Там, где холод и ветер (СИ) - Северная Ирина (книги онлайн полностью .txt) 📗
…Кейран учился в столичном колледже, когда у него случились первые серьезные отношения с девушкой. Трудно сказать, была ли это та самая незабываемая первая любовь, но юноша думал о подруге днями и ночами напролет, почти потеряв голову. Почти, но все же не потерял. Со свойственными ему с детства здравомыслием и сдержанностью, Кейран продолжал отлично учиться, работал на двух работах и часто мотался в родной город, навещая деда.
Он расстались, когда он разочаровал подругу, твердо заявив, что не собирается оставаться в Столице и строить свою карьеру именно там.
Все его последующие отношения длились подолгу, но вели в никуда. Всё словно само собой сходило на нет, исчерпав ресурс того, что может держать людей вместе.
С Шоной Кейран всерьез задумывался о будущем, несмотря на очевидное расхождение в их проектах совместного «воздушного замка», но со временем начал понимать, что различие это довольно существенно и мириться с ним все сложней.
Теперь в его жизни была Хейз, и он всем своим недоверчивым, упрямым и въедливым существом, ощутил разницу от испытанного прежде и сейчас.
Хейз возникла посреди ровного пути. Ослепила, как солнечный свет, внезапно упавший с высоты. Сразила наповал, приняла, согрела, ответила взаимностью, подтвердив полное совпадение их тел и желаний.
Его затянуло в чувства к этой девушке с пугающей силой, которой он не хотел сопротивляться. И если это состояние сравнивать с погружением в омут, то он готов был нырнуть до самого дна и научиться жить, не дыша. И ему казалось, что если Хейз в чем-то и сомневалась, то успешно преодолевала свои колебания, двигаясь вместе с ним, доверяя ему. Кейран чувствовал это в ней.
Но Хейз вдруг словно насторожилась и отступила, решив придержать его на расстоянии. Вряд ли это означало, что она хотела бы прекратить их отношения. Возможно, просто ей было нужно двигаться в более спокойном, даже предсказуемом ритме.
Но вот он с ней так не мог. Её он чувствовал иначе и проявлял свои чувства иначе. Порой очень неожиданно для себя самого.
Уязвленный бессмысленной, с его точки зрения, разлукой с девушкой, Кейран, в приступе мазохизма, сделал «математический» срез с их отношений. Получилось, что если верить в алгоритм, который сложился из его предыдущего опыта, то им с Хейз было отведено два-три года.
Вывод лишил равновесия, напугал, вызвав злость на самого себя. И заставил задуматься — что он должен сделать, чтобы его будущее с Хейз не встало в ряд логической цепочки отношений, закончившихся пресыщением, охлаждением и равнодушным расставанием.
Он привык к тому, что поступал всегда осмысленно, не пугаясь ошибок, не питая иллюзий, и с детства твердо уяснив, что обстоятельства совсем неохотно прогибаются под нашу волю. С Хейз все было не так, здесь им руководил не рассудок, а сердце. Но при этом разум ни в коей мере не вступал в противоречия с порывами души, здесь как раз наблюдалась полная гармония.
Он должен сделать эту женщину счастливой, удержать ее, и он предпримет для этого все. Для начала перестанет искрить и с пониманием отнесется к ее пожеланию не видеться эти дни. Все равно осталось потерпеть совсем немного.
Кейран снова посмотрел на айфон, и выпустил его из руки, перестав неистово сжимать ни в чем не повинное, бездушное средство связи. Лег на кровать прямо поверх покрывала, закрыл глаза и скоро задремал.
Проснулся на рассвете, когда снаружи бушевала гроза. Ливень стучал по крыше, потоки воды с шумом неслись по водостоку.
Кейран поднялся, чувствуя себя уверенным и спокойным. Под стихающие раскаты грома и отдаленные вспышки молний уходящей грозы привел себя в порядок, неспешно и аккуратно собрал все необходимое и покинул лофт.
***
Два дня беспокойство терзало, как зубная боль, то немного затухая, то вновь разгораясь.
