Молодые волки - Белов (Селидор) Александр Константинович (читать хорошую книгу TXT) 📗

Александр Белов

Молодые волки

(Бригада – 6)

Часть первая

КЕМ БЫТЬ?

С сочинением вышла полная лажа. Космос клялся и божился, что будут «Онегин» и Маяковский, а вместо этого на доске круглым и ровным почерком Варвары были выведены названия тем по пьесам Гоголя и – полный абзац – по Чернышевскому! Свободная тема и вовсе выглядела как-то по-детски – «Кем быть? Моя будущая профессия в произведениях советских писателей».

– Трепло! – не повернув головы, прошипел Пчела Космосу.

– А я тут причем? – сердито ответил тот. – Это Батон, гад, насвистел…

– Холмогоров! Не мешай своим товарищам! – цыкнула на него Варвара и, строго оглядывая класс, пророкотала голосом циркового гипнотизера: – Полная тишина в классе… Выбираем тему и начинаем работать…

Пчела пропихнул поглубже в рукав бесполезные шпоры по «Онегину» и поднял руку. В мужском туалете у него была припрятана пачка купленных накануне миниатюрных фотокопий сочинений. Гоголь, кажется, там был.

– Чего тебе, Пчелкин?

– Варвара Ильинична, разрешите выйти?

– Ну, вот! Я же предупреждала! – сдвинула брови учительница. – Что с тобой?

Пчела положил руку на живот и страдальчески сморщился:

– Нервы, наверное… Медвежья болезнь…

По классу прошелестели ехидные смешки.

– Тишина! – тут же раздраженно прикрикнула Варвара и направилась к Пчеле.

Возможно, она и разрешила бы ему выйти, но Пчела сам все испортил. Не сдержавшись, он расплылся б такой откровенно плутовской улыбочке, что учительница остановилась на полпути и сердито отрезала:

– Хватит паясничать, Пчелкин! Сядь и работай!

Пчела со вздохом опустился на стул и тоскливо посмотрел по сторонам. Справа, через проход, сидел Сашка Белов. Пчела кивнул ему – ты что, мол, выбрал? Тот молча показал ему три пальца: значит, третью, свободную. Пчела повернулся к соседу.

– Кос, а ты кем хочешь быть? – прошептал он.

– Космонавтом… – криво усмехнувшись, ответил друг.

«А может и вправду нафигачить про космос? – вдруг подумалось ему. – А что? Имечко у меня подходящее… С понтом, я с яслей мечтаю о звездах и все такое?»

Неуемная фантазия совершенно некстати тут же подбросила картинку: в огромной ракете перед стартом сидит он, Космос Юрьевич Холмогоров, в шлеме и скафандре и с важным видом несет какую-то лабуду про продувку и протяжку… Рядом с ним какой-нибудь полуживой от страха монгол или вьетнамец. А потом – старт, и совершенно счастливый папаша орет ему в микрофон: «Счастливого пути, Таймыры!»

Картинка была настолько забавной, что Космос невольно улыбнулся.

«Ну, уж хрен там! – подумал он, отгоняя неуместные мысли. – Вот только в космосе меня не хватало! Там и вакуум, и радиация, и еще черт знает что еще! Слетаешь разок, а потом стоять не будет… Лучше уж барменом пойти в «Интурист» – и работка непыльная, и выпивон халявский…»

Размышления Космоса оборвал неугомонный Пчела. Он придвинулся к другу и прошептал:

– Ты какую писать будешь?

– По Гоголю…

Космосу было проще – он «Ревизора» читал. Пчела – нет. Он вздохнул и задумчиво огляделся. Все его одноклассники вовсю трудились, склонившись над листами с синими школьными штампами. Время шло, пора было что-то решать. Или творчески передирать у Космоса или… И тут Пчелу осенило.

– Слышь, Кос, а кто «Семнадцать мгновений» сочинил? – еле слышно спросил он.

– Юлиан Семенов.

Пчела кивнул и записал для памяти фамилию автора на промокашке. Через минуту, внутренне усмехаясь, он

вывел первые предложения своего сочинения:

«Я хочу стать разведчиком. Таким, как герой бессмертного романа советского писателя Семенова «Семнадцать мгновений весны» штандартенфюрер СС Штирлиц.»

