Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир (книги онлайн полные .txt) 📗
— Это ветераны? Старцы? Коммунисты?
— Это хранители неких идеалов, — возразил Кюхельбекер. — Они были и до коммунистов. Среди них вы найдете и Робеспьера, и протопопа Аввакума. Для них существует лишь идея… Теперь, когда они захватили власть в нашей империи, они перегрызут друг другу старческие глотки. Но не сразу. И вы, Вениамин, своими руками разрушили хотя бы видимость равновесия. Ваше будущее не вызывает во мне зависти…
Веня не ответил.
— Я устал, — продолжал Кюхельбекер. — Я полагаю, что этот газ не убивает окончательно. Нас очень трудно убить. Но голова у меня просто раскалывается.
Мне хотелось поговорить с Кюхельбекером, но я надеялся, что у меня еще будет возможность. Сейчас он не был склонен к беседам.
— Я пойду пройдусь, — решил я.
— Когда гуляете, поглядывайте по сторонам и оборачивайтесь, — посоветовал атаман. — Мало ли кому захочется тебя обезглавить.
Кюхельбекер устроился на стуле. Веня прошел за письменный стол и уселся в кресло.
Я вышел из Дворца.
Мне надо было подумать.
Миссия могла показаться на первый взгляд успешной — Егор с Люсей гуляют где-то неподалеку. С другой стороны, она провалилась, потому что не была подготовлена. Кто меня тянул прыгать?
Не сердись на себя, Гарик, не сердись. Спокойно. Теперь нам надо отсюда сматываться, прежде чем мы превратимся в таких же зомби.
Во-первых, это страшно.
Во-вторых, от моего пребывания здесь польза ограниченная. Единственный мой инструмент — собственные глаза и уши. Как рассказчик, я очень мил, но совершенно бездоказателен. Сюда должен или должны прийти настоящие исследователи. Снимать, фиксировать, изучать…
Так что моя первая обязанность перед собой и наукой — как можно скорее отыскать Сонечку Рабинову, так вроде зовут эту милую девушку? И открыть с ее помощью дверь домой.
Я стоял перед входом во Дворец, и мне были видны две фигурки, сидящие рядышком на садовой скамейке на бывшей аллее, от которой осталось высохшее дерево.
Здесь нет ветра, и в неподвижности воздуха существует особая прозрачность — не для глаза, а для слуха. Я не знал об этом, потому что впервые оказался один в тишине. Но когда я, посмотрев на Егора с Люсей и убедившись, что вижу именно их, не спеша пошел к ним, чтобы посоветоваться, что же делать дальше, то, не доходя метров ста, вдруг услышал, о чем они говорят, и остановился.
Теоретически мне известно, что подслушивать плохо, но мне было неловко кричать за сто метров, чтобы молодежь замолчала и подождала, пока я подойду.
А может быть, мне было любопытно послушать, о чем они говорят, — все мы готовы осуждать нетактичность такого рода, но практически каждому из нас приходилось подслушивать чужие разговоры. А я не таился — им достаточно было оглянуться, чтобы меня увидеть. Я просто остановился.
— Тебе надо уходить, — говорила императрица, — спасибо тебе, конечно, что приехал, но надо тебе с Гариком уходить.
— Я уйду только с тобой.
— Не говори глупостей. Я, Егорушка, первую неделю тебя ждала, считала мгновения. Как будто стояла на платформе и до отхода поезда оставалось все меньше. А потом поезд ушел.
— Поезд ушел, а я приехал.
— Это не повод для шуток, — строго ответила Люся. — Это моя трагедия. Неужели не понимаешь?
— Почему?
— А потому, что ты уедешь, а я останусь.
— Но я же приехал за тобой.
— Ты глупый, да?
— Ты хочешь сказать, что ты уже… изменилась?
— Я хочу это сказать. И я знаю, что это так.
— Но почему?
— Я больше не хочу есть — мне не надо есть и спать. Понимаешь, что все процессы во мне остановились, мои внутренние часы остановились. Я даже чувствовала, как это происходит, — ты не представляешь — как будто в тебе это тикает… но медленнее и тише, у меня уже пульс другой, медленнее. Хочешь пощупать? Ну ладно, не надо, потом.
Она было засмеялась. А может, всхлипнула.
