Агуглу (Тайна африканского леса)(Затерянные миры, т. XXVII) - Мариваль Ремон (читать книги без TXT) 📗
Мы слушали, задыхаясь, как тонущие, которых чья-то рука вытягивает из бездны. Муни бесшумно подползла на коленях к молодой женщине и дотронулась губами до ее руки.
— Пойдем с нами! — горячо сказала она ей.
Я увидел, как зрачки незнакомки дрогнули, точно пламя от чьего-то дуновения:
— Разве я могу оставить моего ребенка?
Понимая, что речь идет о нем, малютка поднял свое оживленное лицо. Она страстно сжала его в объятиях.
— Возьми его с собой, — настаивала Муни, — отныне мы будем любить его вдвоем.
— Куда я приведу его, если даже он выдержит трудности пути? К мужу? За истекшее время он, конечно, забыл меня. Предположим даже, что он еще любит меня, но как примет он этого, чужого ему ребенка?
Слеза показалась на ее ресницах, — единственная слеза, — она упала и покатилась вдоль щеки, похожая на янтарные капли сока, катящиеся из раны свежих плодов. Она вытерла слезу, нашла силы улыбнуться краем губ и, пятясь, вышла, снова прижав палец к губам.
Я никогда больше не видел этого неизвестного друга, прошлое которого, его несчастье, происхождение и даже имя мне так и остались неизвестными.
Когда она ушла, Фои низко согнул спину и, ощупывая руками стены, обошел пещеру.
— Я нашел, — объявил он после довольно долгого молчания.
Он взял мою руку и положил ее в трещину, почти совершенно закупоренную известковыми отростками, через которые даже барсук с трудом проложил бы себе дорогу: нежные и хрупкие, отростки лопались, как куски стекла.
— Ты подвижнее всех нас, — сказал я Муни, душа которой прыгала от радости, — отойди в глубину грота и понаблюдай за сторожами. Положи там наши одежды, чтобы заглушить звуки и не вызвать тревоги.
— Бояться нечего, — сказала она нам по возвращении. — Один из сторожей собирает раковины на берегу озера; другой крепко спит и тявкает во сне, как шакал, которому снится добыча.
Радость переполнила нас.
Когда сталактиты рассыпались под нашими пальцами, Фои первым полез в отверстие. Мы последовали за ним, извиваясь на животе, как змеи.
— Ну вот мы и выбрались! — объявил нам Фои, по голосу которого мы все время держали направление. — Подымите головы: теперь, даже подняв руку, не достать потолка.
Ледяной холод пронизывал нас. Окоченев, мы подвигались среди гулкой темноты. Всякий след светящихся животных исчез. Тьма сделалась такой густой, что давила наши плечи, как тяжесть.
Мы шли осторожно, маленькими шагами, вытянув вперед руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Скользкая почва делалась все мокрее. Время от времени из боковой галереи вырывался ручей и холодная вода заливала нас до половины туловища. Тогда мы взбирались ощупью на выступы остроконечных стен и пробирались по ним до тех пор, пока поток не устремлялся целой массой в пропасти, казавшиеся бездонными.
Фои, кошачьи глаза которого пронизывали тьму, объявлял нам о каждом препятствии.
В тишине раздавался его голос:
— Внимание, согните колени, свод понижается!
— Впереди поток! Поверните направо, цепляйтесь руками за карниз! Смелей! Переход очень труден; прижимайтесь к стене, — доверьтесь моим глазам!
Сколько времени плутали мы по этому лабиринту? Сутки? Часы? Сорок часов? Как определить? Для нас не было ни дня, ни ночи!
Выбившись из сил, мы сделали маленькую остановку. Локоть к локтю, мы дали себе передышку. Приближался час, угрожавший нам смертью от истощения и усталости. И снова начинался невыносимый путь… выше… все выше… так как мы выбирали по преимуществу галереи, шедшие вверх, чтобы каждый шаг приближал нас к солнечному свету.
Что касается меня, то я отчаивался увидеть его когда-нибудь снова, как вдруг мне показалось, что тьма стала редеть. Не ошибся ли я? Или действительно, там, на мокрой стене, виднелся неопределенный свет? Не говоря ни слова, я ускорил шаг, жадно наблюдая за заметным усилением света на стене. И внезапно, на одном неожиданном повороте, очень далеко, в глубине галереи, где мы уже готовились к медленной смерти, я заметил маленькую белую точку, похожую на световое кольцо вокруг далекого фонаря.
