Зов странствий. Лурулу (ЛП) - Вэнс Джек Холбрук (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Вермира мрачно кивнула: «Что еще вы могли бы сказать?»
Мирон не сумел найти слов, выражавших его чувства надлежащим образом. Он отвернулся и направился к шлюзу. Тиббет проводила его вниз по трапу на взлетное поле. Помолчав, Мирон произнес: «Вполне может быть, что мы больше никогда не увидимся. Ойкумена велика».
«В каком-то смысле это так. А в каком-то другом смысле — не так уж велика».
«Мы разлетаемся в разные стороны, что делает ее слишком большой».
«Ты можешь мне писать по адресу Пангалактического музея искусств в Дюврее, — напомнила Тиббет. — Когда я перестану получать твои письма, я буду знать, что ты меня забыл».
~
Глава 9
Утром яхты «Фонтеной» на космодроме больше не было. «Гликка» разгрузила и загрузила трюмы, после чего покинула Медовый Цвет и взяла курс на звезду Пфитц, чтобы посетить четыре станции на планете Мария, а оттуда направиться в Коро-Коро и, наконец, в Какс на Бленкинсопе.
Шесть новых пассажиров немедленно внесли оживление в атмосферу на борту корабля. В салоне раздавались смех и шутки, а также велись серьезные беседы возвышенного характера. Винго обсуждал аспекты своей философии, а капитан Малуф время от времени вставлял иронические замечания. Мирон поведал о своих злоключениях в качестве капитана космической яхты «Глодвин» и произвел настолько благоприятное впечатление, что теперь даже Хунцель и Сиглаф, хотя и презрительно, признавали его право на существование. Только Шватцендейл сохранял язвительное молчание, задумчиво сидя в углу салона. Три девушки-танцовщицы, от природы наделенные счастливым и веселым темпераментом, быстро приспособились к новой обстановке. Они носили скромные голубые платья с белыми воротничками, белые чулки, белые тапочки и маленькие белые шапочки — подтянутые, аккуратные, притягательно аппетитные. На паломников, впервые их увидевших, танцовщицы произвели глубокое впечатление. Собираясь небольшими группами, пилигримы тайком поглядывали на юных прелестниц и обменивались критическими замечаниями.
Исключение составлял пухлый розовощекий Полоскун, паломник с влажными карими глазами. Наивный молодой человек достаточно строгих правил, Полоскун, тем не менее, был говорлив и готов завести знакомство с кем угодно. Увидев девушек, сидевших за длинным столом, Полоскун тут же направился к ним и опустил на стул свой объемистый зад. Проявляя навязчивое дружелюбие, он приветствовал девушек на борту «Гликки» и поклялся, что сделает все от него зависящее для того, чтобы полет стал для них радостным и достопамятным событием. Несколько ошеломленные, девушки, однако, вежливо поблагодарили его. Полоскун подвинулся к ним поближе. Исключительно сердечным тоном, сопровождая свои слова ухмылками и подмигиваниями интимного характера, Полоскун представился как «неповторимая призматическая индивидуальность».
«Любопытно!» — заметила одна из девушек. «Мы еще никогда не видели призматическую индивидуальность», — прибавила другая.
Полоскун беззаботно махнул рукой: «Друзья и родственники сравнивают меня с синехвостым клювощупом — есть у нас такая птица — то есть рассматривают как человека динамической компетенции».
«Потрясающе!» — заявила третья девушка.
«Именно так, и это еще не все. На ежегодной ярмарке я координировал соревнование по прыжкам в высоту среди престарелых дам и выполнял обязанности преподавателя классического коленопреклонения в Благородной Палате!»
«Хо-хо! — уважительно откликнулись танцовщицы. — Просто невероятно!»
Полоскун улыбнулся и кивнул: «А теперь, девушки, не желаете ли познакомиться с некоторыми из наших незаурядных обычаев? Например, я могу научить вас декламировать «Десять дифирамбов», принимая участие в «церемонии очищения» — если, конечно, вы не возражаете против омовения в обнаженном виде. Все это, разумеется, в высшей степени торжественно и целомудренно!»
