Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Князь тоже был не особо рад подобному происшествию, ворча, что я сорвал ему планы на вечер. Но окончательно он рассердился, когда я наотрез отказался пить гадюковку, по его словам — универсальное средство при отравлениях. Пётр Иванович вспылил, обозвал меня клопом и, хлопнув дверью, вышел из номера, сказав, что направляется в столовую, хоть я и испортил весь аппетит.
Не долго я радовался, если так можно было назвать моё унизительное и неприятное времяпрепровождение. Пётр Иванович вернулся из гостиничной столовой с керамической кружкой в руках и молча протянул её мне.
— Что это? — с подозрением спросил я.
— Пей, — грубо приказал предок.
— Но это же молоко! Я терпеть его не могу! — воскликнул я в возмущении.
— Пей, я сказал! — прикрикнул на меня Пётр Иванович, резко вручив мне кружку и расплескав часть содержимого.
— Не кричите на меня. Сейчас выпью, — проворчал я и, поморщившись, осушил кружку. Что вновь спровоцировало запуск фонтана «Тритон».
Не знаю, каким образом я выжил, легче стало лишь на третий день. Меня шатало от слабости, но я всё же нашёл силы привести себя в порядок, а затем спуститься по лестнице на первый этаж и бросить свои больные кости в гондолу.
— Возвращаемся в Тоскану? — предположил я.
— Завтра утром. Сейчас направляемся в «обитель милосердия», — возразил князь, и я уже знал, что он имел в виду Ospedale della Pietà.
— Зачем? Вы ведь уже договорились с руководством по поводу Элизабетты.
— Экий ты зануда! Не для того едем. Отец Антоний на концерт пригласил. Надо быть.
— О, неужели сам маэстро Вивальди пригласил на концерт! — восторженно воскликнул я, хоть и был еле жив после жуткого отравления.
— Сиди молча. А не то опять свалишься за борт, — вновь вернул меня с небес на землю мой дальний предок.
Не могу выразить всех эмоций, которые я испытал на концерте, меня просто унесло волной необъяснимого восторга, когда целый хор юных и прекрасных девичьих голосов грянул первые ноты торжественного песнопения: Gloria, gloria in excelcis Deo!
После более спокойной и таинственной второй части подошла очередь дуэта для двух сопрано — «Laudamus te». К моему удивлению, партию первого сопрано пела никто иная, как Элизабетта Кассини, а второго — незнакомая смуглянка с вьющимися каштановыми волосами и выразительными чёрными бровями — должно быть, неаполитанка.
Должен отметить, что пра-пра…тётушка моей возлюбленной в свои всего лишь четырнадцать с половиной лет обладала уже довольно крепким и поставленным голосом — высоким сопрано светлого, но тёплого тембра, очень редкое сочетание в женском вокале. Скорее всего, решающую роль здесь сыграли как хорошие данные, так невероятная удача — обучаться у самого маэстро Вивальди. Голос же предполагаемой неаполитанки был менее сильным, но тоже довольно мягким и приятным. Как бы странно это ни звучало, но за время, проведённое в Риме, сначала в Сикстинской Капелле, затем — на театральных репетициях, я почти отвык от женских голосов, моей душе их не хватало, и если бы не Доменика, моя фея музыки, то я бы, наверное, сейчас заплакал от счастья.
К слову, я и правда заплакал, только уже во время исполнения шестой части концерта — «Domine Deus, Agnus Dei, Filius Patris», тихого и печального дуэта контральто и виолончели (или виолы-да-гамба, увы, я всё ещё плохо разбирался в инструментах того времени). В связи с чем сидевший рядом со мной на скамье предок вновь наградил меня подзатыльником. Впрочем, это был не последний подзатыльник за весь концерт, следующего я удостоился, когда на заключительной, торжественной и радостной части пытался вскочить с места и аплодировать стоя.
Когда мы уходили, вернее, уплывали на лодке из Ла Пьета, я мысленно благодарил Бога за этот потрясающий вечер. Право же, много лет назад я даже не смел вообразить, что когда-нибудь прослушаю музыку любимого композитора под руководством самого маэстро и в исполнении его прекрасных учениц.
