История будущего (сборник) - Хайнлайн Роберт (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
— Вы — гражданин Заккур Барстоу? — тихо спросил Форд.
— Да, господин Администратор.
— Вы — ответственный руководитель Семей Говарда?
— Я всего-навсего поверенный в делах нашего фонда — в настоящее время. Я скорее забочусь о благополучии родичей, нежели руковожу ими.
Это объяснение Форд с ходу отмел.
— Ну, я полагаю, статус ваш сопряжен и с руководством. Ведь нельзя вести переговоры с сотней тысяч человек!
Барстоу ничем не выказал удивления, однако тут же отметил, что количество родичей Администрации известно, и принял данное обстоятельство к сведению. Он уже оправился от потрясения, вызванного тем, что тайна Семейной Усадьбы больше не является тайной и Администратору известен код их закрытой системы связи. А факты эти могли означать только одно: один или несколько родичей были схвачены и принуждены говорить.
Несомненно, властям уже было известно все мало-мальски значительное, а потому блефовать бессмысленно. В то же время выдавать добровольно какую бы то ни было информацию тоже не следовало: наверняка Администрация еще не располагает всей информацией о Семьях.
Барстоу отреагировал почти сразу же:
— Что вы хотели бы обсудить со мной, сэр?
— Политику Администрации по отношению к вашему сообществу. А также ваши и ваших родичей выгоды.
Барстоу пожал плечами.
— Что же тут обсуждать? Действие Ковенанта приостановлено, а вы имеете полномочия поступать с нами, как сочтете нужным, чтобы вырвать у нас сведения, которых на самом деле не существует. Тут уж нам ничего не остается, разве что надеяться на ваше милосердие.
— Да перестаньте бога ради, — раздраженно отмахнулся Администратор. — Зачем ходить вокруг да около? Мы с вами стоим перед лицом проблемы. Вы и я. Давайте же чистосердечно все обсудим и попробуем достичь соглашения. Вы готовы?
— Хотелось бы мне, — протянул Барстоу, — верить в ваше стремление к взаимопониманию… Однако проблема строится на ложной посылке, будто мы — Семьи Говарда — знаем, как продлить человеческую жизнь. Это не так.
— А если я скажу вам, что уже убежден в вашей искренности?
— Э-э… Хотелось бы верить… Как же в таком случае ваша позиция увязывается с вашими действиями? Нас гонят в ловушку, будто крыс!
Форд криво усмехнулся.
— Помните древнюю притчу о богослове, которого спросили, как милосердие Господне сообразуется с постулатом о проклятии новорожденных? «Всемогущий, — ответил теолог, — находит нужным назидательности ради вершить напоказ такое, что полностью отвергает в душе своей».
Барстоу неожиданно для самого себя улыбнулся.
— Да, я улавливаю аналогию. Это действительно так?
— Думаю, да.
— Понятно. Надеюсь, вы звоните мне не просто ради того, чтобы извиниться, как в той истории про палача?
— Нет. Надеюсь, что нет. Вы в курсе политических событий? Впрочем, этого от вас должность требует.
Барстоу утвердительно кивнул. Форд продолжал:
— Мое правление было самым длительным за всю историю Ковенанта. Я пережил четыре состава Синедриона. И тем не менее сейчас мое положение так шатко, что я не рискнул даже поставить вопрос о вотуме доверия — во всяком случае, по проблеме Семей Говарда. Без всякого сомнения, меня поддержало бы не подавляющее большинство, как обычно, а как раз наоборот. Если бы я пошел против решения Синедриона и настоял на вотуме доверия, то мигом оказался бы не у дел, а мое место занял бы лидер оппозиции. Понимаете? Мне необходимо оставаться у власти, чтобы решить проблему более-менее гуманно — либо я могу умыть руки и оставить решение проблемы на усмотрение моего преемника.
— Но не станете же вы спрашивать моего совета?
— Нет, нет. Не по этому поводу. Я уже принял решение. Чрезвычайное положение так или иначе было бы введено либо мной, либо мистером Вэннингом — а потому я решил сделать это сам. Вопрос в следующем: поможете вы мне или нет.
Барстоу размышлял, вспоминая политическую карьеру Форда. Ранний период его долгого правления был сущим золотым веком для государства: мудрый и практичный, Форд претворил в жизнь принципы человеческой свободы, облеченные Новаком в текст Ковенанта. То была эпоха доброй воли и прогресса цивилизации, который казался необратимым.
