Время взаймы (СИ) - Левин Александр Анатольевич (книги бесплатно .txt) 📗
Над перекрестком, метрах в двадцати от того места, где меня высадили (это граница покрытия службы такси), на последних соплях висел горящий красным светофор, а с другой стороны дороги была брошенная автозаправочная станция, старая, еще бензиновая. Мое такси исчезло быстро и беззвучно, я даже не сразу понял, что остался совсем один. Непривычное, но нужное, отрезвляющее чувство. Ты один. На многие километры вокруг нет никого, ты свободен. Но... скрип качелей? Серьезно!? Где-то здесь есть жилой двор, детская площадка? Стало совсем не по себе. Я проглотил ком, сунул руки в карманы и пошел за маячком.
Тихий жалобный скрип провожал меня четыре квартала. Скорее всего, это в моей голове. Может, частично заблокированное кружево из последних сил включает какие-то стоп-сигналы - эге-гей, товарищ, остановись, пока не поздно! - но я точно знаю, что назад дороги нет. Поздно. Поворачивать некуда. Я могу все исправить и исправлю.
Согласно координатам, которые дал мне Лапша, мне нужно именно сюда. Оказался у строения, длинного и невысокого, всего в два этажа, с пустыми глазницами побитых окон. В голове что-то произошло. Без полного подключения не могу объяснить, что конкретно - я просто вспомнил, что через сорок лет здесь организуют притон, где белобрысый кореец будет вставлять людям в головы паленые импланты и сжигать их мозги, уверяя, что чистит память не хуже корпораций. Ему, дураку, и невдомек, что «этажом» ниже, в сырых и темных лабиринтах канализации - гравитационная аномалия. О ней никто не знает. Лапша нашел ее первым. Мне туда. Один шаг - и начну все сначала. Все исправлю. Починю свою жизнь.
***
Скрип никуда не делся, всегда был со мной.
Вот он - теплая осень, яркое полуденное солнце. В нашем дворе осенью бывало красиво; красно-желтыми листьями устелен асфальт; тут яркая горка, турник, качели, разноцветный грибок над песочницей, похожий на зонтик. Качели раскачиваются туда-сюда, как будто ребенок спрыгнул с них только что, секунду назад.
Вот он, этот скрип.
Но во дворе никого нет. Я смотрю на детскую площадку из окна на третьем этаже бетонной коробки, которую привык называть своим домом. Мне нужно называть какую-нибудь коробку домом, мне так спокойнее. Я смотрю вниз, во двор, и не могу понять, что конкретно изменилось, чего не хватает.
- Тебя зовут Антон Фридман.
В горле першит, приходится его прочистить. Сердце ухает в висках. Мне не хочется боятся, но липкий дурной страх не спрашивал моего мнения. Сижу прямо на полу в сыром и темном подвале, где стоит такая вонь, что даже глаза слезятся. Пахнет отходами, гнилой водой и, кажется, горячей смолой.
- Сейчас шестьдесят... восьмой... примерно шестьдесят восьмой год по старому календарю, и, если бы не все это дерьмо, тебе бы сейчас перевалило за седьмой десяток. Да, где-то так.
Яркий двор тает, как акварельный рисунок, и я больше его не вижу. Остается только подвал, где в нескольких метрах от того места, где я уселся, в воздухе висит, не двигаясь, будто нарисованный, султан густого серого дыма.
- Инъекция микроскопических роботов в твоей крови не дает организму изнашиваться, - продолжаю я. Не понимаю, нужно ли говорить именно это. Перед моим лицом, сантиметрах в тридцати, висит голографический экран, на который транслируется запись обращения.
- А нейронное кружево... если ты знаешь, что это...
Вырывается грустный смешок, долго молчу. Затем мы с двойником на экране одновременно поднимаем головы и смотрим друг другу в глаза.
- Цифровая прослойка твоего интеллекта делает за тебя всю умственную работу. Твое сознание рационализировано, все в порядке. Годов с сороковых... Знаешь, что самое смешное, Антон?
Появилось такое чувство, будто на меня кто-то пристально смотрит сзади. Но оглянуться смелости не хватило.
- Человек сто лет ошибался, считая, что его мозг похож на компьютер, а теперь так оно и есть.
Опять давлю из себя невеселый смех. Инстинктивно дотрагиваюсь до шеи. Закрываю и открываю глаза.
- А еще...
Что еще сказать?