Мою эйфорию портило лишь ворчание Петра Ивановича, который всю дорогу до гостиницы читал мне нотации и возмущался моим недостойным поведением. Но я давно перестал обращать на это внимание, считая лишь необходимой платой за оказанную мне милость. На самом деле, мне по-настоящему повезло с покровителем: несмотря на всякого рода поучения и подзатыльники, этот человек внушал мне доверие, и я мог быть уверен в том, что он и сам меня не тронет, и другим не позволит.
Рано утром мы выехали из гостиницы и, добравшись по каналам до пересадочной станции, отправились на карете в Тоскану. Я мысленно прощался с Венецией восемнадцатого века, с Ла Пьета, её ангельскими голосами и божественной музыкой, с великим Маэстро, пытаясь сохранить в своей душе частицу сказки…
Через несколько дней, поздней ночью, мы прибыли в фосфоринскую резиденцию, где нас дожидались наши соловьи в золотой клетке — Доменика и Стефано. Каково же было наше удивление, когда мы услышали доносящиеся из беседки звуки спинеттино. Не иначе, как моей любимой не спится? Неужели тебе тоже теперь не уснуть без моих тёплых объятий? Если бы ты только знала, как мне было тоскливо и одиноко, когда я унылыми ночами оставался в гостиничном номере, без тебя, в компании лишь старого ворчливого предка! Почему только он тебя с собою не взял?
С этими мыслями я, позабыв обо всём на свете, поспешил в сторону беседки. Впрочем, звуки клавишного инструмента уже стихли, должно быть, Доменика услышала лай сторожевых собак и поняла, что вернулись оба её поклонника — старый дурак и молодой дурак.
Приблизившись к беседке с фонарём, я наконец увидел свою желанную. Она, словно Полярная звезда в ночи, выплыла из тени, и я вновь невольно восхитился чувственными изгибами её фигуры, скрытыми под просторным тёмно-синим одеянием.
— Доменика! — крикнул я и, поставив фонарь на крыльцо беседки, бросился обнимать возлюбленную. Я судорожно сжимал её в объятиях и не хотел отпускать, я просто тонул в медном потоке рыжих волос, вдыхая их запах — запах песка и солнца.
— Ах, Алессандро, — нежно шептала Доменика, гладя меня по моей кривой спине. — Любовь моя…
— Моё почтение, маэстро, — послышался за спиной вездесущий прокуренный баритон.
Увы, мне пришлось отпустить Доменику и, краснея от стыда за явные ласки в присутствии посторонних, воззриться на нашего благотворителя.
— Простите, ваша светлость, — Доменика изобразила изящный реверанс. — Благодарю вас за то, что показали Алессандро Милан и вернули его в целости и сохранности. Я очень беспокоилась за него.
— Ваши переживания были не лишние, — со странной усмешкой заметил князь. — Ладно, оставляю вас. Ложитесь спать пораньше, завтра утром все едем на прогулку. И ты тоже, — последние слова адресовались мне.
«Наконец-то свалил», — подумал я, когда князь покинул нас и направился в дом.
— Любимая, ты даже не представляешь, что случилось со мною в Милане, — возбуждённо начал я своё повествование. — Там был он, Фаринелли! Я слышал его! Я впечатлён до глубины души!
— Я рада за тебя, Алессандро, — улыбнулась Доменика. — Этот небесный голос действительно стоит услышать хотя бы раз в жизни.
— А потом мы поехали в Венецию, и я видел собственными глазами самого маэстро Вивальди, — от нервного перевозбуждения я не заметил, как начал заикаться.
— Успокойся, любимый, — засмеялась синьорина Кассини. — Не хватало, чтобы ты уподобился пономарю Сесто из Ватикана.
— Будь уверена, не уподоблюсь, — усмехнулся я. — Но всё же, ради этого стоило проехать столько километров в карете и проплыть на лодке по зловонным каналам.
— Пойдём в дом, Алессандро, — предложила Доменика. — Воздушные ванны полезны, но не в течение почти двух часов, — с усмешкой добавила она, видимо, имея в виду то, что под лёгким свободным платьем была полностью обнажена, и холодные потоки воздуха беспрепятственно ласкали её изящные формы.
— Как скажешь, пойдём, — шепнул я ей на ухо и, приобняв за плечи, проводил в её комнату.
