Кровь и туман (СИ) - "nastiel" (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Смогла бы я умереть? Безусловно.
Но хватило бы у меня смелости убить?
– Рось, – зовёт Кирилл.
Евгений и Валентин заметно напрягаются. Замирают, отвлекаясь от своих дел. Я даю им отмашку, мол, всё нормально.
– Что?
– Для того, кто сегодня не собирается быть казнённым, ты выглядишь мертвецки бледной.
– Ты разве не слышал, что у нас сейчас сражение во всём разгаре? – огрызаюсь я.
– Знаешь, стены, за которыми меня держали, достаточно толстые для того, чтобы не пропускать никаких лишних звуков, оставляя наедине с собственными мыслями и чужим стенанием.
Кирилл спокоен, умиротворён. Его слова напоминают балладу. Я хочу видеть сожаление на его лице. Или испуг. Чёрт, хоть толика испуга, и тогда я сделаю всё, чтобы уговорить Дмитрия отменить казнь!
Но Кирилл лучше меня понимает: происходящее сейчас с ним, то, к чему его привело каждое его решение и каждый его поступок – это ожидаемый конец. Более того, – и теперь я как никогда отчётливо это понимаю, – Кирилла такой конец более чем устраивает.
Валентин поворачивается, в его руке шприц. Игла на конце шприца кажется мне чересчур длинной и толстой, но ни единая мышца на лице Кирилла не дёргается. Он даже не смотрит за тем, что делает Валентин. Он смотрит только на меня. И улыбается.
Мне уже выдавалась возможность видеть нечто подобное на губах другого смертника. Они оба стали жертвами обстоятельств. У каждого из них был тот, ради которого они свернули не на ту дорожку. Они никогда не были преступниками, но именно с таким словом на табличке, прибитой к груди, положили голову на плаху.
И наконец главное – их обоих, Христофа и Кирилла, убила я. Я – их палач.
“Смогла бы я стать убийцей ради спасения тех, кто мне дорог?” – этот вопрос больше не актуален. Я уже сделала это как минимум дважды.
Когда иголка проникает под бледную кожу шеи, Кирилл едва заметно морщит нос, а я накрываю губы, с которых едва не слетают ненужные сейчас слова, ладонью, прижимая её так плотно к лицу, что становится трудно дышать.
– Всё хорошо, – тихо произносит Кирилл, выдыхая, когда Валентин вытаскивает иглу из его кожи. – Даже и не больно совсем.
Комнатка, в которой всё происходит, слишком маленькая для четверых. Вероятно, именно потому Валентин и Евгений выходят, ведь наверняка есть правило, по которому они не должны оставлять смертника одного.
– У вас есть тридцать секунд, – шёпотом сообщает Евгений, проходя мимо меня.
Титанических усилий мне стоит не начать отсчёт в своей голове.
– Я много думал после того, что ты сказала, – говорит Кирилл. – О том, каковой моя жизнь могла бы быть, если бы я принял другое решение.
– Я ведь не знала о Вете, – напоминаю я.
Кирилл качает головой.
– Неважно. Ты была права. Я должен быть что-то придумать… У меня ведь… есть друзья. Север, Гло, Филира… Они бы встали на мою сторону при любом моём решении.
С каждой секундой ему всё труднее передвигать язык во рту, и я решаю подойти ближе, чтобы ему не пришлось старательно повышать голос. Подходя, замечаю, как Кирилл слабо дёргает ладонью, и принимаю это за просьбу взять его за руку.
Отказывать кому-либо на смертном одре было бы бесчеловечно.
– У меня и ты всегда была, но я принимал это за данное, совсем позабыв, что с дружбой такое не может работать вечно.
Жизненные силы покидают Кирилла прямо на моих глазах. Его ярко-рыжие волосы тускнеют, приобретают седой оттенок. Фейри – бессмертны. Но сейчас яд, растекающийся по телу вместе с кровью, нейтрализует его магию, заставляя Кирилла стареть. В зелёных глазах гаснет огонь. Сколько у нас осталось времени? Десять секунд? Меньше?
– Самая худшая вещь, которая могла со мной случиться – это смерть с головой, переполненной сожалениями, – Кирилл слабо сжимает мои пальцы. – Ведь я должен думать не о том, что оставляю здесь, а о том, куда ухожу. – Кирилл прикрывает глаза. – Особенно теперь, когда это место будет наполнено далеко не песнями ангелов. – Тяжёлый вздох. – Всю свою жизнь я мечтал попасть в рай, но при этом совершенно ничего для этого не делал.