Позавчерашний ночной звонок Кейрана напугал меня. Его непохожий сам на себя голос, звучал тревожно, напряженно и словно… умоляюще. Даже одна из этих его фраз, произнесенная на родном языке, не согрела, как обычно, а стала порывом холодного ветра, пробравшим до костей. На мой вопрос, не случилось ли чего, Кейран ответил отрицательно. Он заговорил о поездке так, будто от нее зависело очень многое.
С моих губ едва не сорвалось «Приезжай!», но я промолчала, упрямая в решении создать условное расстояние между нами и выдержать сроки его действия. И теперь терзалась сожалением. Ведь на самом деле хотелось не границы обозначать, а быть нужной, единственной. Всегда, везде. «В горе и радости». Даже если мы не женаты и не живем вместе.
Я была занята всю неделю — реальными делами и бесконечными раздумьями — и чувствовала себя бобрихой, которая без остановки грызет бревнышки и громоздит плотину. И «бревнышки» эти вовсе не были моими сомнениями, нет, с ними я уже покончила. Что-то происходило, менялось. И я начала понимать, что, решая повседневные дела, устраивая свой быт, инстинктивно возвожу некую защиту, но не от чувств к Кейрану, не от происходящих перемен.
Я готовилась к чему-то, пытаясь оградить мой мир от того, что приближалось и намеревалось вмешаться.
***
…К двенадцати часам пришла Уна. Вместе мы погрузили пироги в машину и отправились в пансион (определение «дом престарелых» мне не по душе).
От моего дома до старого поместья, на территории которого в большом двухэтажном особняке располагался пансион для пожилых, вся дорога заняла пятнадцать минут. Я рулила неторопливо, опасаясь повредить плоды своего пекарского таланта, занявшие все заднее сиденье «тойоты». На поворотах Уна поворачивалась и, перегнувшись через спинку, придерживала руками и без того закрепленные ремнями безопасности картонные коробки с упакованными в них формами с пирогами.
С задачей мы справились и довезли все в целости и сохранности.
Перед въездом непосредственно на территорию пансиона, я притормозила и выглянула в открытое боковое окно.
Среди подавляющего большинства консервативных строений, традиционно отделанных в наших местах желто-серым гранитом и плитняком, здание, в котором располагался пансион, производило более «облегченное» впечатление.
Расположенное на холме, в окружении вязов и дубов, белая классическая постройка конца позапрошлого века, была явно недавно отремонтирована. Стены оштукатурены и покрашены, серая черепичная крыша еще не успела выцвести и поблекнуть. Колонны у главного входа величественно возвышались до второго этажа, являясь опорами большой прямоугольной террасы, окруженной прочной каменной балюстрадой.
Вокруг пансиона — обустроенная, чистая территория с ухоженными газонами, рядами постриженных кустарников, множеством цветников, клумб, дорожек и скамеек.
Уна, которая уже бывала здесь и отлично ориентировалась, показала, где можно припарковать машину, чтобы не таскать пироги через парадную дверь.
— Надо проехать по основной подъездной аллее и свернуть направо, а потом за угол усадьбы. Там метров пятьдесят до дверей служебных помещений, — сказала девушка. — И стоянка, на которой персонал оставляет свои машины.
Площадка для машин персонала оказалась небольшой и почти полностью заставленной, но мы нашли местечко и приткнули «тойоту». Подхватив одну коробку с пирогами, я следом за Уной вошла в двери служебного входа, где попала прямо в руки миссис Барри. Я с кем-то знакомилась, автоматически отвечала на вопросы и меня при этом куда-то настойчиво направляли. В результате перемещений под энергичные распоряжения Фионы, я оказалась в просторном, украшенном цветами эркере с большими окнами, где были накрыты столы.
Начав немного соображать, я осмотрелась.
Очень чисто, светло, уютно. Красивый, спокойный интерьер. Добротная мебель, многочисленные столики, этажерки, диванчики и кресла вдоль стен. Эркер являлся продолжением холла первого этажа, отделенный от него широкими раздвижными дверями, и выходил на крытую террасу, украшенную по периметру гирляндой из разноцветных лампочек.
Вокруг суетились люди, перемещались, переговаривались, накрывали столы. Перетаскав вместе с Уной все пироги, мы подошли к группе людей, среди которых была миссис Барри и три женщины, одетые в форму медперсонала. Я чувствовала себя слегка растерянной, неготовой плавно влиться в процесс и в непринужденную беседу.
