Радужные анаграммы - Хованская Ольга Сергеевна (книга бесплатный формат TXT) 📗
— А это так важно? Формально, защищающий докторскую сам за себя отвечает. Биркенау не может быть официальным руководителем, неявно все знали, конечно, что это его мальчик… Да я и не думал, что это важно. Можно подумать, Биркенау — пуп земли с этими своими «анаграммами»! За них, правда, его держали профессором в токийском университете.
— Ладно-ладно, Гарольд, как говорится по-русски, м-м-м… проехали. Вы просто думали, что иначе я могу и не приехать, испугаюсь скандала.
— А Вы бы испугались? — как-то по-детски спросил Гарольд.
— Нет, — Реджинальд с неподдельным интересом взглянул на моего друга, — я все равно бы приехал — люблю поскандалить, знаете.
«Ну еще бы. За такую чертову уйму денег!»
— А Вы часто так… ну… участвуете в защитах?
Реджинальд улыбнулся.
— Бывает. Но в России первый раз.
Ресторан работал только до часу ночи, поэтому мы переместились в соседний бар. Я хотел было ехать домой — два раза звонила жена — но Гарольд не отпустил.
— Сиди, Сашка, давно хотел занять тебя чем-нибудь полезным, хоть производные нам посчитаешь. Сейчас я вам покажу одно из решений теории суперструн, которое в точности подходит под все наблюдательные данные по нашему объекту CSL-1.
— Как меня радует твоя привычка избегать сослагательных наклонений! — не выдержал я, — до окончания твоих работ с этим кандидатом в космическую струну ты вряд ли сможешь сказать что-то определенное.
Гарольд только поморщился:
— Зануда ты, Сашка! Не слушай его, Реджинальд. От Александра Константиновича разит пессимизмом, как рыбой на улочках Неаполя.
— Хотите получить «истину в последней инстанции», Гарольд?
— Очень скоро единая теория будет создана и открытие космической струны — прямой путь к этой теории.
— Так что же, существует окончательная теория всего на свете, Гарольд?
— Да, существует! — с вызовом заявил мой друг, его глаза приобрели ярко-синий оттенок и яростно сверкнули. Казалось, если бы его попытались в этом переубедить, он разорвал бы собеседника на месте. Просто в клочья! В пы-ы-ыль!!
— Александр?
— Да ну нет! — конечно, я возразил, я знал, что Гарольд никогда не воспримет меня в качестве хоть какого-то оппонента, — есть только бесконечный путь, причем неизвестно, в нужном ли направлении мы сейчас движемся. Да и что вообще такое это «нужное направление»?
— «Добро и зло — один обман, мы все летим в гнилой туман», — произнес Реджинальд по-английски, — А бог есть, Гарольд?
— Тьфу, я думал ты серьезно! Господь, если он есть, спасет мою душу, если она есть. Давайте-ка я вам лучше покажу кое-что интересное.
Гарольд заказал бутылку дагестанского, и они с де Краоном погрузились в пучину высшей топологии. Через пол часа я понял, что стал здесь лишним.
— Одна вторая?
— Нет, скобку потерял.
— Двойка? Здесь минимизация еще и по альфа…
— Черт! Это же скаляр!
— Значит, двойка.
— Да… связность двойка, а левая ветка?
— Там неустойчивость.
— Ты думай, что пишешь, да? Здесь же нет лоренц-фактора.
— Ага, а кто полную производную в уравнения поля впихнул?
— Тьфу, черт!
Я вздохнул и поглядел на часы.
Бар пустел и постепенно погружался в темноту. Под конец только наш столик остался в круге света. Бармен дремал за стойкой. Я расслабился, мысли уплывали куда-то, и под монотонные голоса Гарольда и Реджинальда я, кажется, тоже задремал…
— Сашка! Спишь? — Гарольд потряс меня за плечо, — дай карандаш.
— Что? — тупо пробормотал я, — какой еще карандаш?
— Карандаш, — терпеливо объяснил мой друг. Он был бодр и сна ни в одном глазу, — у меня ручка кончилась. Ну, давай, давай, соображай быстрее — ты же всегда с собой карандаши таскаешь.
Я протер глаза. Нащупал футлярчик с карандашами во внутреннем кармане пиджака, сегодня я взял с собой маленький. Реджинальд аккуратно отложил в сторону стопку исписанных листов, закурил. Он тоже выглядел бодро.
