Наша светлость - Демина Карина (серия книг TXT) 📗
Сволочи… выбрали слабейшего. Где только родовая честь, о которой так любят напоминать? А Урфин хорошо держится. Понимает, что сейчас ему срываться нельзя. Только улыбка с каждой фразой становится все более и более безумной. Но Тисса на него не смотрит — на платье, на руки, на что угодно, но не на Урфина. И ее чувство стыда горчит, как темный эль.
— …я подумала… решила… он бы все равно убил Гавина… и я бы тоже умерла… потом… так лучше, если сначала он… а я не боюсь смерти.
Ложь. Боится, но решилась и теперь не отступит.
— Ты ударила один раз?
— Нет. Два… больше… много…
Несчастный случай с падением на нож отпадает.
— Ты просто испугалась, верно?
Кивок и вздох.
— Что было потом?
Появление Кормака. Судилище. Вопросы, которые задавали. Чужая партия, прерванная Хендерсоном донельзя вовремя.
И это Кайя называют чудовищем?
— Я… не знала, что могу не отвечать им. — Тисса все-таки решается взглянуть на мужа.
И Урфин спешит успокоить:
— Все хорошо. Ты правильно поступила.
Только незаконно. И во взгляде Урфина читается вопрос. Есть ли шанс победить?
Нет.
Но бой будет кровавым. Настоящим. Иначе Кормак не поверит.
— Я распоряжусь, чтобы тело отнесли Ивару.
…шансов почти нет, причина смерти будет очевидна. На первый взгляд. Но сложно представить, чтобы Кормак не подстраховался. Нож в рукаве — случайность. Лорд-канцлер не любит случайностей.
— Пусть твои люди ищут Гленну. Здесь и в городе тоже. Если надо, объяви награду. Любую.
Вряд ли она еще жива. Но попробовать стоит.
— Леди должен осмотреть доктор…
У Тиссы получилось сдерживать слезы. И говорить, хотя, казалось, она не в состоянии произнести ни слова. И еще не думать о том, что с ней будет.
Почти получилось.
…головы рубят топором. Тисса видела его — огромный, с вычерненным клинком и длинной рукоятью…
…а у лорда-палача слабые руки. Говорят, что если у палача слабые руки, то с одного удара он шею не перерубит. И тогда будет больно…
…у нее нет черного платья, которое было бы прилично надеть на казнь…
…Урфин не бросит Долэг…
…и быть может, со временем простит и Тиссу. Она же не знала, что так все получится…
…а если не простит? Если поверит, что она виновата? Пришла на свидание… она же писала письма… и призналась, что де Монфор ей нравился… Как ей верить?
…но платье нужно без воротника. Воротник мешать станет. И куда принято голову поворачивать? Влево или вправо? Или зависит от того, как плаха стоит?
Этот вопрос показался вдруг невыразимо важным, куда важнее всех прочих вопросов, тем паче что Тиссе их перестали задавать. Она сидела тихо-тихо, трогая шею, пытаясь понять, как именно принято рубить — высоко или низко? И не будет ли с ее стороны наглостью попросить, чтобы на плаху постелили ткань, черную, к примеру. Или неважно какую.
Ну ей просто очень не хотелось прикасаться к мокрому, пропитанному чужой кровью дереву.
Это ведь несложно…
— Ребенок, ты встать можешь? Цепляйся за шею. Обними крепко, вот так, умничка моя…
Урфин не сердится?
Сердится. Глаза темные. И морщинки вокруг прорезались, как будто он изо всех сил пытается не щуриться. Улыбка тоже какая-то не такая. Но хорошо, что он здесь. Тиссе спокойней. И спросить можно. Урфин должен знать про плаху наверняка…
— Выброси глупости из головы. — Он шептал, но Тиссе казалось — кричит. — Я никому не позволю тебя обидеть.
У него не получится. Тисса понимает. Это Урфину с их светлостью кажется, что по их взглядам ничего прочитать нельзя.
Тисса ведь призналась. И признание повторит перед судом.
Их светлость не желают судить Тиссу, но тоже не имеют выбора. Это ведь будет неправильно — приказать, чтобы Тиссу отпустили. Но их светлости хочется, и, наверное, поэтому ему плохо. Тисса видит. За это ей тоже стыдно, и она отворачивается, прижимаясь к продымленному сюртуку Урфина.
