Сильнейшие - Дильдина Светлана (читать книги полные txt) 📗

— Меня Ила зовут, — продолжала незнакомка меж тем, и не сразу заметила, что подросток вовсе окаменел.

— Да что ты? Или я тебя напугала? — встревожилась она, ладонью помахала у него перед глазами: — Эй! Настолько не по нраву такая родня?

— Что ты, — Огонек покраснел, будто спелая свекла, и умоляюще проговорил:

— Я очень рад! Только сказать-то ей как? Вдруг рассердится?

— Лиа? Та, что одна шестнадцать весен прожила, о дочери тоскуя? — рассмеялась женщина, и помолодела сразу. Теперь не на грустную сойку смахивала, а на пересмешника. Скомандовала:

— А ну, пойдем!

— Только ты сама ей скажи, — поспешно выкрикнул уже в спину ей, и заторопился следом.

Не знал, что как новость преподнесла Ила — во время самого важного разговора снаружи у стены просидел. Руки похолодевшие, лицо влажное — ну и жалкое зрелище, должно быть, подумалось вскользь. А когда Лиа выглянула из дома, все позабыл, столько тепла было во взгляде немолодой женщины.

Голову поднял, посмотрел умоляюще. Встал, понимая, что надо что-то произнести.

— Прости, я ни в чем не уверен… я не собираюсь выдавать себя за твоего внука, — смешался, но глаз не отвел.

Лиа прижала его к себе — как южанка, мелькнула мысль у подростка — и проговорила быстро:

— Да какая мне разница? Ты можешь им быть — этого довольно. Скажи, тебя отпустят жить у меня? Конечно, если и мне позволят уйти.

— Я не знаю…

— Тебе хорошо в своей комнате в Аусте?

— Мне там… неплохо. — Смутился. Неуютно порой… но набиваться к ней под крыло — совсем некрасиво. Но так и хотелось сказать: у меня ни разу не было дома… я не помню, как это…

— Дом у нас будет общий, — сказала целительница; и ей — первой — поверил мгновенно и полностью.

Глава 20

Астала

В последние недели Хранительница тревожилась. Это отмечали старики — слышал разговоры деда с другими — и он сам, единственный из молодых. Башня отнюдь не была разгневана, скорее, испытывала смутное беспокойство, еще не заявляя об этом в голос. И не частые грозы и бури были тому причиной.

Юноша приложил ладонь к нагретым солнцем камням — каждая трещинка была знакомой, родной. И у подножия, и здесь, наверху. А еще тут не слышно ни ветра, ни птичьего щебета. Стук сердца Хранительницы громкий, и заглушает все…

Стал на самый краешек ограждения, раскинул руки, прогнулся. Хорошо… ветер ласкает тело. Если прыгнуть, будет восхитительное ощущение полета… а потом боль. Или нет? Полет… он прыгал и со скал в воду, и в высоты в обличьи энихи. Хорошо… Покачнулся, привстав на пальцах.

— Ну и дурак, — послышался детский голос. Кайе развернулся, готовый ударить. — Слезь оттуда, свалишься ведь, кошка несчастная, — голос принадлежал некрасивой девчонке примерно десяти весен от роду. Она сидела за выступом на плите и грызла орехи.

— Ты кто такая? Я где-то видел тебя, — спросил оборотень с досадой.

— Я Илха, — сказала девчонка с легкой надменностью.

— А, эта… из дома Иммы, — юноша потерял интерес к ней. Равнодушно спросил: — Что ты здесь делаешь?

— Сижу и грызу орехи. А ты все же слезь. Грохнешься, потом скажут, я тебя убила.

Он и вправду чуть не полетел вниз, согнувшись от смеха.

…Илха — приемыш Иммы, средняя дочь в многодетной семье. Два года прошло, как поселилась в чужом доме. Не ведомо никому, что за восторг испытала, увидев на пороге своего — золотую фигуру: челе и юбка из золотистой шерсти, золотисто-смуглая кожа, и украшения лежат ровно-ровно, не звякнут — и тоже сверкают, как солнечный луч. Вмиг река разлилась между прежним и будущим, неведомым еще самой Илхе.

— Я хочу жить у тебя, — сказала она солнечной гостье.

Та глянула удивленно и кивнула:

— Живи.

Два года прошло, прежде чем осознала — отнюдь не красавица Имма Инау. Но отныне красивые вызывали у Илхи только презрение.

— Как ты сюда попала? — спросил юноша, сходя с каменного бортика.

