Агуглу (Тайна африканского леса)(Затерянные миры, т. XXVII) - Мариваль Ремон (читать книги без TXT) 📗
В рамке этих разноплеменных людей стояла белая женщина самой чистой крови, опустив руки вдоль бедер и закрыв лицо огненной волной распущенных волос.
Волнение, охватившее меня при виде ее, сделалось еще острее, когда я заметил у ее ног, игравшим в пыли, тщедушное, но прелестное маленькое существо, туловище которого, покрытое рыжим пушком, отличалось, несмотря на этот животный признак, нежным изяществом детства. Встревоженное моим присутствием маленькое существо бросилось к матери, мило ковыляя на своих слабых ножках. Его глаза, в которых светился разум, не отрывались от моих. Они, казалось, ловили на моем лице чувства, переживаемые моей душой в эту минуту странного смущения.
Голос Каа, со свистом вылетавший из его беззубого рта, вернул меня к действительности.
— Мне сказали, что ты повелитель огня. Я приказал привести тебя ко мне, чтобы узнать твою тайну.
Огорошенный, я не знал, что ответить. Он сказал более настойчивым тоном:
— Говори, твоя жизнь зависит от твоей откровенности.
Сложив руки на груди, я искал слов, чтобы начать объяснения. Но он не дал мне подумать:
— Посмотри.
Нетерпеливыми шагами патриарх приблизился к озеру, мутные воды которого грызли нижнюю часть подземной пещеры. Там его рука тяжело опустилась на одного из чернокожих его свиты. И тот, не издав ни единого звука, с трясущимися ногами, даже не попытался оказать сопротивление. Под предательским толчком он опрокинулся в пустоту, не испустив ни одного крика.
Когда вода получила свою добычу, я увидел, как глубина озера начала постепенно озаряться светом. Он поднимался, растягивался в ширину и длину, подобно свету электрического маяка. И, наконец, засверкал ярким блеском, достигнув поверхности.
С минуту человек бился в центре этого огня. С расширенными от ужаса зрачками, он судорожно вскидывал руками, хватался ими за воду, ища точку опоры и затем мало-помалу начал погружаться, как будто схваченный и увлекаемый невидимым чудовищем.
Ни одной капли крови не всплыло на поверхности воды. Так же медленно, как появился, свет ослабел, опустился вниз и, наконец, потух в глубине.
Когда последняя зыбь, помутившая поверхность воды, сгладилась, патриарх мерным шагом вернулся к своему месту в глубине ниши.
— Теперь ты решился говорить?
— Я не повелитель огня и не могу вызвать его по своему желанию, — ответил я Каа. — Мне необходимо солнце, которое светит над землей. Разреши мне подняться на свет. Возвратясь, я принесу тебе огонь.
Немой смех растянул лицо патриарха до ушей:
— Ты, очевидно, издеваешься надо мной.
— Я тебе повторяю, без солнца, светящего вверху, я не могу ничего сделать.
Его глаза налились кровью от гнева, и он поднялся, сжав кулаки. Я погиб бы безвозвратно, если бы молодая незнакомка не положила руки на его плечо и не принудила его сесть. Она заговорила полушепотом, стараясь убедить его. Ее склонившийся к патриарху стан подчеркивал изящество фигуры. Волна расплавленного золота ее волос откинулась, и я увидел жалкое измученное лицо, черты которого когда-то были, несомненно, очаровательны, но горе, заботы и лишения совершенно изменили его. Слезы разъели веки и провели глубокие борозды на щеках.
Упрямо нахмурив лоб, патриарх слушал ее с недовольным видом. Заметив мое волнение, он, без сомнения, ошибочно истолковал его. Его руки раскрылись, как два чудовищных паука, и, сомкнув их вокруг своей жертвы, он бросил ее к моим ногам с диким хохотом:
— Хочешь ее? Она твоя, если ты мне дашь огонь!
Женщина поднялась, не испустив ни одной жалобы. Только несколько капель крови заалели на ее коленях.
Тогда произошла трагическая сцена, которая никогда не изгладится из моей памяти…
Ребенок, точно от толчка внутренней пружины, выпрямился на своих маленьких ножках, подбежал к патриарху с взъерошенной шерсткой и выпущенными когтями и вонзил в толстую часть икры Каа свои маленькие острые зубы.
Тот взвыл по-звериному. Схватив малютку за ноги, он завертел им в воздухе, как камнем в праще. Еще секунда, и старик разбил бы череп ребенка о скалу.
