Гордон Диксон. Филип Дик. Роджер Желязны. Волк. Зарубежная Фантастика - Диксон Гордон Руперт
Джим повернулся к сцене и, театрально подняв руку, указал ею на губернатора Альфы Центавра 3.
— Адок… — медленно начал он.
Маленькая смуглая фигурка кубарем скатилась со сцены. Подбежав в Джиму, губернатор попытался схватить его за руку.
— Нет, нет, Высокородный! Нет! — вскричал он на языке Империи. В отчаянии он продолжал по-английски.
— Нет! — Едва не вывернув голову, он обернулся к Комиссии. Его голос, обезображенный сильным акцентом, звучал в мертвой тишине довольно неестественно. — Я ошибался! Он — ВЫСОКОРОДНЫЙ! Истинно говорю вам: он — Высокородный!
Голос губернатора сорвался на визг. На лицах Хейнмана и остальных членов Комиссии появилось недоверие, смешанное с ужасом. Постепенно разворачиваясь, губернатор оказался лицом к сцене.
— Нет, нет! — продолжал губернатор. — Я говорю так не потому, что он собрался со мной что-то сделать! Не из-за Старкина. Вы не понимаете! Старкины не подчиняются никому, кроме Императора и тех Высокородных, которым он жалует Старкинов. Они преданы лишь Высокородным! Это так! Он действительно Высокородный! Я был не прав! Вы должны вести себя с ним, как с Высокородным, потому что он действительно Высокородный!
Впав в истерику, губернатор повалился на пол. В это время Джим почувствовал, как чья-то рука скользнула в его ладонь. Он оглянулся. Рядом стояла Ро.
— Да, действительно. — Ро заговорила на правильном, хотя и несколько неуклюжем английском. — Я — Высокородная, и говорю вам, что Джим — тоже Высокородный. Император усыновил его, это верно, но, объявив это, Император сказал, что не вносит в судьбу Джима ничего нового. Джим рисковал жизнью ради вас, он привел с собой меня и Адока, дабы мы помогли вам когда-нибудь взять в свои руки наследство Империи.
Она указала на губернатора.
— Уверена, этот человек участвовал в заговоре Галиана. Не кто иной, как он прислал Вотану камень от имени Джима, однако то был не камень, а особое устройство, сконцентрировавшее на Вотане голубое свечение; бедный Император решил, что видит Голубого Зверя из своих неотвязных кошмаров. Он настолько испугался, что приказал Старкинам убить своего дядю, как и задумал Галиан. Не этот ли человек посоветовал судить Джима за предательство?
— Я лгал… Я сказал им, что принцесса Афуан скоро свергнет Высокородного Словиеля и начнет мстить Земле… — простонал губернатор, пряча лицо в ладонях. — Я был не прав. Он — Высокородный! Не только из-за усыновления, но и по рождению. Я был неправ…
На лице Хейнмана явно отражалась происходившая в нем внутренняя борьба. В конце концов, он принял решение и он стал похож на человека, который долго блуждал в потемках, и неожиданно вышел на яркий солнечный свет. До того яркий, что стало больно глазам…
Джим посмотрел на Хейнмана, потом на маленького губернатора и вновь на Хейнмана.
— Н-да, — произнес он мрачно. — Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему Империю нельзя было допустить до Земли любой ценой…
Филип Дик
ЧТО СКАЗАЛИ МЕРТВЕЦЫ
Глава I
Ящик из небьющегося пластика с телом Луиса Сараписа стоял посреди просторного зала Всю неделю, пока к нему был открыт доступ, не укорачивалась длинная очередь скорбящих, пришедших проститься с покойным.
Слушая тяжкие вздохи старых дам в черных платьях, глядя на истощенные горем морщинистые лица, Джонни Бэфут сидел в углу и с тоской дожидался своего часа. Не своей очереди, а того момента, когда посетителей попросят удалиться, и он сможет заняться делом, ничего общего с похоронами не имеющим.
В соответствии с завещанием ему — шефу отдела общественных связей в концерне Сараписа — предстояло возвратить хозяина к жизни.
Только и всего.
— Keerum! — пробормотал Джонни, взглянув на часы — до закрытия зала оставалось два часа. Он проголодался, да и замерз: от морозильной установки, служившей Сарапису гробом, по залу распространялся холод.
— Выпей горячего кофе, Джонни, — предложила Сара Белле, подошедшая с термосом. Она откинула со лба мужа иссиня-черную (гены чирикахуа) прядь. — Бедненький! Ты плохо выглядишь.
