Винтовая лестница - Кедров Константин Александрович "brenko" (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Так они оглянулись, спрашивая друг друга.
Кто-то спрашивал, но ему отвечал другой,
И слушал уже другой,
И никто не мог понять,
Кто прошлый, кто настоящий.
Человек оглянулся и увидел себя в себе...
Я вышел к себе
Через - навстречу - от
И ушел под, воздвигая над.
(В дальнейшем все мои стихи обозначены инициалами К. К. .)
Эти слова никто не мог в то время услышать. Передо мной распахнулась горизонтальная бездна непонимания, и только в 1975 году я встретил единомышленников среди молодых поэтов нового, тогда ещё никому не известного поколения. Алексей Парщиков, Александр Еременко, Иван Жданов не примыкали ни к каким литературным группировкам и стойбищам. Я сразу узнал в них граждан поэтического "государства времени", где Велимир Хлебников был председателем Земного шара, хотя стихи их были ближе к раннему Заболоцкому, Пастернаку и Мандельштаму периода гениальных восьмистиший.
Еще до взрыва свечи сожжены
И в полплеча развернуто пространство;
Там не было спины, как у луны,
Лишь на губах собачье постоянство.
(А. Парщиков)
Это разворачивалось снова пространство Н. Лобачевского и А. Эйнштейна, казалось бы, навсегда упрятанное в кондовый, отнюдь не хрустальный сундук закалдыченного стихосложения: "Я загляделся в тридевять зеркал. Несовпаденье лиц и совпаденье..."
Еще слышались знакомые поэтические интонации, но "тридевять зеркал" будущей метаметафоры приоткрывали свои прозрачные перспективы. "Несовпаденье лиц и совпаденье" словно вернуло меня к исходной точке 1963 года, когда "человек оглянулся и увидел себя в себе".
Все началось как бы заново. Не знаю, где я больше читал лекций в то время: в Литературном институте или у себя за столом, где размещалась метаметафорическая троица. Содержание тех домашних семинаров станет известно каждому, кто прочтет эту книгу.
Чтобы передать атмосферу этих бесед, приведу такой эпизод.
Как-то мы обсуждали статью психолога, утверждавшего, что человек видит мир объемно, Трехмерно благодаря тому, что у него два глаза. Если бы глаз был один, мир предстал бы перед нами в плоском изображении.
Вскоре после этого разговора Александр Еременко уехал в Саратов. Затем оттуда пришло письмо. Еременко писал, что он завязал один глаз и заткнул одно ухо, дабы видеть и слышать мир двухмерно - плоско, чтобы потом внезапно скинуть повязку, прозреть, перейдя от двухмерного мира к объему. Так по аналогии с переходом от плоскости к объему поэт хотел почувствовать, что такое четырехмерность.
Разумеется, все это шутки, но сама проблема, конечно, была серьезной. Переход от плоского двухмерного видения к объему был грандиозным взрывом в искусстве. Об этом писал ещё кинорежиссер С. Эйзенштейн в книге "Неравнодушная природа". Плоскостное изображение древнеегипетских фресок, где люди подобно плоскатикам повернуты к нам птичьим профилем, вдруг обрели бездонную даль объема в фресках Микеланджело и Леонардо. Понадобилось две тысячи лет, чтобы от плоскости перейти к объему. Сколько же понадобится для перехода к четырехмерию?
Я написал в то время два стиха, где переход от плоскости к объему проигрывается как некая репетиция перед выходом в четвертое измерение.
ПУТНИК
О сиреневый путник это ты это я о плоский сиреневый странник это я ему отвечаю он китайская тень на стене горизонта заката он в объем вырастает разрастается мне навстречу весь сиреневый мир заполняет сквозь меня он проходит я в нем заблудился идя к горизонту а он разрастаясь давно позади остался и вот он идет мне навстречу
Вдруг я понял что мне не догнать ни себя ни его надо в плоскость уйти безвозвратно раствориться в себе и остаться внутри горизонта
О сиреневый странник ты мне бесконечно знаком - как весы пара глупых ключиц между правым и левым для бумажных теней чтобы взвешивать плоский закат.
(К. К.)
Снова и снова прокручивалась идея: можно ли, оставаясь существом трехмерным, отразить в себе четвертое измерение? Задача была поставлена ещё А. Эйнштейном и Велимиром Хлебниковым. А. Эйнштейн считал, как мы помним, что человек не может преодолеть барьер. В. Хлебников ещё до Эйнштейна рванулся к "доломерию Лобачевского".
Так возникла в моем сознании двухмерная плоскость, вмещающая в себя весь бесконечный объем, - это зеркало. Я шел за Хлебниковым, пытаясь проникнуть в космическое нутро звука. И вот первое, может быть, даже чисто экспериментальное решение, где звук вывернулся вместе с отражением до горловины зеркальной чаши у ноты "ре" и дал симметричное отражение. Таким образом, текст читается одинаково и от начала по направлению к центру-горловине зеркальной чаши света до ноты "ре". Интересно, что нотный провал между верхней и нижней "ре" отражает реальный перепад в звуковом спектре, там нет диезов и бемолей.
Зеркало
Зеркало лекало звука в высь застынь стань тон нет тебя ты весь высь вынь себя сам собой бейся босой осой ссс - ззз озеро разреза лекало лика о плоскость лица разбейся то пол потолка без зрака а мрак мерк и рек ре до си ля соль фа ми ре и рек мерк а мрак без зрака то пол потолка разбейся о плоскость лица лекало лика озеро разреза ссс - ззз осой сам собой бейся босой вынь себя высь ты весь нет тебя тон стань застынь в высь звука лекало зеркало
И в поэзии Ивана Жданова зеркало - ключевой образ - это некая запредельная плоскость. Войти в неё - значит преодолеть очевидность мира трех измерений. Внезапный взрыв, озарение, и "сквозь зеркало уйдет незримая рука". Зеркала в его поэзии "мелеют", "вспахиваются", окружают человека со всех сторон: "Мы входим в куб зеркальный изнутри..." Тайна зеркал пронизывает культуру, но вспахать поверхность отражения ранее никто не догадывался. Совершенно ясно, что у Жданова зеркальность не отражение, а выворачивание в иные космологические миры. Эти образы похожи на платоновские "эйдосы". С одной стороны, как бы иллюзорны, а с другой реальны, как "лунный гнет". Лунный - невесомо, прозрачно; гнет - ещё как весомо. Здесь небесный гром и подземный гул слиты вместе. Возникает некая третья реальность мира, Преломленного ввысь так, что дождь лезет из земли к небу.
