Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Вивальди. Времена года. Казалось бы, затёртая до дыр классика, которая всем надоела. Но не мне. Двенадцать скрипичных концертов, словно двенадцать апостолов, открыли мои рыбьи глаза на жизнь, я переслушивал их с начала до конца, когда лежал в больнице и не находил больше никакого утешения. Потому что, когда приходили родители, их эмоции застилали всё, они до такой степени меня жалели, что хотелось повеситься. Мне не хотелось казаться больным, не хотелось падать в глазах родственников, поэтому я старался держаться в их присутствии и только ночью давал волю чувствам.
Я слушал только «Времена года» и на время забывал о том, что случилось со мной, о том, что происходит. Эта музыка, словно волшебный бальзам, проникая сквозь уши, залечивала болезненные шрамы и швы, и, слушая её, хотелось жить. Да, жить, хотя бы ради того, чтобы вновь слушать музыку Вивальди.
А теперь мне предстоит встреча с моим давним кумиром, не побоюсь этого слова, хотя и прекрасно понимаю все приоритеты. В данном случае я не преклонялся, но лишь уважал и почитал великого Мастера, и это не казалось мне зазорным.
Мы вошли в небольшую церковь, в которой возвышался орган, и я увидел то, что и хотел увидеть. Великий маэстро, изящно дирижируя смычком, руководил игрой многочисленного скрипичного ансамбля, состоявшего лишь из юных и прекрасных девушек-подростков в скромных чёрно-белых платьях. Среди смуглых и черноволосых девочек я не мог не заметить рыженькую — маленькую, изящную девчушку с озорным взглядом, которая сосредоточенно выводила свою нотную строчку, не обращая ни на кого внимания. Должно быть, это и есть та самая Элизабетта Виттория Кассини, сестра прямого предка моей Доменики.
Спустя какое-то время оркестр разделился на две части: первые остались за своими пюпитрами, а вторые заняли места на хорах, где, словно под воздействием волшебной палочки маэстро Вивальди, грянули хор из Gloria:
— Domine fili unigenite Jesu Christe!
О, это произведение не сравнить ни с чем! Я и сам пел его, вместе с хором мальчиков много лет назад, я знал его наизусть, но никогда ещё не слышал в столь прекрасном исполнении. Или это девушки так проникновенно поют? Не может быть, басовую партию тоже поют девушки! Кажется, я схожу с ума…
— Пётр Иванович, послушайте, — затаив дыхание обратился я к предку. — Это чудо света!
— Согласен. Люблю, когда девицы поют, — удовлетворённо отметил князь.
— Я это знаю, — усмехнулся я, вспомнив инцидент во время выступления Доменики в тосканском дворце.
Вскоре репетиция закончилась, а мне так и не хватило наглости подойти к великому маэстро и хотя бы попросить автограф. Я вновь скрылся в коридорах, но на этот раз — в коридорах La Pieta. Нет, я не испытывал страх. Я испытывал нечто другое.
Зато Пётр Иванович после репетиции подошёл к маэстро и попросил позвать синьорину Кассини. Как выяснилось, Элизабетта сегодня впервые играла первую скрипку в концерте, и маэстро похвалил её за это, сказав, что по своему таланту девочка ничуть не уступает старшему брату.
О чём дальше говорил достопочтенный предок с великим маэстро, я уже не слушал. В моей душе играла музыка, которую хотелось слушать вечно.
Вскоре маэстро Вивальди покинул помещение, сославшись на плохое самочувствие, отчего мне стало невыносимо горько. Элизабетта осталась наедине со своим будущим свёкром и его завалящим потомком.
— Синьорина Кассини, познакомьтесь с Алессандро Фосфорини, братом своего будущего супруга, — с усмешкой представил нас друг другу Пётр Иванович.
По выражению лица девушки можно было понять, что она весьма удивилась, увидев «виртуоза», как две капли воды похожего на её возлюбленного пару лет назад.
— Я оставлю вас наедине, поговорите. Сам же я пойду проведаю вашего воспитателя и поговорю насчёт грядущей свадьбы.
— Невероятно, — наконец, промолвила Элизабетта. — Простите за вопрос, но сколько вам лет, ваша светлость?
— Двадцать четыре, — ничуть не стесняясь, ответил я. — Я певец-сопрано, ученик вашего брата.