- А еще смерти нет. Смерти... такой, какой ты ее знаешь... или знал, или будешь знать... Проклятье... Короче, она теперь другая, старик. Я говорю все это на случай, если временная линия или типа того, если время изменится, и ты попадешь в какую-нибудь параллельную вселенную. Просто важно, чтобы ты ничего не забыл. Нельзя забывать.
Шаги? Я вздрогнул, по спине пробежали холодные мурашки. Замереть, замолчать и прислушаться. Нет, показалось. В горле жутко пересохло.
- Время ускорилось. В среднем сутки теперь длятся около девятнадцати часов. Случилось это десять или пятнадцать лет назад, кажется, сразу после запрета. Но ты привык. Все привыкли. Хотя ученые говорят, что жизнь станет еще быстрее. Они, если нашим ученым можно верить, говорят о каком-то аномальном гравитационном поле...
Я замолчал, облизнул губы.
- Типа огромный мыльный пузырь накрыл половину планеты. Не знаю, как правильно объяснить...
Начала гудеть голова. Лапша предупреждал, что «дырка» негативно действует на самочувствие, сказал, что нужно терпеть.
Сказал: «Не тяни, Фридман». Сказал: «Мы не знаем, чем это может кончиться».
- Я не спал лет шесть и даже забыл, каково это... что конкретно ты чувствуешь, когда сознательное выключается, но сознание продолжает существовать... Умные люди решили, что среднему гражданину просто-напросто не с руки больше тратить время на сон, его, времени то есть, и так всем не хватит, чтобы дожить, поэтому кружево сводит к абсолютному минимуму потребность в отключении жизнеобеспечения организма. Эта штука умная, приятель. Умнее тебя, умнее нас всех.
Я вдохнул - проклятая вонь - и, дрожа от напряжения, выпустил воздух.
- Но постоянно бодрствовать мы не можем, правильно? Здесь и применяют смерть. Ты можешь умереть когда захочешь, а затем вернуться, или смерть могут прописать тебе врачи. Кружево переводит все бортовые системы в режим гибернации - и все, нет человека. Именно то, что тебе, что нам с тобой нужно.
Краем глаза замечаю движение, резко оборачиваюсь, чувствуя, как схватило сердце, но ничего и никого не нахожу. Это все в твоей голове, приятель. Посмотри на пол и увидишь мокрые детские следы.
Посмотри.
- Есть две причины, по которым ты оказался в этом вонючем подвале.
Я быстро провел пальцами левой руки по ладони правой, включая 360-градусную панораму.
- Много лет... тебя мучило, не давало жить, ты пытался забывать, трусливо продавал память, но это всегда возвращалось. А теперь есть решение. Твой друг - Лапша, Эдик, - он крутой программист, передай ему привет, когда снова встретишь, он установил точные координаты аномалии. Еще он предупредил, что история может поломаться. Парадокс убийства дедушки, Новиков, вся эта чушь, ну, ты знаешь. Не могу перейти к делу. Я не могу перейти к делу.
Перед глазами опять залитый солнцем двор.
- Страшно мне. Мне страшно оттого, что может ничего не получиться.
Теперь на скрип качелей накладывается звонкий смех. Я сижу на скамейке и держу в руках большой красно-желтый лист, рассматриваю прожилки на нем, словно карту, а спустя миг опять оказываюсь в подвале.
- Когда-то давно, когда время еще что-то значило, ты допустил страшную ошибку и теперь получил возможность ее исправить. Твои жена и дочь вышли утром в парк погулять, просто прогуляться, подышать свежим воздухом. Были светлые и теплые деньки, середина осени. Они вышли и не вернулись. Так получилось. Тебе сказали, что никто не был виноват.
Облизываю пересохшие губы.
- Но ты ведь знаешь правду, старик. Знаешь, даже если не помнишь. И теперь у тебя опять появилась возможность все исправить. План простой. Возвращаешься в прошлое и перетаскиваешь своих девочек сюда.
Наконец, получилось проглотить ком в горле. Глаза намокли.
- Я могу тебе присниться однажды, если что-то пойдет не так. Я позабочусь о том, чтобы ты увидел это обращение, дружище. Может быть, у тебя все будет хорошо: тебе девяносто два, и внуки приезжают на лето, а ни о каком ускорении времени никто ни сном, ни духом. Было бы отлично, твои девочки рядом, а Сойка взрослая, твоя малышка уже и сама мама, а Света постарела вместе с тобой, и у вас все хорошо...
