Гражданская игра (СИ) - Яценко Владимир (список книг TXT) 📗
— И что потом? — спросила третья девушка.
Я смотрел ей в глаза и не мог вспомнить имя.
— Селена, — представилась девушка. — Вы ещё сказали, «какое необычное имя».
— Потом, Селена, «будем учиться, учиться и учиться», как писал один из незаслуженно забытых основоположников боевого марксизма.
— Чему «учиться»? — нервно спросила Селена.
— Отделять «хорошее» от «плохого». Согласитесь, без этого умения трудно быть «за всё хорошее против всего плохого».
Они заулыбались, и мне показалось, что этот раунд остался за мной. Я ведь не обольщался: каждый из них был на голову выше меня по интеллекту и эрудиции. И только случайность дала мне возможности, которые позволят их коллективному разуму сделать что-то хорошее…
— Вы определили тип самолёта?
— Ил-28, — немедленно отозвался Алекс.
— Какой груз борту?
У них вытянулись лица.
— Это бомбардировщик, — без обычной уверенности сказала Светлана. — Наверное, бомбы?
— Предположим, что на борту одна или несколько тактических ядерных бомб. Вы можете вывести на экран конструкцию самолёта и указать место, где они хранятся?
Нина ахнула, а парни как-то подобрались и зашелестели клавиатурами своих компьютеров. Через две минуты на центральном экране появился чертёж самолёта.
— Бомба одна, в центральной части фюзеляжа, — угрюмо сказал Геннадий. — По команде наводчика открывается люк, и всё это хозяйство валится кому-то на голову.
— Откуда картинка? — поинтересовался я.
— С Инета вестимо…
Я снова подосадовал на своеобразие работы «наших» спецхранов: в Лейбаграде чёрта с два я бы что-то узнал об устройстве «наших» бомбардировщиков. А вот на Западе изучить секреты Родины — минутное дело! Система «ниппель», только не в ту сторону…
— Экипаж?
— Двенадцать человек: два пилота, штурман, радист, бортмеханик, медик, особист и обслуживающий персонал «изделия» — пять человек.
— И вся эта толпа рядом с атомной бомбой? — я был разочарован.
— Нет. Рядом с бомбой только семеро…
Это не имело значения. Разумеется, я не мог незаметно унести бомбу из-под носа такого количества заинтересованных наблюдателей. И взятку им всем пообещать не мог. Было обидно. Казалось, всего минуту назад я точно знал, что делать. А сейчас снова подумывал о гранате. Но уничтожение самолёта — это война. С обеих сторон поднимутся тысячи ракет. Чтобы на тысячу лет отравить воздух, воду, землю. Гарантированное взаимное истребление…
— Тогда меня интересует сама бомба, — сказал я. — Речь об изделии РДС-4. Устройство, обслуживание. Мне нужно знать, как её «выключить» после активации.
Светлана в недоумении наморщила лоб:
— После активации бомба будет падать. А потом взорвётся.
— Вот именно. Между этими двумя событиями я и должен её отключить. Другого времени у меня не будет…
Часть 3
Сапоги-скороходы
15. Феникс
К моему удивлению, Никаноров недолго шёл по дороге. Прошагав три километра, он круто повернул прочь от моря, перевалил через пятиметровый склон и двинулся в глубь полуострова. Если бы не «свежая» метка и стрелка на очках, я бы ни за что его не отыскал в неприметной расщелине, куда он забился, чтобы умереть.
Как он сумел довести себя до обморока от переохлаждения за каких-то два часа, уму непостижимо. Тем более, в хорошей обуви и тёплой одежде. Температурой окружающая среда, конечно, не баловала — около минус пяти, но это не причина для гипотермии в рекордные сроки.
Не задерживаясь в камне, я перенёс Студента в отель, и пока он приходил в себя, зажёг дрова в камине и пододвинул кресло вместе с беглецом ближе к огню.
— Ещё одно доказательство вашего инопланетного происхождения, — прошептал Никаноров. — Без собаки меня мог отыскать только дьявол.
Что ж, а я получил ещё одно подтверждение его гениальности: ничего не зная о процессуальной химии, он назвал способ, которым я его отыскал.
