Наша светлость - Демина Карина (серия книг TXT) 📗

Он не спал, думая о чем-то своем, на сей раз далеком и безболезненном.

— Спишь?

— Не-а. — Я почти не соврала и перевернулась на бок. Плечо Кайя в чем-то удобней подушки. И обнять нашу светлость не только можно, но и нужно.

— Иза, я тебя никогда не спрашивал, но… тебе не хочется вернуться домой?

Так, а это что за новость? Наша светлость категорически против депортации!

— Отослать хочешь?

— Даже если бы это было возможно, боюсь, я бы тебя не отпустил.

Я бы себя сама не отпустила, но все равно приятно слышать.

— Тогда почему спрашиваешь?

— Там твой дом.

Был когда-то давно. Наверное, еще когда мама жила. А потом все вдруг рассыпалось и мир выскользнул из рук. Он отвернулся от меня или я была первой? Какая, впрочем, разница.

— Мой дом здесь. — И наша светлость не имеет в виду конкретные покои конкретного замка. Скорее уж, мир — это не столько место, сколько люди. Самый важный человек сейчас рядом. Притаился, вслушивается в мои эмоции. Мазохист несчастный.

— Расскажи о своем мире, пожалуйста.

…зачем?

Мне не жаль, но этот внезапный интерес выглядит подозрительным.

…просто так. Я никогда не спрашивал Урфина о том, где он был и что видел. Иногда он рассказывал сам. Мне было интересно. И еще завидно. Я никогда не выйду не то что за пределы мира, но даже за границы протектората. С одной стороны, необходимости нет. С другой…

Он чувствует себя запертым.

…да. Я читал о других странах. Обычаях. Но в слова нельзя вместить все.

…а я могу показать?

…если хочешь.

Хочу. Но не уверена, получится ли. И я сама, кажется, не знаю, каков мой прошлый мир. Разный.

Закрываю глаза, пытаясь вспомнить. Память — старый сундук, в котором хранится всякий хлам, и мне не думалось, что он будет кому-то интересен.

Вот автострада вечером. Я в автобусе. Смотрю в окно, прижимаясь лбом к стеклу, и грязная занавеска гладит щеку. Цепочка огней. Машины. Запах бензина и разогретого колесами асфальта проникает в салон, добавляя вони. Кто-то ругается. Кто-то говорит по телефону так громко, что все пассажиры, связанные необходимостью попасть к пункту назначения, оказываются в курсе чужих дел. И старушка в замызганной куртке — жара, а она в куртке — принимается давать советы.

Вот улица. И фонарь, который в кои-то веки горит, освещает стоянку. Машин много, и некоторые вползают на газон. Песочница, лишенная песка.

Вот город, почему-то серый, несмотря на обилие рекламных плакатов. Желтые прямоугольники витрин. И снова люди… девушка в кожаном плащике, полы которого разлетаются. Под плащиком ажурное платье, которое на ком-то другом выглядело бы вульгарным, но девушка молода и красива. Удачлива, в отличие от меня.

Женщина с сумками… подростки… мужчина внушительных габаритов и букет роз.

О чем я думала?

Наверное, ни о чем.

Вот старый корпус университета. Подвал. Аудитория освещена наполовину. Доска стара, и цвет ее неопределим, белые меловые буквы почти не видны, но Матроновна упрямо выводит слова. Округлый учительский почерк. Старая трикотажная юбка. И строгий жакет длиной до середины бедра. Ее фигура квадратных очертаний, что диссонирует с почерком и мешает мне слушать.

Вот конюшни и лошадь. Рыжий песок манежа. И рыжий жеребчик на корде, из новеньких… мама что-то говорит, но я далеко и не слышу слов.

Солнце. Жарко. И тянет сбежать на реку.

Маму это расстроит. Ее взгляд то и дело останавливается на мне: нельзя выпадать из поля зрения. Но мне тринадцать, и я уже взрослая. Хочу свободы.

Четырнадцать. Прыщи. Гормоны. Первая любовь, которая безответная… но про любовь, наверное, не стоит. Пусть это было давно. Тем более что маме он не нравился…

…а я понравился бы?

…да.

…ты очень ее любила.

