался, пока что незнакомый – обворожительно юная вечерняя Москва. Через час-другой вместе с сумерками магия иссякнет, Москва станет старой и грубой шлюхой. Люди будут искать в ночной бездне плату за прожитый день. И тот, кто найдет – останется ни с чем.
Полковник спросил:
– Курите?
– Нет.
– Я с вашего позволения закурю, – полковник уже разминал сигарету. – Вы спрашиваете, почему я не удивляюсь. Знаете, я ожидал от вас чего-то подобного, странного. В крайне пожилом возрасте не возникает желания удивляться. Где-то я опередил свой возраст. Когда под сто, перестаешь бояться людей, подозревать о надвигающихся неприятностях. И хочется говорить грубо и прямо в лицо, без экивоков. Знаете, навроде старого пердуна. Потому что уже все равно. Человеческие условности становятся всего лишь условностями… Скажите мне, Рита, кто такой ваш Роман? Меня сбивает его юный возраст. Ведет он себя просто, на равных со всеми. Перед юнцом не показывает ум, перед стариком не кланяется. Очки у аудитории не набирает. А между тем, держит аудиторию, держит. Но как держит? Тоже загадка. Я-то знаю, как это обычно делается. Быть может, вы и в курсе, что я могу, так сказать, по долгу службы такие вещи знать. Человек достаточно прост, Рита. Обывателю эти материи представляются как раз наоборот. И книги с фильмами его стараются в этом убедить. А человек слишком даже прост. Вся психология сводится к одной фразе – "я слишком себя люблю, чтобы страдать". И больше ничего там нет. Остается еще душа. Но она мелка и проста, как ваши давешние доски. Она живет простыми желаниями. Настолько простыми, что объяснения для них лишни, их можно лишь упомянуть и только. И только… Тот, кто задевает эти глубинные желания – демиург толпы. Главное – правильно работать на знаковом уровне, правильно нажимать рычаги. Душа с этим миром общается знаково… А Роман ничего такого не задевает, никаких профессиональных приемов не применяет. Кроме того, я не обнаружил гипнотического или экстрасенсорного воздействия. А полевой эффект есть – когда он входит, все это моментально замечают. Скажем, ему лет тридцать. Каковы мужчины в тридцать лет? Одно из двух. Делающий карьеру – выглядит постарше, эдаким тертым калачом. Второй случай – человек борется со своим детством и при этом боится из него уйти. Потому что там было хорошо и безопасно. Ваш Роман – иной. Да, такие дела, Рита. Что мне до этого, Рита? Почему я сижу здесь с вами, говорю, рассуждаю? Я должен как-то разобраться. Что со мной поделаешь? Разве что убить?
