Трон Знания. Книга 5 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир" (версия книг txt) 📗
Духовный отец пересёк зал и двинулся вверх по лестнице. Взирая ему в спину, Сибла испытывал угрызения совести. Людвин был прав. Необходимость мириться с окружающим адом иссушала души сектантов, ненависть и злость разъедали сердца, вера в собственные силы таяла. Братья поговаривали о побеге из Рашора. Пару месяцев назад об этом же мечтал Сибла, но теперь понимал, что не сможет бросить несчастных детей, не сможет плюнуть на семьи рабочих, которые противостоят злу как могут, не сможет оставить тех, кто оступился и пытается выбраться из трясины. Этих людей поглотит преисподняя, если Братство Белых Волков сдастся.
В тяжёлое время Бог смотрит на людей и выбирает одного человека, который вдохновит остальных и сделает невозможное. Человека, который принесёт надежду туда, где царит безнадёжность. И этот человек — не Людвин. Духовный отец говорит правильные речи, он вдохновитель, но ему не хватает сил вести людей за собой. Братству нужна Малика. Но почему именно она?
Перед внутренним взором Сиблы промелькнули картины из прошлого: как он даёт моруне ботинки, чтобы она ступила в загаженный туалет; как выковыривает из мешка соль, делает крепкий соляной раствор, промывает раны на ладонях узницы; как снимает плащ и прикрывает обнажённое тело Малики перед тем, как выпустить её на площадь перед Обителью. Она единственная, кто не просил Сиблу устроить ей побег, не умолял о пощаде. Единственная, кто шёл, а не полз по дороге покаяния. Она вскрыла нарывы в душе Праведного Отца, уничтожила Праведное Братство. Она борец. В ней таится необъяснимая сила, способная изменить, разрушить, очистить, возвысить.
Сибла посмотрел на Братьев, заполонивших балкон. Безмолвные овцы. Им не удалось превратиться в Белых Волков. Братству нужна Малика.
Комната Людвина находилась в конце коридора и выходила окнами на общественную баню. Сектанты посадили сбоку дома молитвы тополя; пройдёт несколько лет, прежде чем деревья дотянуться до второго этажа и закроют густыми кронами серые каменные стены бани и замазанные белой краской стёкла.
Сибла тихонько постучал кулаком по подоконнику, посмотрел через плечо на Людвина. Духовный отец делал вид, что не замечает незваного гостя: облокотившись на стол, закрывал лицо ладонями и надсадно вздыхал.
— Мы думали, что ты спишь с проституткой, — промолвил Сибла. — Прости.
— Ты не можешь поехать к правителю с пустыми руками. — Отведя ладони от лица, Людвин вытащил из ящика картонную папку для бумаг и положил на стол. — Но можешь поехать с этим.
Присев к столу, Сибла достал из папки исписанные листы:
— Что это?
— Информация, полученная от шлюх. В постели бандиты болтливы. Хотят выглядеть перед дамами героями, хвастаются своими подвигами.
— Мы не можем раскрывать тайну исповеди.
— Не можем. Но что такое «исповедь»? Это покаяние в своих грехах. Здесь нет ни слова о грехах проституток. Здесь чужие грехи.
Сибла провёл пальцем по крайнему столбику: Нос, Штырь, Борода…
— Это клички?
— У них нет имён.
— Значит, они хвастаются перед шлюхами, а шлюхи передают тебе, чем они прославились.
— Передают… — Лювин хмыкнул. — К ним подход нужен, правильные слова нужны.
— О Хлысте упоминали?
— Нет.
Сибла потряс бумагами:
— От этой информации мало проку.
— Не скажи. — Людвин указал себе за спину. — Там куча нераскрытых преступлений. А мы им виновных на блюдечке. Это разве не помощь? Мне кажется, правитель и особенно Крикс будут довольны.
Сибла покачал головой:
— А если бандиты догадаются, что шлюхи сливают информацию? А если заявятся сюда? Представляешь, что будет?
— Представляю. Мы наконец-то встретимся с Хлыстом. — Людвин забрал бумаги. — Сжечь? Скажи, и я сожгу.
— Надо предупредить Братьев, — сказал Сибла, немного подумав. — Будь осторожен, Людвин.
— Нам мешает наша осторожность, — промолвил духовный отец, складывая листы в папку. — Хлыст не проявит себя, пока не увидит в нас угрозу.
— Ты предлагаешь лезть на рожон?
