Лунный нетопырь - Ларионова Ольга Николаевна (читаем книги .txt) 📗
— Тоже неплохо. Что же превыше знания?
— Любовь. Пойми, Эссени, если бы не умение любить, которое кампьерры воспитывают в своих детях даже раньше, чем те учатся говорить — им бы не выжить под этим солнцем. Ведь все лучшие качества человека — терпение и сострадание, трудолюбие и повиновение, все они порождаются любовью…
Каким странным, нравоучительным тоном говорит он о любви… Вроде бы он прав, но где-то в глубине души топорщит свои колючки насмешливое несогласие.
Похоже, не знает бедный Горон, что такое настоящая-то любовь!
А если он стоит на ее пороге?
Тогда надо срочно переводить разговор на другую тему.
— Почему же маггиры подчиняются Лунному Нетопырю, если они так всемогущи?
— Поневоле. Они троевластны, но не всемогущи. Повелителю Тьмы подвластен один воздух, зато в любой момент он может кого угодно оградить своей лунной поволокой, которая непреодолима для колдовских чар. Но маггиры действительно мудры, и Нетопырь позволяет им многое… Во всяком случае, то, что не опасно для жизни.
— Одного я не пойму: почему этот летучий деспот так заботится о жизни тех, кого презирает, над кем издевается, кого ценит не больше, чем пыль под ногами?
— Почему? Да потому, что он — бог. А что такое бог без тех, кто в него верит?
— Но его же все ненавидят!
— Правильно. Любовь — это для ближних своих. Ненависть — для бога.
Вот это заповедь!
Он поднялся. Вспомнил, наверное, что если богу — богово, то здешнему одинцу — как минимум уважение:
— Пора. До завтра, Эссени. Оставайся на этом месте. А меня ждут.
17. Маггиры троевластные
Поспешность, с которой он удалился, была чуть ли не оскорбительна. Отогнул, точно ковер, край мохового покрова, устилавшего пол, нашарил что-то вроде скобы или кольца; с усилием потянул (она чуть было не влезла не в свое дело со своим традиционно-непрошенным «тебе помочь?», но вовремя прикусила язычок). Раздался странный для здешних мест гул, словно вода хлынула по трубам. И тут же появилось ощущение, будто пол, покачиваясь как поплавок, поднимается. Сэнни, не скрывая тревоги, глянула на Горона — по тому, как он, перебирая пальцами по гладкому камню стены, внимательно следил за подъемом, она поняла, что это ей не чудится. Стало быть, все идет как нужно. Пол стремительно уменьшающегося по высоте колодца уже почти достиг оконца, еще немного, и придется сгибаться… Горон что-то нажал в оконном проеме, и движение прекратилось.
— Располагайся. В соседней комнате найдешь воду и вяленые плоды, — не оборачиваясь, проговорил он так сухо, словно отдавал распоряжение прислуге. И помни: после всего случившегося тебя никто не должен видеть. Я приду за тобой на рассвете…
И, как ей показалось, прошел прямо сквозь стену.
Нет, на сей раз только показалось. Просто в камне открылся проход, своими очертаниями напоминающий человеческую тень. Пожалуй, даже не просто человеческую, а именно горбатую тень ее загадочного спутника. Так что или он сам был немножечко чародеем, или тут не обошлось без ведовства маггиров, обитающих где-то совсем поблизости. Но это — завтра, потому что сегодня она просто потеряла счет времени. Итак, завтра, на этом месте… Но до завтра пол здесь может снова опуститься, проход сам собой замуроваться, и вообще все перевернуться вверх ногами.
Она осторожно ступила за порог — и обомлела: маленькая ротонда со множеством дверей или ниш, занавешенных пестроткаными циновками, была убрана с фантастической роскошью. Даже голова закружилась. Ну что же, наконец-то ее сказка начала расцвечиваться достойными ее красками! Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы отметить на полу настоящий и совсем не потертый ковер, множество расшитых кожаных подушек, разбросанных по нему, из которых легко было бы соорудить комфортабельное ложе (гм, двуспальное…). На золоченых цепочках с потолка свисал не то щит, не то поднос, весь уставленный узкогорлыми кувшинами, чернеными чашами и чеканными сосудами — все заботливо прикрытое или даже запечатанное; в отличие от ковра вся эта утварь имела вид бережно сохраненной древности. К сожалению, все это были предметы роскоши давно ушедших веков, но — ни одного амулета. Только откуда такие раритеты?