— Да, — кивнул Джонни. — Не по нутру мне все это. — Он указал подбородком на ящик и очередь. — Я и живого-то его не слишком любил, а уж такого…
— Nil nisi bonum, — тихо произнесла Сара.
Джонни озадаченно — может, недослышал? — посмотрел на нее. Иностранный язык, догадался он через секунду. Сара Белле окончила колледж.
— Цитата, — пояснила Сара. — Или ничего, или только хорошее. Так говорил зайчонок Барабанщик из «Бэмби». Надо знать классику кинематографа, Джонни. Если бы ты бывал со мной по понедельникам на вечерних лекциях в Музее современного искусства…
— Послушай, — перебил Джонни с отчаянием в голосе, — я не хочу его оживлять! Господи, зачем я только согласился! Ведь говорил себе: помрет старый мошенник от эмболии — и все: прощай, бизнес… — На самом деле Джонни никогда не думал об этом всерьез.
— Разморозь его, — предложила вдруг Сара.
— Ч-чего?
— Боишься? — Она усмехнулась. — Отключи на время морозильную установку и все, никакого ему Воскресения. — В голубовато-серых глазах плясали веселые искорки. — Вижу, вижу, — страшно. Бедный Джонни. — Она похлопала мужа по плечу. — Бросить бы тебя, да ладно уж. Ты ведь и дня не протянешь без мамочки.
— Нельзя так, — проворчал он. — Луис ведь совершенно беспомощен. Это бесчеловечно.
— Когда-нибудь, Джонни, ты с ним поссоришься, — уверенно пообещала Сара. — И тогда либо ты его, либо он тебя. А пока он в послежизни — у тебя преимущество. Зря упускаешь шанс, сейчас можно выйти сухим из воды.
Она повернулась и пошла к выходу, пряча озябшие кулачки в карманах пальто.
Джонни, помрачнев, закурил сигарету и привалился лопатками к стене. Жена, кончено, была права, ведь послеживущий не то же самое, что живой. И тем не менее при одной мысли о бывшем хозяине Джонни втягивал голову в плечи — он с детства благоговел перед Сараписом, с тех пор, когда тот, владея только компанией «Шиппинг 3–4», с энтузиазмом осваивал трассу Земля — Марс. Точь-в-точь мальчишка, запускающий модели ракет у себя в подвале. А в семьдесят, перед смертью, он через «Вильгельмина Сикьюритиз» контролировал сотни предприятий, имеющих и не имеющих отношения к ракетостроению. Подсчитать стоимость его имущества не удавалось никому, даже чиновникам правительственной налоговой инспекции, наверное, это было попросту невозможно.
«Все-таки, чтобы иметь дело с Луисом, нужно быть холостым и бездетным, — размышлял Джонни. — Кстати, как они там, в Оклахоме? — Не было у Джонни никого дороже двух девчушек и, конечно, Сары Белле. — Так ведь я о них забочусь, — убеждал он себя, дожидаясь, когда придет время забрать старика из зала, согласно его подробным инструкциям. — Подумаем вот о чем. Вероятно, у него есть почти год послежизни. Из стратегических соображений он решает разделить этот год на короткие отрезки, чтобы оживать, например, в конце каждого финансового года Раскидал, небось, лет на двадцать — месяц туда, месяц сюда. Напоследок, зная, что будет сдавать, оставил недели, дни. А перед самой смертью Луис очнется часа на два: сигнал слабеет, в замороженных клетках мозга едва теплится искорка электрической активности, и все глуше, неразборчивей слова, прорывающиеся из динамика. И наконец — тишина Небытие. Но это может случиться через четверть века, в две тысячи сотом году».
Часто затягиваясь, Джонни вспоминал тот день, когда пришел в управление кадров «Экимидиен Энтерпрайзиз» и заплетающимся от волнения языком сообщил молоденькой особе в приемной, что готов предложить компании свои услуги. У него, дескать, есть несколько идей, которые могут принести немалую выгоду. Например, он придумал способ раз и навсегда покончить с забастовками. Всем известно, что в космопорту мутят воду профсоюзы, они буквально руки выкручивают администрации — а Джонни готов дать Сарапису совет, как вообще отделаться от профсоюзов. План, конечно, был грязный, и Джонни это понимал. Но ведь он не солгал тогда его идеи действительно стоили немало. Девушка посоветовала обратиться к мистеру Першингу, а тот сообщил о Джонни Луису Сарапису.