Со стороны Сиглаф донесся хриплый каркающий звук. Три девушки вскочили из-за стола и окружили Сиглаф, сидевшую в другом конце салона. Та произнесла несколько резких фраз. Полоскун смотрел вслед упорхнувшим танцовщицам, недовольно подняв брови. Он решил было последовать за ними, но тут к нему подсел Винго.
«Насколько я понимаю, вы восхищаетесь тремя юными артистками», — заметил стюард.
«Разумеется! — высокомерно подтвердил Полоскун. — Скромные и благочестивые создания, они заслуживают самой любвеобильной помощи!»
«Понятно. Какая из трех вам нравится больше других? Снук? Или Плук? Или, может быть, Фрук?»
«Не знаю! — капризно отмахнулся Полоскун. — Все они достаточно любезны и снисходительны».
«Завидую вашей отваге! — сказал Винго. — Вы, наверное, заметили их атлетических подруг, Сиглаф и Хунцель? Они — амазонки-клуты с Мутных холмов, и следят за каждым вашим движением».
«Им никто не запрещает мной интересоваться, — гордо заявил Полоскун. — И я готов предоставить им такую привилегию».
«Ага! — догадался Винго. — Значит, вы ничего не подозреваете?»
«Что я должен подозревать?»
«Вы — маленькая мышка, почуявшая сыр в мышеловке, которая вот-вот захлопнется».
Полоскун начинал терять самоуверенность: «Почему вы так думаете?»
«Допустим, будучи человеком неопытным, вы случайно позволили бы себе нарушение принятого у клутов кодекса взаимоотношений полов. В таком случае Сиглаф или Хунцель — а может быть, обе амазонки — могли бы претендовать на вступление с вами в нерасторжимый брак. Капитан Малуф обязан был бы совершить требуемый обряд, и вся ваша жизнь приобрела бы новый, неожиданный смысл».
«Это не поддается представлению!» — развел руками Полоскун.
«Тем не менее, это именно так, — заверил его Винго. — Клуты — достойные всяческого уважения дамы, но, вероятно, у вас другие планы на будущее».
«Конечно! Наше паломничество важнее всего!»
Винго больше ничего не сказал. Некоторое время Полоскун неподвижно сидел за столом, после чего, украдкой покосившись на другой конец салона, тихонько удалился к себе в каюту и прочел восемнадцать страниц сборника «Первичных истин».
Полет продолжался. Мало-помалу команда и пассажиры молчаливо согласовали нечто вроде общепринятого, достаточно дружелюбного распорядка жизни на борту. Фрук, Плук и Снук, игнорируя мрачное неодобрение двух амазонок-клутов, рыскали по всему кораблю, как три шаловливых котенка. В том, что касалось забавных проказ, их изобретательности, казалось, не было предела. Пригласив Полоскуна сыграть с ними в прятки, они умудрились запереть его в туалете на корме, где он и просидел довольно долго, пока его крики и стук не привлекли внимание Калаша. С Винго они играли в другую игру, внезапно окружая его лавиной молодых женственных тел, садясь ему на колени, целуя его в нос, взъерошивая остатки его волос и нежно дыша ему в уши, пока повар не обещал выдать им ореховое печенье и пирожные с кремом. Они устраивали засады Шватцендейлу, ласково обнимая механика, залезая ему на спину, целуя его и заявляя, что он им так полюбился, что они наденут ему на шею расшитый узорами ошейник и будут водить его на поводке. Шватцендейл благосклонно обнимался с девушками, похлопывал их по попкам и отвечал, что их план вполне его устраивает — с тем условием, что его будут хорошо кормить, мыть, причесывать и прогуливать каждый день. «Непременно!» — радостно заверяли его танцовщицы. Они все вместе будут носиться по знаменитому бесконечному пляжу Ша-ла-ла и бросать палки в море, чтобы Шватцендейл за ними бегал и, отфыркиваясь, приносил их обратно в зубах.
Сиглаф и Хунцель наблюдали за проделками трех девушек с угрюмой подозрительностью, время от времени обмениваясь бормочущими замечаниями. Монкриф проявлял терпимость. «Такова жизнь! — говорил он атлетическим амазонкам. — Перед отливом всегда наступает прилив. Если не плыть против течения, однако, утонуть можно и в том, и в другом случае — а для бедного старины Монкрифа настало время качаться на волнах в смутных грезах, глядя в небо, пока его уносит в открытое море».