— Таких, как Хлыст, беспокоят сильные люди. А мы слабы и нерешительны. Мы слишком медленно прибираем власть к рукам. Вместо того чтобы заявить о себе в полный голос, мы произносим двусмысленные проповеди. Люди истолковывают их по-своему. Они не так умны, как нам хотелось бы.
Сибла поднялся со стула, направился к двери. Помедлив на пороге, обернулся:
— Найрис не моя подруга.
Людвин пожал плечами:
— Тогда ты спокойно выслушаешь то, что я скажу. Или ты не хочешь о ней слышать?
В душе Сиблы появился неприятный холодок.
— Говори.
— Помнишь первый публичный дом, в котором тебя чуть не обобрали? Его называют «Дом Юбок». Единственное в городе заведение, где нельзя калечить проституток.
Сибла вытянулся:
— Где она?
— В больнице для бедняков. Но не знаю, где именно: в палате или в морге.
— Она сама выбрала такую жизнь, — сказал Сибла, вышел из комнаты и, подавившись глотком воздуха, привалился плечом к дверному косяку.
*
Дежурная медсестра не нашла в списках больных имя Найрис. Сибла прикинул в уме, что убьёт полдня, обходя трёхэтажное здание, заглядывая в каждую палату. И отправился туда, куда человек, не желающий расставаться с надеждой, пошёл бы в последнюю очередь — в морг.
Сибла надеялся, что Найрис мертва. Её смерть вытравила бы в нём опасный зародыш порочной тяги, охладила бы кровь и привела бы чувства в состояние спокойного равновесия.
В морге её тоже не было. Людвин, скорее всего, сгустил краски. Сибла потоптался во внутреннем дворике, рассматривая бедняков в залатанных больничных халатах. Устремил взгляд на одноэтажные здания за покосившейся оградой. Дворник, сгребающий в кучу осенние листья, объяснил, что в одном здании принимают роды, в другом держат психов, в третьем лежат проститутки.
Сибла постеснялся сказать дежурной сестре, кто такая Найрис. Думал, что она лежит среди обычных пациенток. Теперь оказался перед выбором: проявить стойкость духа и отправиться домой либо поддаться слабости и в присутствии падших женщин проявить сочувствие к шлюхе. Посмотрел в небо, ожидая подсказки свыше. Сердце боролось с разумом, Бог молчал.
Сибла решил отделаться разговором с врачом, но того не оказалось на месте. Единственная медсестра была занята. Щупленькая санитарка довела Сиблу до палаты и, взявшись за дверную ручку, обратила к нему горбоносое лицо:
— Это вы её так?
— Нет. Я её друг, — соврал он. Друзья не бросают, он бросил.
В вытянутой комнате в два ряда теснились койки. Пробираясь боком по узкому проходу, Сибла украдкой поглядывал на женщин: избитых, изуродованных. Взор скользил по рукам и ногам, закованным в гипсовые повязки. Пятнадцать женщин в одной палате из десяти, мимо которых он прошёл.
Найрис лежала под окном. Солнечный свет падал на белое лицо и плотно сжатые мертвенно-белые губы. Под закрытыми глазами синие круги. Поверх одеяла безжизненные руки. Капельница с кровью. Из-под одеяла выпирают пальцы ног. Значит, ничего не сломано.
Миловидная девица, сидевшая на краешке матраса, качнулась взад-вперёд, намереваясь встать.
Сибла положил ладонь ей на плечо:
— Сиди.
— Спасибо, — непонятно за что поблагодарила девица. Глядя на Найрис, тихо промолвила: — Она потеряла много крови.
Нахлынувшая слабость вынудила Сиблу схватиться за металлическую спинку кровати.
— Что с ней?
— Её порвали.
— В смысле?
— В неё воткнули ножку стула, — ответила девица. — Операция длилась два часа. Врач сказал, что у неё не будет детей.
Сибла стиснул зубы. После знакомства с Найрис он потерял покой. Принимал исповеди и думал, сочинял проповеди и думал, читал с воспитанниками Святое Писание и думал — всё время думал о ней. Мыслям в голове стало тесно, и они перекочевали в сновидения. Он видел комнату, залитую солнцем. На окнах занавески с бахромой, на столе букетик полевых цветов. Стоя коленями на стуле, ребёнок обводил пальчиком своё отражение в зеркале. «Папа, ты похож на меня». Сибла слышал свой смех, слышал голос Найрис: «Мальчики, мойте руки. Завтрак готов».