В чистых зелёных глазах скрипачки вспыхнул огонь негодования. Надо сказать, юная синьорина Кассини чем-то напомнила мне девочек-подростков из моей же школы, агрессивных и язвительных.
— Так вы и есть тот самый Алессандро, нечестивый любовник моего брата, которого я ненавижу?!
— Синьорина, не горячитесь, — попытался успокоить её я. — Это только слухи.
— Слухи? Да мне стыдно за брата с момента моего рождения! — воскликнула Элизабетта. — Я готова даже навсегда остаться в монастыре, чтобы до старости молиться за него, грешника!
— Простите, синьорина, но так нельзя. Доменико — замечательный человек, а то, что или кто ему нравится — так это дело десятое, — попытался объяснить я.
— Всё равно. Простите, ваша светлость, Алессандро, — Элизабетта склонилась в реверансе. — Но у меня есть повод не считать Доменико своим братом.
— Возможно, потому, что Доменика — ваша сестра? — вдруг вырвалось у меня.
— А вот это не смешно. Так почти и есть. И, да, ваша светлость, я говорю то, что думаю. Мой брат вызывает у меня лишь презрение и отвращение.
— Но почему? За что вы его презираете? — искренне не понимал я. — Почему так относитесь к человеку, который, фактически, заменил вам отца? Ведь он бросил карьеру ради вас с Эдуардо! — покраснев от гнева, воскликнул я.
— Так ему и надо, за его грехи. Вы, конечно, будучи таким же как он, не можете понять всё моё отвращение. Но мне, как чистой и порядочной девушке, противно иметь дело с мужчиной, осквернившим свою мужественность, частенько выходя из дома в женском платье, без бриджей, и удовлетворяющим себя при помощи «подарка Алессандро Прести». Какая мерзость!
— Какого ещё подарка? — не понял я.
— Как? Вы не знаете, что я имею в виду? Вроде бы из нас двоих «виртуоз» не я, а вы, — язвительно произнесла Элизабетта.
— Ваше негодование лишено объективности. В вас говорят стереотипы. Вы предвзято относитесь к «виртуозам», приписывая всем одинаковые взгляды и поведение. К вашему сведению, я девственник. И люблю женщин, — честно ответил я. — Но это не даёт мне право презирать таких, как Доменико.
— Вы все врёте, — возмущённо воскликнула Элизабетта. — Все «виртуозы» пытаются казаться невинными и праведными, когда это выгодно им. Но как только Папа отвернётся, то сразу же начинается полное беззаконие.
— Что лично вам сделали «виртуозы», что вы столь агрессивно к нам относитесь? — по-прежнему не понимал я.
— Вы отобрали у римских женщин сцену. И не только сцену. Любую возможность заниматься творчеством. Если бы не падре Антонио, я бы сейчас сидела дома, на кухне, не смея даже заикнуться о музыке!
— Это так, маэстро Вивальди великий, святой человек. Но вспомните, что вас отдал сюда именно Доменико.
— Только по благословению падре Антонио, — вредная девчонка напрочь отказывалась признавать заслуги «брата».
— Похоже, что вас не переубедить, — закатил глаза я. — Но не беспокойтесь, мы скоро уезжаем в Россию. Навсегда. И Доменико забираем с собой.
— О, это будет наилучший подарок к нашей свадьбе с Микеле! Ваша светлость, искренне благодарю вас за это.
— Всего доброго, возможно, когда-либо вы прозреете, — поспешил откланяться я, про себя думая: «Вот мелкая стерва! Эх, бедный Мишка! Чувствую, она ему ещё покажет, где раки зимуют».
Комментарий к Глава 52. Торжественная клятва и посещение Венеции «terminum» – предел (лат.)
Текст из романса Танеева “Венеция ночью”
====== Глава 53. Приключения в Венеции и борьба со страстями ======
Тем же вечером нам предстояло посетить оперу в Венеции, чего я жаждал всем сердцем. Увы, по злой иронии судьбы, мне не суждено было на неё попасть. Мутная вода из Гранд-канала, которой я всё-таки успел наглотаться, упав за борт, сделала своё дело: я страшно отравился и весь вечер провёл за ширмой в компании «белого приятеля» и с медным тазом в руках, превратив гостиничный номер в филиал Боткинской больницы*. Желудок словно выворачивало наизнанку, меня будто бы разрывало изнутри, казалось, что сейчас все мои внутренности вылезут наружу и я умру, не выдержав мучений.