– Попроси меня помолиться за тебя, и я сделаю это, – говорю я.
Глаза Кирилла приоткрываются от удивления.
– Ты ведь не веришь в Бога, – с надрывом произносит он.
– Ради тебя я сделаю это на оставшиеся секунды.
Кирилл улыбается одним уголком рта.
– Спасибо, что верила в хорошую часть моей души даже тогда, когда я спрятал её в самый тёмный угол, – говорит он.
Эти слова становятся последними, что произнесли в комнатке, где слишком мало места для четверых. Но с этого мгновения присутствующие могут расслабиться. Теперь в живых из них остались только трое.
– Слава, пора, – говорит Валентин.
Я наклоняюсь, легко целую в мгновение постаревшего Кирилла в лоб. Воспоминания, где я предполагала, что именно он станет тем из нас двоих, кто будет присутствовать на похоронах другого, отдаются чувством сожаления в сердце, и я даже грустно хмыкаю.
Перед глазами всё начинает плыть, и я направляю все силы, чтобы сдержать эмоции. За воротником расстёгнутой рубашки Кирилла блестит медальон. Я осторожно снимаю его с шеи покойника и прячу в кармане своей куртки.
– Пора, – повторяю я, всхлипывая.
Мне никто не отвечает. Вместо этого я слышу, как что-то, звеня, падает, и резко разворачиваюсь на пятках. В секунду Евгений успевает в одном большом шаге перепрыгнуть порог распахнутой настежь двери и оказаться рядом со мной, едва не налетая и не сбивая меня с ног.
Он спешно тянет на себя дверь, но я успеваю разглядеть во всё ещё виднеющейся мне части коридора распростёртое на полу тело в грязно-жёлтом твидовом пиджаке.
Дверь с грохотом захлопывается. С этой её стороны есть такая же панель, как и с наружной: электронная, на кнопках. Чтобы закрыть или открыть замок, нужно ввести код, что Евгений и делает.
– Что случилось? – испуганно спрашиваю я, наскоро утирая слёзы, что больше походит на размазывание их по всему лицу.
Вместо ответа в небольшом окошечке, возвышающемся в полутора метрах над полом, появляется лицо. Перекосившееся, безумное. Покрытое кровью. Нечеловеческое, но и не оборотническое. Пасть, принадлежащая этому лицу, щёлкает зубами. И хотя я не слышу звука, всё равно вздрагиваю.
– Они добрались до КПЗ, – на выдохе произносит Евгений. – И выпустили наружу тех, кто сидел за решётками.
– Но как?
– Не знаю. Потом разберёмся. Сейчас нужно уходить.
Уже едва ли сознательные граждане любого из миров, скорее настоящие монстры , по ту сторону окна копошатся, сгорая от нетерпения поскорее добраться до нас. Один из них на мгновение исчезает из поля зрения, а когда появляется снова, всё, что я могу – это громко закричать.
Когтистая рука хватом за кудрявые каштановые волосы держит голову Валентина, оторванную от тела.
Переставая кричать, я бросаюсь к стене, и меня выворачивает. Несколько раз, до судорог и спазмов в желудке.
– Слава, – Евгений касается моей спины, слегка похлопывая. – Нужно уходить.
Моё тело горит. Ладонь Евгения, как мне ощущается даже сквозь слои одежды, отдаёт ледяным холодом. Пока я прихожу в себя, Евгений отходит к противоположной стене и открывает портал. Появившаяся дверь напоминает одну из межкоридорных дверей в городской поликлинике.
Евгений уходит, ещё раз позвав меня по имени. Монстры снаружи комнаты скребутся и бьют по, вероятно, бронированному окну. Сил, которые они прикладывают, хватает, чтобы пошла первая цепочка трещин.
У меня болит не только желудок, но и грудь, словно вместо окна – моя душа, и именно её сейчас разрывают на части. На дрожащих ногах я иду к порталу, по пути касаясь щеки Кирилла одними кончиками пальцев и в последний раз произнося его имя вслух.
Несмотря на обещание, я не стану молиться. Будь тот, в кого безотчётно верил юный фейри, действительно реальным, он бы не допустил всего этого.
***
Проходя через портал, мы оказываемся на первом этаже штаба, но едва ли в лучшем для спасения месте. Гул стоит оглушительный. У меня кружится голова, когда одни воспоминания накладываются на другие, и перед глазами появляется большое помещение, где секунду назад пировали, а теперь с трудом сражаются за жизнь те, кто оказался в плену у врагов в тёмно-фиолетовых одеждах.
