Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— В ближайшее время я планирую нанести визит синьоре Кассини с целью получить её согласие на брак дочери и поездку сына в Россию, — спокойно сообщил Пётр Иванович.
— Прекрасно. Но я никуда не поеду, — упрямилась Доменика. — С моей стороны будет преступлением второй раз сбежать накануне премьеры оперы.
— Премьеры? — удивился я.
— Да. Маэстро с большим запозданием договорился о назначении меня на роль Минервы в его новой опере, которая состоится через месяц. Я не могу подвести его.
— Что же вы раньше не сказали, синьор Кассини. С превеликим удовольствием бы послушал вас. И смею заметить, вам бы очень подошла женская роль, в отличие от… — князь запнулся, покосившись на развалившегося на бархатном диване у двери синьора Меркати. — В отличие от моего сына.
— Но Алессандро был великолепен в образе Филомелы! — воскликнул Стефано. — Столько ярости и огня в глазах! Просто царица амазонок!
Пётр Иванович лишь закатил глаза при этих восторженных и бессмысленных словах. «Итальянец, что с него взять», — прочитал я в глазах князя.
— Позволю себе согласиться с Петром Ивановичем, — возразил я. — Доменико создан для сцены, а его голос подобен лучам солнца, ласкающим золотистую гладь океана.
— Мы были бы крайне счастливы, если бы вы, синьор Кассини, спели нам что-нибудь на ваш выбор.
— Угодно ли вам, чтобы мы спели четырёхголосный канон а-капелла? — предложила Доменика.
— В другой раз. Сейчас я хочу прослушать вас сольно. Клавесин есть в моём кабинете.
После завтрака князь пригласил нас в свой кабинет, где в дальнем углу под синим шёлковым покрывалом стоял небольшой клавишный инструмент из красного дерева.
Князь занял почётное место в кресле, обитом светло-зелёным атласом, гости расположились на диване, а я облюбовал себе табуретку, впрочем, тоже в барочном стиле.
Доменика изящно опустилась за клавесин и сыграла первый аккорд. Я с замиранием сердца предвкушал грядущее волшебство её мягкого контральто. Доменика запела, и меня будто бы унесло на американских горках в соседнюю галактику. Браво, маэстро!
После выступления ребята активно аплодировали и повторяли за мной «Браво, Доменико!». Но вот князь как будто переменился в лице: в его глазах я явно увидел «всплывающее окно об исключительной ситуации». Затем он осторожным движением набросил на себя клавесинное покрывало.
— Это было… великолепно, — тяжело дыша, ответил князь. — А теперь, Сашка, проводи гостей в сад и покажи им наши роскошные лилии.
— А как же вы? — обеспокоенно поинтересовался я. — Вам нехорошо? Позвать Кузьму?
— Я предельно ясно выразился, — гневно взглянул на меня Пётр Иванович, и я решил не перечить, уведя всю компанию в сад, вспомнив про знаменитые «сатирические куплеты» сэра Харриса из повести Джерома.
После прогулки князь позвал меня к себе в кабинет. Предчувствие у меня было не очень хорошее. Казалось, что сейчас меня будут ругать, на чём свет стоит.
— Что ж, я вижу, у моих детей хороший вкус, — наконец произнёс князь.
— Что вы имеете в виду? — осторожно поинтересовался я.
— Хороша твоя «маэстро Кассини». Прекрасная женщина, — удовлетворённо сказал Пётр Иванович, а я совсем упал духом при его словах.
— Прошу прощения… Не понял? — переспросил я.
— А тут и понимать нечего, — криво улыбнулся князь. — У Фосфориных не встаёт на всяких «виртуозов». Проверено.
Тут мне стало всё ясно. Значит, вот почему князь столь резко выпроводил нас из кабинета? Голос Доменики спровоцировал неожиданную реакцию. Теперь понятно, почему Папа запретил женщинам петь в театре: слушатель восемнадцатого века отличался крайней впечатлительностью. Странно одно: почему-то ЧП у князя, а краснею я.
— Любишь её? — наконец поинтересовался Пётр Иванович.
Тут я понял, что скрывать более нет смысла, в отчаянии обхватил голову руками и заплакал. Зачем вы сейчас наступили мне на больную мозоль?! Князь, ничего не говоря, лишь сжал меня в крепких объятиях.