Но, тем не менее, реакция наступила. Причины этому Барстоу понимал не хуже, чем Форд. Стоит только сосредоточиться на чем-либо одном в ущерб всему остальному, и почва для демагогов, бездельников и честолюбцев всех мастей готова. Сами того не желая, Семьи Говарда вызвали кризис общественной морали и сами же пострадали от него. Все-таки им не следовало давать знать о себе. И то, что никакого секрета вечной молодости на самом деле не существовало, теперь не имело ровно никакого значения. Зло заключалось в том, что слухи об этом секрете разлагающе подействовали на общество.
Судя по всему, Форд прекрасно понимал сложившуюся ситуацию.
— Мы вам поможем, — внезапно объявил Барстоу.
— Отлично. Что вы предлагаете?
Барстоу закусил губу.
— Нет ли возможности отменить это пагубное решение, то есть приостановку действия Ковенанта?
— Поздно. — Форд покачал головой.
— И даже если вы выступите перед всем народом и лично заявите, что никакого…
— Я, — перебил Форд, — вылечу из своего кресла прежде, чем успею договорить. К тому же, мне просто не поверят. И кроме того, — поймите меня правильно — мои личные симпатии в отношении вас и ваших родичей тут ничего не значат. Дело не в вас, а в той раковой опухоли, что укоренилась в нашем обществе. Бороться следует именно с ней. Конечно, я вынужден был это сделать, однако назад дороги нет. Мне следует довести дело до его логического завершения.
Барстоу был мудр по крайней мере в одном отношении: он допускал, что некто может иметь взгляды, противоположные его собственным, и при этом не быть негодяем. Тем не менее он возразил:
— Но мои люди подвергаются преследованиям!
— Ваши люди, — решительно заговорил Форд, — составляют ничтожную долю от одной десятой процента всего населения, а нам следует найти решение, приемлемое для всех. Я связался с вами, чтобы узнать: можете ли вы такое предложить. Можете?
— Я не совсем уверен, — медленно ответил Барстоу. — Допустим, я согласен, вам надлежит и дальше творить это беззаконие. Арестовывать, допрашивать преступными методами… Скорее всего, здесь у меня выбора нет.
— Равно как и у меня, — сдвинул брови Форд. — Но, хоть я и не волен в своих действиях, я приложу все усилия, чтобы все делалось наиболее гуманными способами.
— Благодарю вас. Вы правы, вам бесполезно обращаться к общественности. И все же вы, как Администратор, имеете в своем распоряжении мощные средства информации. Нельзя ли с их помощью организовать кампанию по разъяснению того, что никакого секрета вечной молодости в природе не существует?
— А вы подумайте сами: сработает ли?
— Пожалуй, нет, — вздохнул Барстоу.
— И даже в случае успеха проблема, уверяю вас, не исчезнет! Люди, и в том числе мои ближайшие помощники, твердо уверены в существовании источника вечной молодости, иначе им остается лишь терзаться горькими мыслями о бренности всего сущего. Знаете, что для них будет означать истина?
— Продолжайте.
— Я мирился со смертью лишь потому, что считал ее величайшим демократом, не взирающим на лица. А теперь и у нее появились свои фавориты! Попробуйте хоть на мгновение почувствовать зависть обычного человека — жестокую зависть, скажем, пятидесятилетнего при виде любого из вас! Всего-то полвека: из них двадцать лет на детство и юность, приличным специалистом он стал лишь к тридцати, какого-то успеха добился к сорока, и менее десяти лет действительно что-то значат. — Форд наклонился к экрану; в голосе его зазвучала необыкновенная грусть. — И вот, стоило ему чего-то достичь, приблизиться к заветной цели — и что же получается? Глаза начинают подводить, молодой задор давно прошел, сердце и легкие «уже не те»… Нет, он еще не старик! Однако в груди появляется неприятный холодок. Он знает, что ждет его вскоре. Ох, как он хорошо знает! Раньше это было неизбежным, и всякий был к этому готов. И тут появляетесь вы! — в голосе Форда почувствовалась горечь. — Живой укор его немощи, вы — насмешка над ним в глазах его собственных детей… Он не смеет загадывать вдаль, а вы беззаботно строите планы, которые будут реализованы только через полвека, и даже через сто лет! Неважно, какого совершенства достиг он в жизни — вы догоните его, перегоните, переживете… Его немощь вызывает у вас только жалость — разве удивительна его ненависть к вам?
