Неоконченные предания Нуменора и Средиземья - Толкин Джон Рональд Руэл (читать книги .TXT) 📗

Существует несколько вариантов «Похода к Эребору», о чем подробнее говорится в приложении к тексту. Там приводятся также наиболее существенные фрагменты из ранних версий.

Мне не удалось обнаружить никаких текстов, предшествующих начальным словам данной работы («В тот день он больше ничего не сказал»). «Он» в первом предложении означает «Гэндальф», «мы» — это Фродо, Перегрин, Мериадок и Гимли, «я» — Фродо, который записывает беседу; действие происходит в доме в Минас–Тирите, после коронации короля Элессара (см. Стр. 329).

В тот день он больше ничего не сказал. Но позже мы вновь заговорили об этом, и он поведал нам эту странную историю целиком: как вышло, что он взялся устраивать поход к Эребору, почему он подумал о Бильбо и как убедил гордого Торина Дубощита взять хоббита в свой отряд. Всего, что он рассказывал, я теперь не помню, но, насколько мы поняли, поначалу Гэндальф думал только о том, как защитить Запад от Тени.

— В то время я был очень обеспокоен, — говорил он, — поскольку Саруман препятствовал всем моим планам. Я знал, что Саурон вновь восстал и скоро заявит о себе. И что он готовится к большой войне. С чего он начнет? Попытается ли он сначала вернуть себе Мордор, или же прежде всего нападет на главные оплоты своих врагов? Тогда я полагал, а сейчас уверен в том, что в начале Саурон намеревался атаковать Лориэн и Ривенделл, как только у него будет достаточно сил для этого. Так было бы значительно лучше для него и гораздо хуже для нас.

Вы можете подумать, что до Ривенделла ему было не добраться, но я так не считал. На севере дела были очень плохи. Царства под Горой и могущественного народа Дэйла более не существовало. На пути войска, которое Саурон мог бы отправить отвоевывать северные перевалы и прежние земли Ангмара, оказались бы лишь гномы Железных гор. А за ними находились разоренные земли, где обитал дракон. Дракона Саурон мог использовать, и последствия этого были бы ужасны. Я часто говорил себе: «Надо что–то сделать со Смаугом. Однако еще нужнее нанести прямой удар по Дол–Гулдуру. Мы должны расстроить планы Саурона. Необходимо заставить Совет понять это».

Все это крутилось у меня в голове, пока я не спеша ехал по дороге. Я устал и собирался в Шир, чтобы немного отдохнуть. Я не бывал там более двадцати лет. Мне казалось, что, если я выкину все эти мысли из головы, хотя бы ненадолго, то, может быть, найду какой–нибудь выход. Выкинуть их из головы мне не удалось, но выход я действительно нашел.

Дело в том, что у самого Бри меня догнал Торин Дубощит [230], который жил тогда в изгнании к северо–западу от Шира. К моему удивлению, он заговорил со мной; и с этого времени все пошло иначе.

Он был очень расстроен, так расстроен, что даже попросил у меня совета. Поэтому я отправился вместе с ним в его жилище в Синих горах и выслушал его долгий рассказ. Вскоре я понял, что душа у него горит от тяжких раздумий над постигшими его несчастьями и от утраты сокровищ праотцев, и к тому же над ним тяготеет долг мести Смаугу, доставшийся от предков. Гномы к подобным вещам относятся очень серьезно.

Я пообещал помочь ему, если смогу. Я не меньше его стремился покончить со Смаугом, однако Торин думал только о войне, как будто он действительно являлся государем Торином Вторым. Это мне казалось делом безнадежным. Так что я оставил его и отправился в Шир, подбирая по дороге обрывки новостей. Странное дело: я лишь следовал «случаю» и совершил по пути множество ошибок.

Бильбо отчего–то давно нравился мне, еще с тех пор, когда он был ребенком, а затем молодым хоббитом: в последний раз, когда я видел его, он не успел еще войти в возраст. Почему–то он запал мне в душу: неугомонный, с блестящими глазами, любящий сказки и вечно расспрашивавший меня об огромном мире. Добравшись до Шира, я сразу же услышал о нем. Похоже, сплетничали о Бильбо немало. Его отец и мать умерли, когда им было около восьмидесяти, довольно рано по меркам народа Шира, а сам он так и не женился. Говорили, что в последнее время он сделался немного странным, и часто целыми днями бродит где–то сам по себе. Многие видели, как он разговаривал с чужестранцами, даже с гномами.