Оценка за сочинение Пчелу беспокоила мало. Что поставят – то и поставят, плевать! В институт поступать он все равно не собирался. Еще чего! Пять лет горбатиться, чтобы потом получать жалкие сто двадцать рублей! Ну, уж нет, такая маза не для него!

Он, Витя Пчелкин, хорошо знал цену копеечке, знал и кучу способов ее, копеечку, добыть. Еще с восьмого класса он начал подфарцовывать разной мелочевкой – от жвачки и сигарет до фирменных дисков и импортных шмоток.

Это дело уже сейчас приносило существенный доход, а в будущем, при серьезном подходе, сулило куда большие денежки, чем нищенская инженерная зарплата. Так что с будущим у Пчелы все более или менее было ясно. Правда, предстояло еще как-то умудриться откосить от армии, но оценка за сочинение, по любому, на эту проблему не влияла никак.

Рядом, сосредоточенно насупившись, писал свою экзаменационную работу Саша Белов. В отличие от друзей с выбором темы у него не возникло никаких затруднений. Саша мечтал стать геологом, а еще лучше – заниматься вулканами. Их таинственная и беспредельная мощь, красота огненных потоков лавы и гигантских многокилометровых столбов дыма давно уже не давали ему покоя. В августе предстояли экзамены в Горный институт, а пока надо было постараться не наделать в сочинении ошибок, чтобы не испортить и без того не самый высокий средний балл аттестата.

О своей будущей профессии Саша прочел немало, но в подавляющем большинстве это были книги не художественные, а научно-популярные. Для предложенной темы сочинения они явно не годились. Перебрав в памяти тс немногие произведения отечественных беллетристов, с которыми ему довелось познакомиться, Саша остановился на повести «Во глубине сибирских руд…», написанной автором с забавной фамилией Капошко.

Дело спорилось. Саша писал, что выбрать профессию геолога его заставила эта случайно прочитанная книга, что его поразили описанные в повести красоты сибирской тайги и суровая романтика нелегкого, но необходимого стране труда геологов. На самом деле все обстояло совсем не так.

Геологом был отец Саши. Николай Иванович утонул, будучи в геологоразведочной экспедиции в Тоболе, когда его единственному сыну не исполнилось и пяти лет. Дома от отца осталось немного. Старая обшарпанная гитара на стене, десяток мутноватых любительских фотографий, на которых неизменно улыбающийся отец был запечатлен среди друзей-геологов, да несколько писем, отправленных им Сашиной матери из далеких таежных городов и поселков.

Татьяна Николаевна по-настоящему любила мужа, поэтому и не сошлась больше ни с кем. Память о Белове-старшем хранилась в семье свято – мать ежегодно отмечала дни рождения мужа, пекла его любимые пирожки с морковкой и подолгу рассказывала сыну о его замечательном отце.

В этих рассказах Николай Иванович неизменно представал человеком сильным, добрым, с открытой и щедрой душой. С детства Саша мечтал быть, как папа, и потому с ответом на вопрос «кем быть?» он определился давно и бесповоротно. Единственное, чего он до сих пор не мог решить, – будет ли он в будущем искать, как отец, нефть и руды или все-таки займется исследованием вулканов.

Первым свой опус закончил Пчела. Коротко описав подвиги непотопляемого Штирлица, он посетовал на отсутствие на данный момент войны и, выразив полную готовность в случае чего отправиться в тыл любого агрессора, закруглился. Получилось чуть больше двух страничек. Маловато, конечно, но Пчела решил, что этого хватит, и первым из класса сдал работу.

Он вышел на школьное крыльцо и тут же попал в плотное кольцо изнывающих от жары и волнения за своих обожаемых чад женщин. Мать Аньки Никифоровой, соседка Пчелкиных, мертвой хваткой вцепилась в его рукав и, брызгая слюной, проорала прямо в ухо:

– Ну что там, Витя? Как? Какие темы? Как там Анечка?

Никак не ожидавший такого натиска Пчела отпрянул назад.

– Свободная – про выбор профессии, – растерянно ответил он, – а еще – Гоголь и Чернышевский…