Золотая свирель - Кузнецова Ярослава (книги без сокращений .txt) 📗
— Родню ищи, — равнодушно посоветовал судья. — С них и взыскивай….
— Какую родню? — взвыл горшечник. — Откель у фулюгана родня? Как же так, он помер, а мне отвечать…
Я оглянулась на своего спутника. Пепел состроил кислую мину. Со лба у него текло, брови и волосы казались мокрыми.
— Не видишь паромщика?
Он уныло мотнул головой. Я еще раз без особой надежды окинула взглядом толпу. Черт ногу сломит. Каша и каша.
— Долго тут? — постучала пальцем в спину соседа, стоящего впереди.
— Как повезет, — ответили через плечо. — Иные по неделям дожидаются. Когда торопишься, то вон писцу монету сунь, а лучше две.
Ага, подумала я. Это мысль.
Стиснула зубы и ввинтилась между соседями. Пропустили с ворчанием. Писец сидел совсем рядом с растянутой цепью, и дотянуться до него было парой пустяков. Я нашарила в узелке золотой и, не мудрствуя лукаво, просто ткнула им парня в плечо. Писец отшатнулся, полоснул меня возмущенным взглядом и зашипел:
— Рехнулась, что ли? Убирайся отсюда, а то судья под стражу сейчас… — а сам сложил вторую ладонь лодочкой, и просунул ее себе под локоть — туда я монету и уронила.
— Имя, дура! — одними губами сказал писец, сосредоточенно и преданно глядя куда-то в бумажки.
— Ратер, — сказала я тоже вбок. — Кукушонок.
Писец не кивнул даже, но бумагами зашелестел. Судья тем временем жевал губами, вопящего горшечника утащила стража, и я решила далеко не уходить, хотя меня то и дело толкали в спину.
Писец покопался в близлежащих бумагах, Ратера не нашел и вызвал тем временем следующего:
— Варабет Косой, обвиняется в покраже плаща из корчмы "У Лисицы".
Судья засунул в ухо кривой мизинец и прикрыл глаза. Писец же, малость раздвинув кулак, разглядел наконец мою монету, изменился в лице, вскочил и принялся шарить по другим кучам.
Я ждала, изнывая, дурея от духоты, толкотни, крепчающего запаха пота, и плохо понимала, что собственно происходит с этим Варабетом, и почему из толпы выскочила серая женщина с ревущим ребенком на руках, хлопнулась на колени и, перекрикивая ребенка, принялась перечислять судье свои несчастья. Судья, впрочем, оставался бесстрастен, рассматривал извлеченный из уха мизинец и не вмешивался, а когда она выдохлась, просто махнул рукой. И Варабета и серую женщину с чадом уволокли куда-то за грань видимости.
Писец закопался в другой пачке, отчаянно оглянулся на меня, схватил первый попавшийся лист и прочитал:
— Котор Мельник, обвиняется в украже трех мешков муки с подменою оных трухой и опилками.
Мельника привели довольно быстро, но его разбирательство полностью пролетело мимо моего внимания. Я нервничала, потела, переминалась с ноги на ногу. Писец все копался.
— Лахор Лягушонок, обвиняется в покраже с лотка веера с инкусрацией… э-э… инкустарцией перламутром.
— Истец здесь? — судья закрыл глаза.
— Истец! Истец?! Нету истца… Не пришел, видать…
Привели Лягушонка. Он был маленький, щуплый и с порога заныл:
— Господин судья, да за что же, да я нечаянно, я его толкнул нечаянно, посмотреть нагнулся, а он и упади…
— И тебе за пазуху, — зевнул судья, не глядя на обвиняемого. — Двадцать плетей. Следующий….
Писец тем временем нашел Ратера в какой-то другой, небольшой кучке, еще раз изменился в лице, и дрожащим голосом зачитал:
— Ратер по прозвищу Кукушонок, обвиняется в… в разбойном нападении и грабительской покраже кошелька с семью десятками авр, срезанного оным с пояса.
Что? Семьдесят золотых? Ерунда какая… не помню, сколько тогда в кошельке было золота, но никак не семьдесят… там и полстолька не было… не стала бы я с собой такую тяжесть таскать!
Судья проснулся.
— Я ж тебе велел зачитывать мелочь. — Судья мутно исподлобья уставился на писца. Тот позеленел, но не отступил:
— Да вы его сами сюда положили, господин судья! Вон он, промежду Хортом Занозой и этим, который телегу опрокинул…
Судья засомневался, но спорить ему было лень.
Один из стражников ушел… потом вернулся, толкая перед собой кого-то чумазого и оборванного… Кукушонка?
Кукушонок проковылял вперед, и покорно упал на колени, когда его толкнули между лопаток. Всклокоченная голова его поникла.
— Ратер Кукушонок? — уточнил судья. Глаза его снова начали слипаться.
— Да, господин судья, — ответил тот неживым голосом.
— Ты срезал на рынке кошелек с золотом?
— Нет. — Кукушонок, не поднимал глаз, но в неживом голосе проклюнулось упрямство. — Я его нашел.
Старик разлепил веки и с омерзением поглядел на неожиданное препятствие — эдакая кочка на накатанной дороге.
— Кошелек? Посреди рынка? На чужом поясе ты его нашел! Истец здесь?
— Здеся я, господин судья! — из толпы выдралась толстая тетка в двуцветном, как у ноблески, платье, в аксамитовом венчике поверх шелкового покрывала. — Вот она я! Срезал, господин судья, как же, срезал! Вот тут ровнехонько постромочки и оборвал, паскудец, прям подчистую, уж я и не знаю как это он успел, следила ж, не уследишь за ними…
У, дура толстая! В мое время эту фифу ободрали бы как липку за двуцветное ее платье да за аксамитовый венчик, да на паршивую кобылу задом наперед усадили, чтоб неповадно было ноблеску из себя корчить.
— Кошель где? — нахмурился судья.
Стражник повозился под столом и вытащил на всеобщее обозрение внушительных размеров короб. Отомкнул его, пошарил внутри и предъявил зрителям мой собственный кошелек и вместе с ним какую-то торбу.
— Это что? — брезгливо поинтересовался судья.
— Кошель вот, — доложил стражник и грохнул то и другое на столешницу. — И деньги — особо.
Судья издали изучил торбу и кошелечек, но в руки брать не стал.
— Значит вот в него ты и запихала семьдесят авр? — удивился он маловыразительно. — Ну подойди сюда и еще раз запихай….
Кукушонок поднял всклокоченную голову и вроде как приободрился.
— Как же, как же! — охотно закивала истица. — Вот он и срезал, они и рассыпались, денежки-то, подбирать пришлось, поди вся шваль базарная и подобрала, уж сколько осталось не ведаю….
— Тут больше десятка не поместится, — судья тоже оживился.
— Куда! — всплеснула руками истица, и сразу стало ясно, что она из торговок. — Да здесь и три, и четыре, говорю же — было семьдесят! Семьдесят золотых авр, одна к одной, господин судья, да за что же вы так…