Неужели непонятно? Это подношения.
А, остатки былых сокровищ, принесенных из Староземья. Только кому они предназначались — маггирам, Нетопырю или Горону? Ведь совершенно очевидно, что здесь он бывает регулярно.
Под самым потолком трепыхнулся крошечный язычок едва приметного светильника. Пожалуй, это сокрытое от посторонних глаз временное пристанище больше подошло бы самому Властителю Тьмы, нежели аскетическому страннику…
Не раздумывай — пользуйся. А может, приляжешь, отдохнешь, вкусишь заповедных плодов, взращенных чудодейством маггиров?..
Не вкушу. От одной мысли тошнит. И маггиры тут ни при чем — это все наваждение здешних дурманных запахов, не выпускающих ее из липких лапок щемящей истомы. Скорее на вершину, продутую свежими ветрами, где в потайной норке ее оружие, запасной плащ…
И правда: тут, на мшистой ложбинке возле самого пика неприступной горы, так и тянет залечь и отдышаться; солнышко уже припекает, хотя едва-едва вылезло из горной расщелины, как свежевылупившийся цыпленок из скорлупы. Желтое, торопливо разогревающее поостывшие за ночь верхушки гор, оно скоро станет нестерпимым. Но только не для нее.
Потому что здесь ее через миг не будет. На целые бесконечно долгие сутки.
Последний перелет через ничто , и вот она уже на восточном мысу Игуаны, куда никогда не осмеливаются заглядывать ее дружинники, знающие, что это ее излюбленное место купания. О, древние боги, до чего же голова кружится — а ведь здесь нет никаких запахов. Только нежный дух лиловатых водорослей, обнажившихся во время вечернего отлива. Еще раз застирать платье, а то ведь завтра — первый официальный визит к сильным мира того. Плывет все перед глазами… Может, все-таки запах? Ведь этой тканью, напитанной морской влагой, Горон обтирал лицо. Горон… Она взмахнула руками, теряя равновесие, поскользнулась на мокром камне и плюхнулась в неглубокую воду… Но наваждение дурноты этой водой ничуть не смыло.
Да что же это за напасть такая, неслышимый мой?
Молчит. На собственной земле ему почему-то непременно нужно потерять дар речи. Вероятно потому, что здесь нет места даже такому примитивному волшебству, как шелест внутреннего нашептывания… Здесь такое дремучее царство реальности, что дикой ересью кажется одно воспоминание о том, как этого платья касались губы постороннего мужчины.
Но тогда откуда это тягостное, захлестнувшее все ее тело ощущение, граничащее с болью, будто внутри угнездилась мучительно изнывающая пустота, унизительно и неодолимо требующая наполнения? С каждым мигом оно становилось все нетерпеливее, оно рвалось наружу нечленораздельным, первобытным криком — так пещерный дикарь, еще не обретший дар речи, оплакивает погибшую подругу, так осиротелая волчица подлунным воем призывает того, кто не вернулся с охоты в пустое логово…
Я, мона Сэниа, ненаследная принцесса Джаспера, приказываю себе — сбрось эти чары!!!
Она встряхнула шелковистый ком начисто отстиранного одеяния, и лиловые капли, словно вобравшие в себя все фиалковые тени гаснущего заката, звонкой россыпью растревожили поверхность притихшего моря. Все. С Невестой на сегодня покончено. У нее еще хватает власти над собой, чтобы оборвать наваждение, которое (только сейчас она поняла это совершенно точно) возникло, как эхо, в ответ на вопль, долетевший до подземелья вяльев — ну конечно, такой смертной тоской мог звенеть только крик нилады, неприкаянной изгнанницы Лунного Нетопыря.
И не старина Горон, бессменный ее поводырь, был повинен в ее смятении — проклятие Нетопыревых губ, разбудивших в ней неистовое, звериное стремление подчиниться неизбежному властелину. Такого она не испытывала еще ни разу в жизни. Ну, чародейной власти над собой она не потерпит. С этим-то ее воля справится…