— Зачем вы это сделали? — спросил я.
Он сбросил ботинки и потянулся ногами к огню. От носков пошёл пар, хорошо заметный в неверном сиянии пламени.
— Я пришёл к выводу о вашей стопроцентной правоте, — сказал Никаноров. — Моё изобретение чересчур опасно не только для нашего мира, но и для Космоса в целом. Бленкер нужно уничтожить, а меня исключить из жизни. Во избежание рецидива. Вы прочли мой доклад? На столе в гостиной…
Нет. Его доклад я не читал. Не увидел. Скорость смены событий плохо сказалась на моей наблюдательности. Но теперь у меня была возможность прочесть его доклад сейчас.
Я прошёл в гостиную, взял со стола сложенные стопкой странички (всего четыре листика) и перенёсся в камень.
Никаноров добросовестно выполнил моё поручение. Он провёл мысленный эксперимент, в котором объект (животное) находился под полным контролем человека. Животное связано, лежит на столе, у экспериментатора несколько способов мгновенного умерщвления объекта: химия, топор, пистолет, граната. Какую бы судьбу не предсказал бленкер объекту, экспериментатор поступит вопреки: или убьёт, или станет телохранителем.
Очень интересно! И что из этого следует?
А следовало из этого разрушение реальности. Космосу придётся подстроиться под несостоявшееся пророчество: или исчезнуть, или вернуться во времени для коррекции прогноза, или подогнать реальность под спонтанное решение исследователя — казнить или помиловать.
Дальше шли пространные рассуждения о множественности миров, отделённых друг от друга квантом времени, и о мировой линии, которая пронизывает все эти вселенные насквозь. Бленкер, по мнению изобретателя, — это машина, которая переносит в мир, в котором решение экспериментатора жить или умереть объекту совпадает с пророчеством машины. В качестве далёкого аналога Никаноров предложил аппарат «Тардис» из неизвестного мне английского сериала «Доктор Кто».
Я поморщился. Может, взять у них список книг и на год погрузиться в камень, чтобы всё-таки говорить с ними на одном языке? Кстати, можно и на два года: заодно выучил бы пару европейских языков…
Вернувшись к таявшему у камина Никанорову, я бросил его записи в огонь и сказал:
— Конечно, читал. Только не понял, как из ваших рассуждений следует необходимость суицида?
— Не хотел обременять вас убийством. Вы мне кажетесь совестливым человеком. Но убить меня — необходимость. Попадаем на противоречие.
Он продолжал что-то бубнить: сбивчиво и непоследовательно. О машине пространства, о машине вероятностей, о машине времени… А я подумал, что всё-таки следовало подержать его в камне подольше.
— Мне показалось, что бленкер может помочь сделать мир лучше. Что в этом плохого?
— Мир не станет лучше, — он помотал головой. — Это мы, кто связан с бленкером, перенесёмся в другой мир. Может, и лучше, но другой: с другими событиями, именами и датами. Не исключено, что в новом мире мы встретим самих себя. Наше место там занято, понимаете? Даже если всё сведётся к возврату во времени, это может привести к противоречиям, которые окажутся фатальными для обоих миров: и того, откуда мы родом, и того, куда прибыли. Я допускаю разрушение всех вселенных, которые оказались на одной мировой линии бленкера.
Звучало угрожающе. Но звук пока ещё никого не убил. Во всяком случае, я такого не видел.
— Если вселенных так много, почему не предположить, что в одной из них выполняется не только условие соответствия событий пророчеству, но и наше место пустует? Мы займём «своё» место, потому что в этой вселенной так и планировалось судьбой изначально.
— О! — его взгляд немного прояснился. — Если допустить такую возможность, то максима «хорошо, где нас нет», приобретает вполне физический смысл. Но сути это не изменит: нам будет хорошо, но тому миру, из которого мы прибыли, лучше не станет.
— А максима: «улучшая мир, начни с себя», вам известна?
Он настороженно покосился в мою сторону, и проворчал:
— Там было «изменяя»: «если хочешь изменить мир, начни с себя».
