Откровение - Никитин Юрий Александрович (чтение книг .TXT) 📗
Томас с опаской поглядывал на далекий косяк, где едва различал конские головы. Среди крестоносцев ходили жуткие рассказы о конях гуннов, которые едят только человеческое мясо, бьются с врагом наравне с хозяином, а если хозяина собьют на землю, то конь все равно хватает его в зубы, хоть живого или мертвого, и приносит в родной дом. Такого коня невозможно приручить другому, он умрет от голода или бросится в пропасть, но чужаку служить не станет…
От табуна отделилась кучка, Томас заволновался, но Олег с двумя гуннами выехал вперед. Табунщики вели на арканах двух… нет, Томас не решился бы назвать их конями, настолько отличались от простых коней, а простыми Томас сейчас назвал бы и тех, которых седлают для императоров.
Рослые, иссиня-черные, но с красными гривами и хвостами, они мчались легко, едва касаясь земли узкими копытами. Гривы стелились, как пламя пожара, глаза полыхали, словно угли костра, а пасти казались пастями диких зверей, где белые ровные зубы блестели хищно, пугающе.
Томас даже попятился с конем вместе, когда чудо-коней остановили перед их маленьким отрядом. Олег соскочил на землю, уже щупал коням бабки, заглядывал в рот, тыкал пальцем в брюхо, придирчиво похлопывал по крупу:
– Да, это та порода… Только вот здесь слабовато…
Табунщик сказал виновато:
– Больно сочная трава выдалась! Не успели сожрать, как снова выросла. Так и не пришлось откочевать на горное пастбище.
– Тогда просто бы погоняли, – сказал Олег сердито. – Нагрузить пару мешков с камнями, пусть побегают одну полную луну. И все подтянется.
– Спасибо, Метатель Топоров. Сделаем, как ты скажешь. Какого берешь?
Олег оглянулся на Томаса:
– Пусть сэр рыцарь выбирает. Он у нас благородный! Поверишь ли, его самого уже выбрали королем. Правда, на нем не больно поездишь…
Томас чувствовал, что на него посматривают с сомнением. С надменным видом соскочил, стараясь не сильно сгибать колени под тяжестью доспехов, ткнул пальцем в коня, который показался чуть менее диким:
– Вот этого. Он вроде бы злее.
Табунщик поклонился:
– Верно! Что значит нашего корня воин. Сразу коня видишь. Этот любит прикидываться тихоней, но знатока не провести…
Томас, холодея, как будто голым выскочил на мороз, пробормотал:
– Конечно, мне да не понять… гуннского коня?
Голова его коня была как скала, на лбу можно мечи ковать, верхнюю губу чуть приподнял, белые зубы прямо волчьи, только впятеро крупнее. Не то насмехается, не то собрался грызануть. С такими зубами любой панцирь сомнет, как лист подорожника.
Синие глаза рыцаря встретились с кровавыми глазами коня-зверя. «Если ты меня опозоришь, – мысленно поклялся Томас, – то узнаешь, сколько весит мой кулак в боевой железной рукавице. Даже если твоя голова крепче скалы, вряд ли не разлетится вдрызг…»
Ему показалось, что в безумных глазах зверя с гривой мелькнуло какое-то выражение, но разглядывать некогда, одной рукой ухватился за недоуздок, другую положил на холку, собрался с силами и… почти взапрыгнул на широкую, как стол, спину. Во всяком случае, ощутил себя на коне, тот еще стоял ошеломленный, тряс головой, не в силах прийти в себя от такой предерзости, а Томас на всякий случай изо всех сил, стараясь делать это незаметно, сжал конские бока коленями.
Конь всхрапнул, оглянулся дикими глазами. Томас сказал успокаивающе:
– Хороший, хороший…
Олег взметнул себя на другого коня, голос был бодрым:
– Поехали?
– Поехали, – согласился Томас. – Только как же они… крылья где?
– А зачем тебе крылья?
– Ну… на небо же… повыше! Как же иначе?
Олег отмахнулся:
– Как-нибудь на досуге объясню. Сам пока не знаю толком, но заметил, что ежели очень быстро мчаться, то можно скакать по воде, почти не замочив копыт… по крайней мере брюха… я видывал одну ящерицу, что бегает по воде на задних лапах. Быстро-быстро бежит, лапы так и мелькают, а в воду погружается разве что по щиколотку.
Он тронул коня, тот довольно взвизгнул и с места пошел вскачь, все убыстряя и убыстряя прыжки. Табунщики с визгом и воплями поскакали рядом, но хоть и гнали коней во всю мочь, быстро отстали. Томас ощутил, как встречный ветер начинает раздвигать губы, стараясь ворваться в рот и раздуть его, как жабу, выворачивает веки. Конь несся легко, но земля мелькала с такой скоростью, что слилась в серую полосу. Томас вскрикнул:
– Но здесь же не вода…
– Если очень быстро, – донесся едва различимый в завывании ветра вопль, – то и по воздуху… Мне так кажется…
Ветер стал резким, как нож, сек лицо, Томас поспешно опустил забрало, но и в узкую щель поток воздуха врывался острый, режущий, злой. Он не знал, как можно по воздуху без крыльев, но дядя говорил, что и майский жук с его пузом и тяжелым задом летать не должен, но жуков летает столько, что кружку пива не выпьешь теплым майским вечером в саду, чтобы туда не нападало этих проклятых толстяков…
Он пригнулся, зарывшись головой в конскую гриву. Если бы не в железе, вспомнил оружейников, встречным ветром разнесло бы в клочья. Кто бы подумал, что их панцирь защитит не только от стрел и мечей, но и куда более опасных разящих струй воздуха!
Рядом несся, как выпущенная из лука гигантская стрела, черный конь. Красные волосы Олега слились с его красной гривой, как и Томас, пригнулся, но не вцепился судорожно, его пальцы похлопывали по шее коня, поглаживали. Мол, хорошо, так и давай, но ты можешь и быстрее, знаю…
Томас не выдержал, отвернул лицо от секущего ветра. Ощущение такое, что в узкую щель забрала настойчиво протискивается холодный клинок мизерикордии, так пусть же пытается пробиться сквозь железный шлем, а для ушей, слава Пречистой, пока что дыр не придумали.
Олег указал пальцем вверх. Томас не понял, а когда внезапно все озарилось светом, мелькнули блестящие изломы, словно со всех сторон сверкали гигантские глыбы льда, а потом снова свистящая в ушах пустота, запоздало сообразил, что проскочили слой второго неба, где обитают небесные существа повыше ангелов.
Прозевал он и третье небо, лишь четвертое успел заметить издали по внезапной полоске света, но конь к тому времени разогнался так, что в глазах вспыхнуло на короткий миг, и снова Томас прилагал все усилия, чтобы спрятаться за гордой гривой, не дать себя сорвать уже не ветру, а ревущему урагану.