…конечно. Это же мама. Любила и… и в последний год ее жизни мы много ссорились. Я все пыталась понять, почему она не хочет бороться. Почему позволяет марать свое имя. И прячется ото всех, как будто и вправду виновата. Я требовала, чтобы она начала воевать. А она умерла. И это тоже меня разозлило. Как она могла вот так? Взяла и ушла. Бросила.

Никогда и никому не говорила этого.

Да и кому было сказать? Машке? Или соседкам, которые все еще шептались, гадая, была ли моя мать виновата. А я сражалась с одиночеством, оглушающим, бескрайним, как Вселенная, загоняя его на окраину души. И загнала, но не победила.

…теперь я понимаю, что у нее просто не осталось сил бороться. И чувствую себя виноватой.

…я довольно долго не узнавал свою мать. Она появлялась редко, всегда в окружении фрейлин. Все леди были такие одинаковые. И я путался. Мать злилась и наказывала учителей. Учителя жаловались отцу. Потом я сообразил, что леди, которая входит в комнату первой, и есть мать. А если меня приводили, то следовало кланяться той, что сидит выше других. Когда я попал к Мюрреям, то все не мог понять, что леди Алоизе от нас нужно. Почему она приходит пожелать спокойной ночи. И приносит молоко с печеньем. Расспрашивает о том, как день прошел… обнимает. Жутко боялся сделать что-то не так.

В его воспоминаниях леди Алоиза — женщина, сплетенная из солнечных лучей, яблочного аромата и тополиного пуха.

…возвращаться было больно еще и поэтому. И я начал думать, что, возможно, случилась ошибка, что моя настоящая мать — леди Алоиза… мне хватило ума задать вопрос учителю.

…он на тебя донес?

…он испугался. Я вряд ли остановился бы в своих расспросах. А порка — хорошее средство от глупости. Иза, твоя мать тебя любила. А ты любишь ее. И это главное. Остальное, что случалось между вами, не имеет значения.

Наверное, он прав. И прошлое изменить не в моих силах, единственное, что я могу, — не допускать больше ошибок, не требовать от тех, кто меня любит, больше, чем они могут дать.

…Кайя, она ведь еще жива? Леди Алоиза?

…да. Я хочу с ней встретиться. Не представляю, что скажу и надо ли вообще что-то говорить. Обрадуется ли она… я ведь совсем другой теперь.

…ты замечательный.

…поверь, это исключительно твое видение.

Ну да, мы оба страдаем предвзятостью. Хотя почему страдаем? Я от своей предвзятости немалое удовольствие получаю. И почему-то кажется, что эта незнакомая мне женщина примет Кайя таким, каков он есть.

Вежливый, но настойчивый стук раздался несколько не вовремя. Ну вот, законный выходной, полагаю, можно считать завершенным. И Кайя ворча выбрался из постели.

Он открыл дверь.

Наша светлость слышала голос, кажется, Сига, и тон не понравился. Что-то случилось, и это что-то заставило Кайя потемнеть.

…все плохо?

…возможно.

Он и отозвался не сразу. Дверь закрыл и бегом бросился одеваться, причем одежду подбирал прямо с пола. Я помогла найти сапоги — один под кроватью, второй почему-то на столе. Как попал?

…что случилось?

…не знаю точно. Пришел твой паж. В слезах. Говорит, что Тисса убила де Монфора. И ее увел Кормак. Ты останешься здесь.

…нет.

…Иза, не спорь.

Застегиваю пуговицы, которых опять слишком много, и Кайя отмахивается даже от этой помощи. Он спешит. И мысли, оказывается, можно передавать сжато.

Кайя не знает, что происходит в замке.

Насколько это опасно.

Возможно, придется применять силу. Кайя нужна свобода маневра.

Меня будут охранять, но я должна проявить понимание и не пытаться покинуть комнату. Все равно не выйдет. Как не выйдет кому-либо, кроме Кайя, войти.

То есть наша светлость под домашним арестом?

Да.

Как надолго?

Неизвестно. Кайя очень извиняется… и как только хоть что-то станет ясно, он мне сообщит.

— Кайя, пожалуйста, будь осторожен.

Кивок.

И горькое послевкусие. Страх? Да. Кайя боится, что услышанное окажется правдой.