Журнал «Если», 2002 № 08 - Ингс Саймон (читаем книги .TXT) 📗
Я вылез из машины. Я знал, что Фрэнк ждет от меня каких-то слов, однако мысль о том, чтобы его поздравить, казалась мне нелепой.
Мы вошли в дом с черного хода.
Рейчел на кухне месила тесто в большой жаростойкой чаше. Ее руки были по локоть припудрены мукой. Она подняла глаза. Она поглядела на меня. Под ее правым глазом белел мазок муки, будто боевая раскраска.
Я не мог ничего сказать. Я не мог пошевельнуться.
Рейчел — создатель «Зеленых дорог». Это она придумала Джерома Джонса: идол шестиклассниц, жиголо кафе, боевой петух Харингей-Хайя. Она сделала меня тем, кто я есть.
В определенном смысле верно и обратное.
Сериал продолжается, хотя она ушла. Никто до конца не понимает — и не прощает — той внезапности, с какой она оборвала свою карьеру. Ее агент большую часть своего времени тратит на кислые отказы от еще более выгодных предложений. От «Старшего Брата» до «Бруксайда» — им всем пригодилась бы ее магия.
Рейчел отошла к раковине и смыла тесто с пальцев. Она вытерла руки посудным полотенцем. Ее руки оказались изящнее, чем помнилось мне. Время превратило их в незнакомые. Кожа сухая, в морщинках — следствие, полагаю, той жизни, которую она вела теперь: летние дни в саду, вечера, посвященные перекрашиванию и обустройству ее нового жилища. Она набросила полотенце на поручень плиты и расправила, чтобы оно просохло. Она взяла рулон фольги, оторвала квадрат и накрыла чашу, запечатав тесто. У нее добавилось седины в волосах; она стягивала их в небрежный узел на затылке, и неизбежные выбившиеся пряди свисали дразняще близко к ее губам. Мне стоило больших усилий не протянуть руки и не убрать с ее лица пряди.
— Как это прошло? — спросила она. На ее лице появились новые морщины, особенно около глаз. Она выглядела старше, но еще не пожилой. Она превращалась в одну из тех полупрозрачных женщин, у которых при неудачном освещении череп почти просвечивает сквозь кожу.
Губы у нее не изменились, и я безжалостно прикинул, не впрыснула ли она коллаген — такие они были пухлые и розовые. При определенном свете казалось, что они уже накрашены.
Я обрел себя (насколько сумел) и сказал:
— Если не считать самой дерьмовой зубной боли на свете, то все прекрасно.
— Что у тебя с зубами?
— Со всем лицом, — сказал я. — Не могу привыкнуть…
На меня навалилась страшная слабость, и я оборвал фразу.
Не об этом я хотел говорить с ней. Это незнакомое лицо. Это дряблое, утратившее форму тело. Мне не требовалась ее дружба. Я хотел почувствовать на лице ее ладони. Я хотел измерить сухость ее кожи в соприкосновении с моей. Я не мог понять, откуда исходит запах миндаля — от теста или от ее кожи.
Но она настаивала. Разглаживала. Уплощала все.
Она объявила, что разработала новый проект.
— Прежде я никак не учитывала этот демографический момент! — произнесла она. — Это, — продолжила Рейчел, — современное «мыло», и они набирают реальных актеров, синтезированные всем надоели.
— Очень мило, — сказал я, не зная, верить ей или нет. Ведь я бы обязательно узнал, если бы она работала над чем-то новеньким? Но если она лжет или преувеличивает… я бы этого не перенес!
— В Биб более чем уверены, — продолжала она тоном выпускницы киношколы (все прекрасно знают, что Би-Би-Си всегда впадает в безоговорочный энтузиазм по любому поводу; они там терпеть не могут отказывать людям, предпочитая ломать их в процессе доработок и переработок). — Они предоставляют для сериала собственный канал, — сказала она, подразумевая специальный цифровой канал вроде того, на котором крутили «Зеленые дороги».
Как ни странно, мне не хотелось обсуждать с ней рейтинг, или кастинг, или работу сценарного отдела. Во всяком случае, не после того, что мы пережили вместе: споры, кризисы, успех (Джером Джонс — шесть лет подряд он обеспечивал нам Лучшую Мужскую Роль среди Национальных премий за «мыло»; а Рейчел, пока работала на студии, получала колоссальные гонорары). Ну а наша близость? Наши ссоры? Наше взаимное молчание?