Но мать не дремала. Выпрямившись на дрожащих ногах, закусив губы, она приближалась, подобно разгневанной богине. Обхватив руками патриарха, она запрокинула ему голову и вперила свой взгляд в глубину его зрачков. Рука патриарха тотчас же разжалась, он оставил полузадушенного ребенка, и его большое зверское лицо склонилось на грудь.
— Прости меня, — пробормотал он, глубоко вздыхая, — я потерял разум.
Еще минуту она держала Каа под властью своего взгляда.
Убедившись, что он безопасен, она сказала:
— Зачем напрасно раздражаться? Разве у этого человека нет подруги? Позови ее. Она одна найдет в своем сердце слова убеждения.
Какую цель преследовала она, говоря таким образом?
Я искал ее взгляда, чтобы прочесть в нем ее мысль, но она упорно не поднимала век.
Когда она, наконец, подняла глаза, Муни была рядом со мной.
— Послушай, дитя мое, — сказала молодая женщина, дружески кладя ей руку на плечо. — Твоя жизнь и жизнь твоих товарищей теперь в наших руках. В гроте, который будет служить вам тюрьмой, твой друг объяснит тебе, чего ждет от него патриарх. Убеди его повиноваться, так как до тех пор, пока он не уступит, вы не получите ни еды, ни питья.
Я в изумлении смотрел на нее. Не сошла ли она с ума? Должен ли я был ее считать своим врагом? Ужас и беспокойство заставляли биться мои артерии, в ушах стоял несмолкаемый шум.
Мое волнение скоро улеглось. Я поймал ее взгляд, брошенный из-под ресниц; в то же время лукавая улыбка скользнула в углах ее рта.
Грот, в котором нас заперли по приказу патриарха, представлял собою сырую и мрачную пещеру. Светящиеся мокрицы и тысяченожки озаряли стены вспышками перекрестных огоньков аквамаринового цвета. В одном углу, где в продолжении долгого времени накопилось немного чернозема, маленькие грибки из породы опенков, как ночники, разливали вокруг себя слабый свет.
Наши сторожа удалились, старательно привалив ко входу тяжелую порфировую глыбу. И вот я и Муни остались одни, прижавшись друг к другу, подавленные хаосом перепутавших мыслей. Каждый молча отдавался своим думам, взвешивая шансы за и против освобождения, когда неожиданное появление Фои и Абу-Гуруна прервало наши размышления.
Нубиец при виде нас протер глаза.
— Аллах велик, потому что позволил нам умереть вместе!
Его голос, отраженный скалой, прозвучал в тишине так звонко, как будто был передан металлической пластинкой.
В нескольких коротких словах я рассказал ему о всем происшедшем.
— Не смеешься ли ты? — прервал Абу-Гурун. — Чтобы делать огонь, нет надобности в солнце. Достаточно нескольких веток и осколка кремня.
— А где я найду их?
Его нос хищной птицы опустился на сжатые губы. С потолка быстро и беспрерывно, с упорной размеренностью, падали большие капли все на одно и то же место.
Тогда раздался голос Муни, призывавший нас к надежде:
— Если бы ты, Абу-Гурун, видел, как видела я, в пещере патриарха молодую женщину, внушившую мне доверие, если бы ты заметил царственное обаяние ее личности, если бы ты слышал звук ее голоса, то не отчаивался бы в нашей судьбе.
Маленькая Муни, ты была права! Едва ты успела сомкнуть уста, как появилась та, о которой ты говорила.
— Не двигайтесь, — сказала она, поднося палец к губам, — слушайте, не подавая вида; сзади меня стоят сторожа, они следят за мной.
Женщина откинула рукой непокорные пряди отделившихся волос. Ее взгляд светился сквозь них, чистый, как капли воды между ветвями дремучего леса.
— Сейчас, после моего ухода, старательно исследуйте дальний угол грота. Когда-то я томилась в этой тюрьме: там было маленькое отверстие, закрытое сталактитами, которое вам легко будет увеличить, чтобы сделать проход. За ним находится беспрерывный лабиринт с бесконечными узкими коридорами. Там обитает только тьма; где конец этого лабиринта, — я не знаю, так как, к несчастью, никогда не осмеливалась исследовать его, боясь мрака. Но выход, несомненно, существует. Сколько раз, во время бессонных часов, я слышала лай гиен, пробирающихся сюда и бродящих во тьме. Не благодарите меня. Действуйте быстро. Нужно, чтобы вы были далеко, когда Каа, подозрения которого просыпаются, придет удостовериться сам в том, что его приказания исполнены.