Он же продолжает говорить:
— А если совсем прижмет, то попрошу Аль-Хайрама тебя украсть. Он по этому делу большой специалист…
Подниматься высоко, и Урфин ступает медленно. Он сильный, но ведь Тисса и сама идти способна. Не отпускают. Стража — серые плащи — держится поодаль, но совсем не исчезнет.
— …уедем жить в Ашшар. Там зимы не бывает. Всегда солнце и жарко очень, но если у моря, то жара терпима…
Коридор. Люди. Те самые, что были на балу. Они уже слышали о происшествии — а можно ли назвать убийство происшествием? — и теперь пришли снова посмотреть на Тиссу.
— Не обращай на них внимания. Ты храбрая девочка. И все правильно сделала.
Путь до подъемника долог, и Урфин ускоряет шаг.
В кабине тесно. И слышен натужный скрип ворота. А если не выдержит? Выдерживает.
Снова коридор. И снова подъемник. Остается половина стражи. Остальные исчезают в темных поворотах. Встречает лорд Хендерсон, и Тиссе надо поблагодарить его за заботу, но голос вдруг пропадает.
— Я взял на себя смелость вызвать доктора Макдаффина.
— Спасибо.
— Здесь спальня, гостиная и небольшая библиотека. Есть ванная комната. Камин недавно растопили, поэтому, возможно, пока будет прохладно…
Он не похож на палача, скорее уж гостеприимный хозяин. И камера камерой не выглядит.
— Девочка моя, — Урфин наконец отпускает Тиссу, но стоять ей сложно, и Тисса сама цепляется за его руки, — потерпи еще немного. Все почти закончилось.
Ну вот зачем он врет? Все только-только началось.
— Давай мы снимем это платье? Вот так… — Урфин помогает раздеваться. Правильно, Тисса не справилась бы. А на сорочке бурые пятна особенно заметны.
Доктор начинает осмотр с головы…
— Гавин жив? — Тиссе очень надо знать.
— Жив, леди. Синяки. Ушибы. Несколько дней полежит и будет в полном порядке.
Тогда все замечательно.
Столь же тщательно изучают руки и шею… потом приходится снимать сорочку, но стыда уже нет. Только холодно очень. Доктор оставляет на столике склянку из темного стекла.
А Урфин не позволяет одеться. Он несет Тиссу в ванную комнату. Вода горячая и пахнет медом. От запаха и пара кружится голова.
— Я сама могу помыться…
Урфин не возражает, он просто поступает по-своему. И Тиссе остается закрыть глаза. Мягкая губка скользит по телу. Льется вода на плечи. И волосы тяжелеют… с мокрыми возни много.
— Сейчас покушаем и спать. — У него такой же ласковый голос, какой бывал у мамы, когда Тиссе случалось болеть. Но сейчас она здорова!
Ее растирают шершавым полотенцем и заворачивают в другое, мягкое.
— Я не хочу есть!
При мысли о еде Тиссу тошнит. Она вспоминает почему-то Гийома, белый сюртук и красную кровь. Бурое месиво и омерзительный непередаваемый запах.
Кажется, ее вот-вот вырвет.
— Тише. — Тиссу поддерживают. — Дыши ртом. Давай-ка вдох и выдох. Как я говорю. Вдох и выдох… и снова вдох. А покушать надо. Давай хотя бы суп?
Откуда здесь взялся суп? Но Урфин держит миску и ложку.
— Открой рот. И глотай. Вот умница.
Суп очень горький и пахнет травами. Наверняка в нем то средство, которое доктор оставил.
— Невкусно? Надо, девочка моя. Правильно. Еще ложечку…
— Я не должна была его… я никогда и никого…
— Понимаю. Но у тебя не было выбора.
Был. Только Тисса не решилась его принять.
— Не было. — Урфин заставляет проглотить еще ложку супа. — И ты ни в чем не виновата. Виноват Гийом. И виноват я. Мне не следовало доверять тебя кому-либо. Не следовало оставлять его в живых… еще тогда, на турнире. Благор-р-родство проявлял.
А глаза совсем черные.
— Не следовало уходить…
Суп все-таки закончился. Тисса не знала, как должно было действовать лекарство, но она просто перестала что-либо чувствовать. Стало как-то все равно.
Настоящая кукла.
И куклу укладывают в кровать. Под пуховым одеялом — слегка пахнет плесенью — прохладно, но Урфин, разувшись, ложится рядом.
— Закрывай глаза.