Она окружала себя стеной слов, баррикадой пустословия. Чтобы отгородиться от прошлого. Я старался сломать ее оборону.
— Значит, у тебя нет никаких наметок нового романа?
— Нет.
— А что ты скажешь о новой компании, той, которую ты собиралась создать?
— Ничего.
— Ну а короткометражки, которые планировала снять?
Я не хотел атаковать ее, но это получилось само собой.
И вот тут вновь появился Фрэнк.
— Поехали! — бодро провозгласил он, забирая с полки бутылку крианцы.
Рейчел просияла улыбкой.
Я не был готов к этому.
Я отвел глаза.
Их дом оказался куда приятнее, чем я ожидал. Что-то во Фрэнке — таком педантичном, таком придирчивом, таком практичном — вызывало в моем воображении вышитые салфеточки, и сухие букеты, и подковы над дверями. В действительности же обстановка оказалась крайне лаконичной, и все комнаты были выкрашены в белый цвет, что создавало впечатление уюта, комфорта, стиля — мне понравилось.
— Кто занимался отделкой? — спросил я Рейчел на следующий день, собираясь поздравить ее.
— Фрэнк, — ответила она, и я понял, как мало мне известно. — Все делает Фрэнк.
Да уж, бесспорно.
Я подумал, раз они так заботятся о своем доме, то надо проявить предупредительность и поработать газонокосилкой. Но Фрэнк опередил меня.
— Это и десяти минут не займет, — объявил он.
Мне захотелось состряпать обед.
— Я думал, мы могли бы сходить сегодня куда-нибудь, — сказал Фрэнк.
— А как насчет чайку? — спросил я.
Но чаем занялся Фрэнк.
Как все подавленные агрессоры, Фрэнк был счастлив помочь ближнему.
«Просто вытяни ноги», — говорил он Рейчел по вечерам.
«Просто расслабься».
«Тебе так удобно?»
Ему нравилось взваливать на себя ношу. Дайте ему шанс, и он высосет вас досуха. Потеряв инициативу, лишившись самодисциплины, вы оставались с ощущением все возрастающей беспомощности.
— Вымою посуду, — предложил я.
Ни слова не возразив, он загрузил посудомойку.
— Тогда я займусь кастрюлями.
Он налил воды в раковину и оставил их отмокать.
Но, в конце-то концов, решать было мне, верно? Если уж я хочу что-то сделать, так зачем просиживать задницу перед телевизором, ожидая разрешения Фрэнка?
— Расслабься, — посоветовала Рейчел. В его обществе она становилась такой же.
Мне захотелось прогуляться.
— У-у! — Фрэнк явно оживился. — Именно то, что мне требуется — прогуляться.
Прямо сейчас.
— Я соберусь в одну минуту.
Полчаса. Куда подевались его сапоги? А плащ следует взять? Он никак не мог решить.
Час. Куда подевались его ключи? Не налить ли чаю во фляжку? Где его бумажник? А! В другом пиджаке! Скоро начнет смеркаться?
Полтора часа. Он обнаружил дыру в сапоге. Но у него наверху другая пара. На востоке сгущаются тучи. Может, найдется время для глоточка-другого в пабе? А не хочет ли Рейчел пойти…
Я сделал то, что должен был сделать с самого начала. Не стал его ждать.
И ушел.
И конечно, было холодно, было темно.
И, да — шел дождь.
Я шагал и думал, какого черта я здесь делаю? Фрэнк считал, что этот визит пойдет мне на пользу, что мне следует отвлечься — теперь, когда меня выперли из «Зеленых дорог». Но вот как ко всему этому относилась Рейчел, я понять не мог. И постоянно ломал над этим голову, не в силах избавиться от мысли, что в их умиротворенности есть изъяны, которые можно использовать.
Когда я вернулся, обед уже заждался меня. Масса возможностей для Фрэнка ломать руки из-за того, что я надолго задержался под душем — ростбиф неминуемо погибнет. Все чепуха. Затем обед — и многозначительные взгляды. Но признать, что я потерял терпение, невозможно. Ни для них, ни для меня. Никто не сказал ни слова.
В ванной перед сном я отшлепал свою щеку, подержал лицо в теплой воде, растер его и снова отшлепал — но пощипывание вечернего холода угнездилось глубоко в костях, и несколько дней спустя я еще ощущал, как под кожей прокладывают свои туннели муравьи.
