Золотая свирель - Кузнецова Ярослава (книги без сокращений .txt) 📗
Почему это не знаю? Прекрасно я знаю, где находится тюрьма — недалеко от рыночной площади. Круглая такая приземистая башня с пристроенным к ней длинным зданием, где, собственно, каждую пятницу и вершилось правосудие. Завтра у нас что? Наверное, как раз пятница, если в полдень обещано разбирательство.
— Не беги так быстро, госпожа моя. — Пепел ловко подхватил меня под руку. — Ты ведь изображаешь пожилую женщину, а пожилые женщины не бегают по улицам как угорелые. Двигайся степенно, не торопись. Смотри под ноги, а не по сторонам. Куда мы идем?
— На площадь. Я вспомнила, где находится городская тюрьма.
Рыночная площадь, лишенная навесов и прилавков, пестрых товаров на них и шумной толпы вокруг, оказалась не такой уж и большой. Мы быстро пересекли ее и приблизились к башне.
Вход обнаружился далеко не сразу: нам пришлось погулять кругами, прежде чем мы догадались войти в арку двухэтажного здания, посредине перегороженную железными воротами, и постучать в эти ворота колотушкой. Ответили нам тоже далеко не сразу.
Наконец в щели между створок забрезжил свет и недовольный голос поинтересовался, какого черта. Пепел неожиданно вылез вперед:
— Мое имя Тиваль Пепел из Адесты, со мною благородная Летта Ичелвидд оттуда же! Открывай, грубиян, не заставляй нас ждать на улице!
Щелкнув, в воротах отворилось окошко, в окошке замаячил смурной глаз.
— Валите отседова, благородные господа. — Миролюбиво посоветовал нам обладатель глаза. — В енту свою Адесту. Туточки тюрьма городская, а не богадельня.
— Крысы глаза тебе повыели, смерд, что не отличишь бродяг от господ? Или ты ослеп в своих подземельях?
Я положила ладонь Пеплу на плечо:
— Погоди, Пепел. Не стоит со своим уставом в чужой-то монастырь… Послушай, милейший, — обратилась я к глазу в окошке. — Вчера, во время праздника, был схвачен мой слуга, молодой парнишка из вашего города. До меня дошло, что его обвиняют в воровстве.
— Завтра будет суд, завтра разберетесь. Приходите в полдень.
Окошко захлопнулось, Пепел с новой силой забарабанил колотушкой.
— Какого черта? — разозлились внутри.
— Ах, любезный! — Я достала монетку и завлекающе повертела ею перед окошком. — Разве святая Невена, покровительница Амалеры, не учила добрых своих сограждан состраданию и участию? Не гневи святую, друг мой, и бескорыстная помощь зачтется тебе и на небесах, и в нашем бренном мире.
— Ну так бы сразу и сказали, — забормотали изнутри, лязгая засовом. — Что помощь требуется. Помощь бескорыстную оказать, это мы завсегда. А то затеяли, понимаешь, трепологию… Значит так. Ты, девушка… — калитка в воротах приоткрылась, стражник, с коротким копьем под мышкой и фонарем, висящим на мизинце, приглашающе махнул свободной рукой, — ты, девушка, во двор проходи. А ты, господин Подзаборник, жди ее туточки, в арке… и заткни хайло, потому как не нать мне, чтоб всякие подзаборники у меня по подвалам шастали. А то я тя впущу, а сменщик решит что какой-нито вор из камеры удрал и засадит тя под замок. Хошь под замок?
Пепел нахмурился, но отступил.
— Я буду ждать здесь, госпожа, — сказал он, и калитка захлопнулась.
— И кого, значить, те надобно, барышня благородная? — Под нос мне недвусмысленно сунулась стражникова лапа, пришлось расстаться с архентой. — Хм, хм, — пробурчал страж. — Чой-то не шибко жалуют на небесах енто самое сострадание.
— Не дерзи небесам, воин. Терпение и кротость вознаграждаются вдвойне.
— Ага, — смирился страж. — Ну тады будем терпеливы. Кого, говоришь, тебе повидать надобно?
— Слугу моего. По имени Ратер Кукушонок, его вчера схватили, во время праздника.
— Ладныть, найдем. Воришка, говоришь?
— Он не вор. Он честный человек. Его схватили по ошибке.
— Ой, барышня, знаем мы енти ошибки. Видала б ты, сколько вчера таких честных сюда приволокли. У нас тут четыре общих, так все под завязку. Завтра ентих честных в железо оденут — и в морское путешествие, лет эдак на пяток.
Мы пересекли двор, полукольцом окружающий башню. Спустились на несколько ступеней, к утопленной в стене двери в подземелье. Зазвенели ключи, стражник, нажав плечом, отвалил тяжелую створку. Из проема выплыл сырой, промозгло-душный мрак.
— Держись за стенку, барышня, здесь ступеньки скользкие. Чего носом крутишь? Чуешь, как мерзость человеческая пахнет? Во! Все мы, человеки, суть грязные животные… Эгей!! — вдруг в голос завопил страж. — Господа воры-негодяи! Кто из вас Ратер Кукушонок, отзовись! Эгей!
Послышался дробный железный лязг — мой проводник, проходя мимо камер, провел ключами по решетке. Темнота внутри заволновалась, отозвалась волной ропота, ругани, вскриков, плача.
— Выпустите! Выпустите меня! Я невиновна!
— Когда жрать дадут, итить вашу маму через левое колено…
— Куда женщину ведешь, козья морда, давай ее к нам…
— Не тро-гай-те ме-ня. Не тро-гай-те…
— Хооорт! Хооорт! Где Хорт, собачьи дети? Хорт, черт плешивый, где ты?
— Барышня! Барышня! Найди Касю Одноглазого, это у Новой Церкви, слышь, скажи ему…
Я вырвала край юбки из цеплючей пятерни. Страж ловко прошелся древком копья по тянущимся в коридор рукам. Бледные пятна лиц в полумраке за решетками плавали и разевали рты как какие-то больные глубоководные рыбы. Они были совершенно одинаковы, я с трудом отличала мужчину от женщины, мальчика от старухи.
— Держись середины коридора, барышня, — велел стражник. — Не зевай, а то одежу порвут, идолы. А ну, руки прочь! Мало получил? Щасс еще приласкаю. — И снова во весь голос: — Эгей! Который здесь Ратер Кукушонок, отзовись!
— А Лахор Лягушонок вам не нужен?
— А Люм Зараза? Это я! Можа я спонадоблюсь? Бери не глядя, задарма…
— Мама… мамочка моя…
— Леста! Да пустите же вы, уроды… Леста, я здесь!
— Ратер?
Расталкивая шевелящиеся тела, к решетке пробился кто-то, такой же бледный, с больным рыбьим лицом. Грудью навалился на прутья, вжался лбом, протискивая в узкий промежуток черные бесформенные губы:
— Пришла… надо же… А я все гадал — придешь, не придешь…
— Это, что ли, твой воришка? — стражник на всякий случай занес древко.
— Да, это он. Любезный, выпусти его на два слова, пожалуйста!