Я не стараюсь показаться трогательным и сам не выношу сентиментальности. Но я присутствовал при самой настоящей трагедии, которую мне, к сожалению, до вас не донести. Или вы сами поймете ситуацию, станете на место влюбленных, или я промолчу…
— Может, попробовать вернуться к нам? — спросил Егор. И видно было, что он сам в такую возможность не верит. Он был подобен бегуну — мчался, мчался, выиграл забег, но вместо финишной ленточки ударился лбом в стену.
— И ты будешь сидеть возле меня в больнице, в палате для безнадежных и держать меня за руку?
— Это необязательно. Ведь еще никто не попробовал.
— А я думала, что ты меня немножко любишь. Ты подумал, что ты предлагаешь? Чтобы я вернулась на верную смерть?
— Но я же прилетел за тобой.
— Ты тупой, да?
Она была права, но я понимал и Егора. Он так стремился к ней, что мог подсознательно выбросить из головы мысли.
«А что потом?» «Потом» не было, а была высшая цель — пробиться, совершить подвиг, плюнуть на все — лишь бы соединиться с Люсей. А там обойдется… Еще одна жертва славного «авось» русской истории.
— Я не тупой, — обиделся Егор. — И никто еще не возвращался отсюда. А вдруг все это — вранье? Придумано оно специально для того, чтобы никто не смел и мечтать отсюда уйти?
Абстрактно эта мысль имела право на существование. Но я понимал, что для Люси она звучит почти издевательски и никак ее не переубедит.
— Значит, ты решил провести опыт — на мне!
— Ну что делать! У нас все-таки врачи, больницы.
— То-то Веня Малкин от нас сюда эмигрировал!
— Так это же СПИД!
— У меня тоже СПИД. И неизвестно еще — насколько заразный.
— Не надо меня пугать!
— Я тебя не пугаю. Я хочу, чтобы ты кое-что понял. Мало примчаться ко мне на белом коне. Некому твое геройство оценить. Даже Гарик не оценит.
— Но здесь оставаться нельзя! — сказал Егор.
— Конечно, нельзя, — согласилась Люся. — Здесь института нет, мамы с папой нет, даже мороженого не дают.
— Не в этом дело.
— Я и без тебя знаю, что не в этом дело!
— Тогда я останусь с тобой.
— Хватит, может, подвигов? — спросила Люся.
— А ты?
— Опять двадцать пять!
Я повернулся и пошел прочь. Мне не хотелось, чтобы они увидели, что я их подслушиваю.
Я пошел по территории стадиона, не замечая, куда иду, стараясь решить неразрешимую задачу — что же в самом деле делать нашим юным героям? Мне было страшно, потому что вариантов у ребят не было. Только эта пустыня. И я был почти уверен в том, что Егор отлично понимал это в тот момент, когда бросился в открытую дверь. Знал, но надеялся на чудо. И в шкале его ценностей в тот момент было важнее увидеть Люсю, а остальное оставалось в тумане. За финишной ленточкой.
Впереди на асфальте, на большой площадке перед плавательным бассейном, лежало нечто разноцветное, словно клумба, какие устраивают в престижных парках, выращивая на них узор из множества цветов: незабудки изображают небо, тюльпаны — крышу дома, а ромашки — его стены.
Когда я подошел поближе, то увидел, что клумба — в самом деле громадный ковер, вернее, рваные куски ткани, прошлой формы которых я угадать не мог. Ясно было лишь то, что когда-то ткань была полосатой — полосы были желтыми и фиолетовыми.
От этих кусков тянулись веревки, длинные и крепкие, они сходились к лежащей на боку большой корзине, метра полтора в диаметре.
И как только я увидел корзину, то понял, что вижу остатки воздушного шара.
Необычная находка. Я подошел поближе, и тут из корзины показались пальцы, схватились за ее край, затем с трудом поднялся по пояс человек и спросил меня:
— Что фы тутт телаете? — Очевидно, этот человек и был финном Койвисто. О том же говорило и лицо незнакомца, изрезанное глубокими морщинами и окаймленное темно-рыжей шкиперской бородкой.
— А вы? — спросил я.
— Я охраняю воздушный транспорт, — сообщил человек. — Мое имя Арно Койвисто. Я из Хельсинки и совершал перелет через Петербург в Москву. К сожалению, я потерпел крушение и стал инвалид. У меня нет ног!