«Даже с гномами!» И внезапно все совпало: с одной стороны — огромный жадный дракон с острым слухом и нюхом; с другой — могучие, неуклюжие гномы с их застарелой горячей ненавистью; и с третьей — шустрый, легконогий хоббит, в глубине души (как я подозревал) жаждущий повидать Большой Мир. Я посмеялся над собой, однако решил немедля отправиться поглядеть, сильно ли он переменился за двадцать лет, и правда ли от него можно ожидать столь многого, как утверждают слухи. Но Бильбо не было дома. В Хоббитоне, когда я принялся расспрашивать о нем, только головой покачали. «Снова ушел», — сказал один хоббит. По–моему, это был Холман, садовник [231]. «Снова ушел. Ох, и доходится он в один прекрасный день, если не поостережется! Я тут его спрашиваю, далеко ли собрался и когда вернется, а он отвечает «Не знаю», и глядит так странно. «Это, Холман, зависит от того, повстречаю ли я кого–нибудь. Завтра ведь эльфийский Новый год! [232]» Жаль–жаль. А ведь неплохой малый. От Холмов до Реки никого лучше не сыщешь!»

«Все лучше и лучше! — подумал я. — Полагаю, рискнуть стоит». Времени было в обрез. В августе, самое позднее, я должен был присутствовать на Белом Совете, иначе Саруман настоит на своем и опять ничего не будет сделано. А это, помимо событий более значимых, могло оказаться гибельным и для похода: хозяин Дол–Гулдура не допустит никаких действий у Эребора, если его не отвлечь.

И я помчался обратно к Торину, чтобы взяться за трудное дело: убедить его отложить свои грандиозные планы и предпринять тайный поход, — и взять с собой Бильбо. Я так спешил, что даже не повидался заранее с Бильбо, и это чуть не погубило все дело. Потому что Бильбо, конечно, изменился. Прежде всего, он сделался скуповат и грузноват, а его старые мечты превратились в своего рода тихий, полузабытый сон. И Бильбо ужасно испугался, обнаружив, что сон может стать реальностью! Он был совершенно сбит с толку и вел себя как последний дурак. Торин был в ярости. Он бы тут же бросил все и ушел, если бы не еще один странный случай, о котором я сейчас расскажу.

Вы знаете, как все обернулось, — по крайней мере, с точки зрения Бильбо. История звучала бы немного по–другому, если бы ее записывал я. Прежде всего, Бильбо совершенно не понимал, насколько глупо выглядел он в глазах гномов, и как сердиты они были на меня. Торин возмутился куда сильнее, чем мог себе представить Бильбо. Он с самого начала исполнился презрения к хоббиту и решил, что я задумал все это лишь для того, чтобы посмеяться над ним. Только карта и ключ спасли дело.

А ведь я не думал о них много лет. Только когда я добрался до Шира и у меня появилось время поразмыслить над рассказом Торина, я внезапно вспомнил те странные обстоятельства, при каких они попали мне в руки; и теперь мне стало казаться, что это не простая случайность. Я вспомнил, как девяносто один год тому назад проник переодетым в страшный Дол–Гулдур и нашел там в подвалах несчастного умирающего гнома. Я понятия не имел, кто бы это мог быть. У него была карта, принадлежавшая народу Дурина из Мории, и ключ, который вроде бы имел какое–то отношение к карте, хотя гном был уже слишком плох, чтобы объяснить, что к чему. И он сказал, что владел великим Кольцом.

В бреду он почти все время говорил только об этом. «Последнее из Семи», — повторял он снова и снова. Но я ведь не знал, как к нему попали эти вещи. Он мог быть гонцом, пойманным по дороге, или даже вором, попавшимся в ловушку к большему вору. Однако он отдал карту и ключ мне. «Моему сыну», — сказал он, и умер. Вскоре после этого мне удалось выбраться оттуда. Я припрятал ключ и карту, и по какому–то наитию всегда держал их при себе, чтобы они были в сохранности, хотя вскоре совершенно забыл о них. В Дол–Гулдуре у меня были иные дела, важнее и опаснее всех сокровищ Эребора.