О радость! Это был дневной свет!
Мы сразу остановились. И затем, охваченные одним порывом, бросились бежать к обретенному свету!
XI
НА ГОРНЫХ ХРЕБТАХ
Где мы?
Очевидно, на высотах, так как отверстие подземелья вывело нас к истрескавшейся от холодных ветров горной вершине.
Деревья с темной листвой, сверху донизу покрытые растительной ржавчиной, как футляром из старого серебра, клонили к земле отягченные лишаями ветви.
Эти развенчанные владыки молчаливых высот обезглавлены ураганом, искалечены молнией и тянутся вверх своими ветвями, которые расположены правильными рядами, как у кедров.
Вздрагивая под ветром, они похожи на торжественную процессию вдов в трауре, развевающих свои покрывала над могилами.
Налево от нас большие, гонимые ветром тучи закрывают весь горизонт. Направо, наоборот, прозрачный воздух открывает безграничные дали.
Стоя под порывами ветра, Муни указала мне пальцем на скалы, залитые солнцем.
— Посмотри, вон где мы жили. Этот холм, залитый светом, скрывает от нас пещеру, но вон и наша долина, ее потоки, ее стены из розового песчаника. А там, вдали, в колыхающейся лазури, видишь пруд, над которым летают стаи птиц?
Абу-Гурун наклонился, чтобы лучше видеть.
— Возможно ли? Мы находимся так близко? Мне казалось, что мы шли под землей больше недели!
Внезапный дождь налетел сзади на Фои, взъерошил его рыжие волосы, и сквозь свист ветра Фои крикнул нам.
И снова нас поглотили испарения.
В глубине трещины, защищенной от холодных воздушных течений, мы ждали, пока их разгонит ветер.
Когда солнце поднялось высоко, облака пришли в движение и начали таять.
В этот момент нас ослепило неожиданное зрелище.
Разрывая туман, длинная снеговая цепь стала постепенно сбрасывать свой облачный плащ. Сначала показалась скалистая, остроконечная, чистая, как алебастр вершина, затем целый ряд игл, ребер, острых шпицев, которые спутывались, перемешивались, переплетались в ярком свете; скоро на синем небе обрисовывались очертания гиганта, где ледники образовали бесконечные, белоснежные поля [9].
Абу-Гурун, руки которого трепетали под плащом, как обессиленные крылья, воскликнул со свойственной ему напыщенностью:
— Вот, наконец, и ты, отец и кормилец равнин Египта, ты, чьи склоны укрывают истоки Нила.
Муни со слезами на ресницах протянула палец, обводя в воздухе контур цепи:
— Да, это вы! Я узнаю вас, горы моей страны! Ваши крутые склоны поднимаются над деревней, где я родилась!
Сто километров по прямой воздушной линии едва отделяли нас от горы, но глубокая долина лежала между ней и нами. А в ней дремал девственный лес, неумолимый и угрюмый. Углубиться в его чащу и пройти его насквозь было бы, очевидно, самой короткой дорогой. Но я уже по опыту знал ужасы, таившиеся под его высокими сводами.
— Останемся на плоскогорьях, — настаивал нубиец, — этот лес представляет собой оранжерею, где влажная теплота создает атмосферу бани. Я видел, как многие из моих товарищей проникали туда с горящими глазами и улыбкой на губах. Лес смыкался за ними как волна за рулем. Что нашли они под его негостеприимными сводами? Отраву, болезнь или клыки хищных зверей? Лес ревниво охраняет свои тайны: ни один из них не вернулся!
Он говорил, а мои глаза не отрывались от неподвижно спавшей громады, как будто изнемогавшей под слишком плотным воздухом. Местами от верхушек деревьев подымался дым, как кипучие струи пара из щелей котла.
Фои отправился на охоту и вернулся после полудня с зайцем, пойманным в силок.
Муни взвесила его на руке, вытянув свой маленький кулачок.
Заяц, которого она держала за уши, уставил на нас открытые глаза, затемненные смертью.
— Дай лупу, — сказала она, — я приготовлю жаркое.