— Да! Люблю! Люблю больше жизни! Умру за неё! — рыдал я, пуская недостойные дворянина нюни в светло-бежевый кафтан князя.
— Будет тебе. Что же ты так, мальчик мой, — успокаивал меня пра-пра…прадед. — Твои чувства взаимны?
— Увы, да, — едва сдерживая слёзы, отвечал я.
— Увы? Кто вам мешает? — строго спросил князь.
— Все, ваша светлость! — сквозь слёзы шептал я. — Синьора Кассини ненавидит меня, но не это самое главное: Папа не разрешает кастратам любить женщин. А без них жизнь бессмысленна! Я без своей Доменики — пустое место, лишь она, подобно греческим богам, вдохнула жизнь в эту каменную глыбу по имени Алессандро!
— Папа не позволяет, так папенька дозволит, — усмехнулся князь, отпуская меня и, жестом приказывая сесть на диван, достал из секретера графин с прозрачной жидкостью и две стопки. — Но, конечно же, заручившись разрешением государыни.
====== Глава 41. Допрос «партизана» и поездка в Рим ======
Князь Фосфорин разлил прозрачную жидкость по гранёным хрустальным стопкам. Одну из них он протянул мне, а затем коснулся её со звоном своею.
— За тебя, — с лёгкой усмешкой Пётр Иванович провозгласил краткий тост, а затем мы синхронно влили в себя по пятьдесят грамм «горючего». К моему удивлению и радости это оказалась не итальянская виноградная граппа, а самая обыкновенная русская водка, которую пра-пра…прадед, скорее всего, прихватил с собой из России.
Осушив стопку, Пётр Иванович с грохотом поставил её на письменный стол и занюхал табаком из деревянной табакерки с вырезанными на ней павлинами. Постойте. Где-то я уже видел эту табакерку.
В памяти всплыл один эпизод. Когда я был совсем маленьким, мы с родителями ездили на дачу к дедушке Илье и бабушке Наде. Будучи любопытным ребёнком, я в первый же день исследовал все закоулки в маленьком деревянном домике, даже на чердак залез. Там, в старом пыльном секретере я обнаружил такую же точно табакерку, но на тот момент не заинтересовался и на многие годы о ней забыл.
— Что, нравится? — удовлетворённо спросил Пётр Иванович, заметив мой интерес к артефакту. — Моя работа. Впрочем, как и все табуретки в этом кабинете.
— Вы занимаетесь резьбой по дереву? — я искренне восхитился мастерством дальнего предка.
— Чем ещё заняться от скуки старому корабельному мастеру, — вздохнул князь. — Я в своё время считался одним из лучших. Сам Пётр Алексеич был доволен моей работой.
— Где познакомился со своей ненаглядной? — задал наконец вопрос пра-пра…прадед, наливая нам обоим по второй стопке.
— В Риме, — угрюмо ответил я, не желая распространяться о подробностях биографии своей возлюбленной.
— Понятно, что не в Париже, — с сарказмом ответил князь. — Первый раз вижу девицу со столь крутым характером, да к тому же в мужском костюме.
— Смею заметить, не от хорошей жизни, — заметил я.
— Кому ты это рассказываешь? — усмехнулся Пётр Иванович. — Тем не менее, она прекрасна.
С последним я не мог не согласиться: в какой-то степени я был рад, что достопочтенный предок меня поддерживает и разделяет мои предпочтения. Однако тот факт, что князь узнал правду, меня немного беспокоил.
— За твой превосходный выбор, — с хрустальным звоном князь вновь озвучил тост.
— Пётр Иванович, — наконец, осторожно сказал я. — Ведь вы никому об этом не скажете? Я имею в виду здесь, в Италии.
— Я, по-твоему, кто? Шут гороховый, который мелет всё подряд — что знает и что не знает? — рассердился князь.
— Простите, не хотел вас обидеть. Но не спросить не мог. Это слишком серьёзное дело, и я должен быть уверен в том, что моя возлюбленная будет в безопасности.
— Пока что я могу сказать только одно: в Риме ей оставаться нельзя. Поэтому ты должен убедить её поехать с нами.
— Я сделаю всё, что в моих силах. Но без неё никуда не поеду.
— Кто куда поедет, решаю я, — резко возразил князь и произнёс новый тост: — За воссоединение.