— А тебе-то что, жаль?

Он взглянул на плетеную корзиночку с орехами на ее коленях, на упрямо выдвинутый вперед подбородок. Выбросил руку вперед:

— Здесь могут есть только птицы, — точным движением сопровождая слова.

Илха с видимым сожалением проводила взглядом улетающую в небо корзинку.

— Ладно… Я попросила Имму-дани показать мне город сверху. Она и привела.

— Ладно! — передразнил ее. — А где она сама?

— Она кого-то сверху увидела, убежала. Жди, говорит.

— И давно ждешь?

Девчонка, прищурясь, взглянула на солнце:

— Час-то будет. — И рассердилась: — Тебе-то чего?

— Идем, — кивнул в сторону лестницы.

— Я дождусь Имму.

— Вот дура! Собрались дуры под одной крышей! А если она не придет?

— Придет.

— Кто станет с тобой возиться, если увидит здесь? Станешь пищей для воронов, и все!

— Я подожду! — она сверкнула глазами и уставилась в другую сторону.

— Слушай. — Голос был вовсе уже не беспечный. — Либо со мной идешь — тащить я тебя не намерен, либо ныряешь вниз прямо отсюда! — недвусмысленный знак рукой, и девчонке становится не по себе: это не угроза.

А он говорит сквозь зубы:

— Хранительница — не место для идиоток!

Илха, еще не встав толком, чуть не на четвереньках отбежала к лестнице. По ступенькам помчалась, рискуя сломать себе шею, лишь бы не ощущать его присутствие за спиной. Выбежав наконец наружу, крикнула разгневанно:

— Сам ты… глупая кошка! — и стрелой полетела к дому.

Рассмеялся, глядя ей вслед, погладил стену Хранительницы, прислушался: нет, душа Асталы не успокоилась… не девчонка виной. Впрочем, и сам не верил в такую нелепость. Башня чего-то ждет… и говорит ему. Опустив глаза, пытался понять — но не понимал.

Золотистая полотняная юбка остановилась подле него. Маленькие ноги в позолоченных плетеных сандалиях… помотав головой, вскинул глаза, невольно нахмурившись.

— Ты не встречал Илху? — Имма глядела растерянно. — Куда она подевалась?

— А ты забыла уже? — фыркнул, вспомнив, как удирала девчонка.

— Что? — еще больше растерялась молодая женщина.

— Дома ищи…

Паук на ее плече зашевелил лапками, подчиняясь движению солнечного луча.

— Эй! — окликнул уже почти ушедшую Имму. — Ты ничего не слышишь?

— Я много что слышу. — Женщина вопросительно смотрела на него, но он устыдился — спрашивать совета у этой полоумной. Она ведь если и слышит — неправильно истолкует. И потом, неужто Хранительница скажет кому-то, кроме него?!

Вбегая в дом, едва не сбил с ног Улиши — ощутил исходящую от нее волну притягательного аромата. Сразу вспомнился нагретый солнцем лес…

Та остановилась рядом, потерлась щекой о плечо, мурлыкнула. Нахмурился, отодвигаясь — но она вновь прильнула. Вблизи кожа ее пахла лимонником и медом. Подумалось — наверное, и на вкус такая же, сладкая.

— Я-то тебе зачем?

— Ты мне нравишься…

Позабывшись, привлек ее к себе, губами пытаясь выпить весь мед ее губ — но оттолкнул, вспомнив, кому она принадлежит. Выдохнул:

— Самка ихи!

— Для тебя это не плохо, — засмеялась Улиши.

— Уйди.

— Ты же не маленький мальчик. Будешь думать обо мне… ночами… если еще не думаешь!

— Ты не одна в Астале.

— Одна из немногих, кто хочет быть с тобой по доброй воле! — рассмеявшись, она игриво качнула подолом юбки и убежала, словно танцуя.

Звон нашитых на подол колокольчиков сопровождал ее, стихая по мере того, как она удалялась.

Близнецам не мешали видеться — и они черпали поддержку друг в друге, случайным образом меняясь ролями. Если девушка начинала обвинять во всем родственников, Айтли старался ее успокоить, если наоборот — Этле заботилась о брате.

— Ну что я могу сказать тебе, сестренка, — юноша гладил голубя, довольно ворковавшего на подоконнике. — Крылатая почта… Хотел бы я крылья для нас обоих. Оба наши голубя вернулись с приветом от родни… но мне было грустно читать эти записки.