— Вы что, так и не спали? — изумленно протянул я. Хотя, наверное, странно было бы спать в баре. Я взглянул на светящийся циферблат наручных часов. Время половина шестого утра, — ну ладно ты, Гарольд, но Вы, Реджинальд!
— А у меня ненормированный рабочий день, Александр, — отозвался де Краон, выпустив колечко дыма. Видимо после коньяка у него немного сел голос, приобретя совершенно завораживающие нотки. Как лектор, я позавидовал такому голосу. И этого у меня тоже никогда не будет. Я почувствовал себя просто каким-то неполноценным!
Реджинальд был похож на кота, только что выпившего блюдечко молока.
— Закурите? — он протянул портсигар Гарольду и мне.
Я покачал головой, мне хотелось только чаю. И еще больше домой.
— Спасибо, нет, — отказался и Гарольд, — мне нельзя.
— Почему?
— Ну… — замялся Гарольд, застигнутый врасплох прямым вопросом, — мой деликатный мозг… э-э-э… не выносит дыма.
Раньше Гарольд курил довольно много, причем не только очень крепкие сигары, но и кое-что такое, от чего я просто приходил в ужас. Проблемы с сосудами заставили его отказаться от этой привычки.
— Я никогда не думал, что можно получить решение с устойчивой слабой сингулярностью напрямую в одиннадцатимерии. Какие у Вас интересные карандаши, Александр, это Киото 1922 года выпуска? — Реджинальд погасил в пепельнице только что начатую сигарету.
— Да, — удивился я.
— Лет пять-семь назад я работал в Японии. Очень люблю такие карандаши.
— Да, Япония это хорошо… В то время вся Япония на ушах стояла из-за «анаграмм» Биркенау. Много бы я дал, чтобы взглянуть на эту его установку, — в задумчивости произнес Гарольд.
Сонная хмурая официантка принесла нам кофе. Ее заспанные глаза смотрели на нас с недоумением, к которому примешивалось легкое раздражение. Я в какой-то степени разделял ее чувства.
— Так, Сашка сладкое не любит… Реджинальд, шоколад будешь? — обратился Гарольд к де Краону и, получив утвердительный кивок, крикнул вслед девушке, — две плитки «Гая Одина», а потом итальянского 80-типроцентного!
— О, — оживился Реджинальд, — здесь есть неаполитанский «Один»? Не думал найти его в Москве. У них вышла новинка, с острым перцем и апельсином.
— Ага! Правда, во вторую партию они переложили апельсина.
Девушка обернулась:
— Горячий шоколад — какой именно итальянский? Есть Рим, Венеция, Неаполь и Милан.
— Неаполь, будьте любезны! Simmo Napule paisa… Милан, тоже мне, Италия — его непатриотичные обитатели считают себя почти что французами.
— Да что такое эти самые «анаграммы»? — спросил я, — просто объемные видео-иллюстрации численных решений?
— Хм… скажешь тоже, Сашка! Это гораздо более сложная штука, чем кажется на первый взгляд. Сейчас постараюсь объяснить, что сам понял. Биркенау долгое время работал над биологическими «черными ящиками», пытался шифровать нерешенные физические задачи биокодами и задавать их как начальные данные в биосистемы. А потом расшифровывать отклики этих эволюционирующих биосистем и получать решения первоначальных задач. У него долгое время ничего не выходило, не мог подобрать методов такой шифровки. Помню, Эрли Бенсельван говорил, что нужно пытаться создавать механические «черные ящики», потом пытались привлечь и квантовую механику. В общем, теоретические дискуссии шли, а работа стояла. И вдруг — именно «вдруг» — нашего Йозефа осенило! Кирпичом по башке стукнуло! Дело оказалось не в коде, код-то оказался не слишком оригинальным, а в самом носителе, в типе используемой биосистемы. Создав носитель, первым делом Биркенау доказал Теорему о Вложении, очень сложную в смысле численного счета.
— Расширение Вселенной в пространства высших размерностей?
— Да, Сашка, именно так. Эта задача принадлежала разряду так называемых «условно-неразрешимых», существовали только грубые приближенные оценки — невозможно было учесть все параметры этой модели. «Анаграммы» — это не просто демонстрация, что называется, «в красе и цветах» некоего топологические решения, а сам процесс решения как результат работы этого «носителя». Сам я эти «анаграммы» не видел, и, кажется, никто не видел — Биркенау всегда показывал только окончательный результат.
