Трон Знания. Книга 5 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир" (версия книг txt) 📗
— Дай-ка я, — проговорил белобрысый Брат, пробравшись к Сибле. Вцепившись в ручку, дёрнул что есть силы. — Вроде бы сорвал с места.
Упёрся ногой в коробку, потянул. Двери с тягучим воем открылись, впустив в туннель поток тёплого, свежего воздуха. Сибла зажмурился от яркого света, а когда поднял веки, не поверил своим глазам. Он шёл первым, потом последним. Затем сектанты повернулись, и он всё время возглавлял цепь. Он был уверен, что ведёт людей к колодцу. Как они очутились в лесу, в овраге?
Путники вышли из туннеля, посмотрели на высокие склоны, соединённые провисшим мостиком: почерневшие доски, обмотанные верёвкой; верёвочные перила. Выбравшись из оврага, уставились на странный лес: перевитые стволы, уродливые ветви, бурая листва, серая хвоя. Небо, подёрнутое мглистой дымкой.
Пытаясь сориентироваться, Братья забирались на самые высокие деревья, но они оказывались самыми низкими. Решили перейти по мостику на другую сторону оврага. Мост под ногами завизжал, заголосил, разрывая ушные перепонки. Не дойдя до середины, сектанты вернулись.
У белобрысого Брата началась рвота, у скуластого пошла носом кровь. Сиблу морозило, его сознание куда-то уплывало. Откуда-то появились вороны, чёрные, как беспросветная ночь. Покружив над оврагом, расселись на верёвочных перилах. Вперили в людей немигающие взгляды. Порыв ветра вздыбил блестящие перья и превратил птиц в демонов.
Сибла не помнил, как вместе с Братьями съехал по склону, как брёл, спотыкаясь и шатаясь, по туннелю. Не помнил, как его вытащили из колодца, помыли и уложили в постель. Он три дня провалялся в горячке, бредя и никого не узнавая. Очнувшись, решил, что всему виной воздух, застоявшийся под землёй, пропитанный запахом гниения балок и затхлой воды.
Скуластый и белобрысый Братья пришли в себя раньше Сиблы. Отравление ядовитыми парами, как ни странно, не коснулось четвёртого сектанта. Это он волочил остальных, когда они уже не могли не идти, не ползти.
Окончательно оправившись, Сибла привёл себя в порядок и прошёл в зал.
— Ты куда? — спросил Людвин, раскладывая на трибуне листы с текстом предстоящей проповеди.
— В больницу.
— Не ходи.
Сибла обернулся:
— Найрис выписали?
— Ей перерезали горло. Её подружку, которая дежурила в палате, повесили в туалете. А мне закрыли доступ в публичный дом.
— Это хорошо, — промолвил Сибла и, усевшись на скамью, уронил руки на колени. — Это хорошо.
Людвин спустился с возвышения, сел рядом:
— Если бы ты поделился со мной, я бы тебя отговорил, и ты не наломал бы дров. Эти ублюдки забирают всё, что нам дорого.
— Это хорошо, — повторил Сибла и, поднявшись, покинул дом молитвы.
*
Врач написал на листочке имена проституток, чьё состояние здоровья вызывало у него серьёзные опасения. Подчеркнул пару имён:
— Эти точно на ладан дышат. — И вручил список Сибле.
Санитарка дала ему табурет и новую простыню. Завела в палату, указала на холмик, прикрытый клетчатым одеялом:
— Поговорите с ней первой. Ей недолго осталось.
Сибла двинулся по узкому проходу между коек. Женщины смотрели на него с ужасом, словно он, облачённый в белоснежный плащ, явился пред ними чёрным ангелом. Это была другая палата, не та, в которой лежала Найрис; шлюхи, по идее, не могли знать, что он виновен в её смерти. Видимо, плохие вести разнеслись по больнице как вопли среди ночной тишины.
Сибла поставил табурет возле кровати. Усевшись, наклонился вперёд, отвернул край одеяла и посмотрел в синюшное лицо:
— Ты меня слышишь?
Девушка подняла воспалённые веки; взгляд мутный, отстранённый.
— Можешь говорить?
Она с трудом разомкнула слипшиеся губы и выдохнула:
— Да.
— Исповедуйся. Излей душу.
— Зачем?
— Я единственный, кто может тебя спасти. — Сибла снял перчатки, прикоснулся к отёчной щеке девушки и ощутил кончиками пальцев, как липкая, натянутая кожа покрылась мелкими мурашками. — Ты стоишь перед вратами ада. Я хочу отвести тебя к калитке рая, хочу вложить твою руку в ладонь Всевышнего. Позволь мне это сделать.
— Спаси, — прозвучал слабый голос.
Сибла разложил простыню, хрустящую, не знавшую стирки. Накрыв себя и страдалицу тканью, отгородился от внешнего мира. Дневной свет потускнел, под надбровными дугами пролегли тени. В сумрачных впадинах лихорадочно заблестели глаза.
Сибла сжал горячую руку девушки; ладони слились.
— Покайся в грехах. Расскажи всё, как на духу. Обрати осуждение Всевышнего в Его благословение.
Она шептала еле слышно, давясь словами и обдавая лицо Сиблы запахом боли. Он не хотел её клеймить позором, не хотел ей сочувствовать, но клеймил и сочувствовал одновременно. Внутренняя борьба накалилась до предела, и участливое отношение к шлюхе взяло верх. Людвин прав: нельзя земную жизнь мерить неземными мерками.
Сибла подбадривал девушку вопросами и кивками, после каждого признания произносил: «Отпускаю». Её голос слабел, воздух с трудом вырывался из лёгких, между словами зависали долгие паузы.
Не закончив фразу, она закрыла глаза:
— Я боюсь.
— Не бойся. Бог уже рядом.
На её губах появилась вялая улыбка, рука обмякла, черты лица сгладились. Холод смерти принялся выдавливать из тела тепло жизни. Сибла выпустил остывающие пальцы, скинул простыню. Поцеловал покойницу в лоб и одеялом накрыл её с головой. Услышав всхлип, посмотрел через плечо. Санитарка стояла у двери, прижимая к глазам уголок косынки.
Выйдя в больничный парк, Сибла прислонился спиной к клёну, устремил взгляд в небо, испещрённое резными ярко-жёлтыми листьями. Где-то там душа мученицы совершает последний путь. В сердце заворочалась вина перед Найрис. Он не дождался, когда она очнётся. Не выслушал исповедь, не отпустил ей грехи. Оставалось надеяться, что это сделал Людвин в одно из своих посещений дома терпимости. Иначе блудница с глазами ребёнка сейчас испытывает муки, которые неведомы живым.
Сибла вернулся в палату, выслушал исповедь ещё одной проститутки и понял, что сегодня больше ни с кем не сможет говорить. Раскаяния в грехах заняли не так много времени, но заполнили его душу до краёв, вытеснили шаблонное лекало, как сказал бы Людвин. Замена ошибочных мыслей и представлений иным мировоззрением была слишком тяжёлой и забрала много сил.
Шагая вдоль ограды, Сибла задыхался от боли в сердце, с трудом сдерживал стоны, но продолжал печатать шаг, взирая в небо. Надеюсь, ты там… Он будет ходить в больницу каждый день, чтобы упасть вместе с порочными женщинами, вместе с ними встать и вместе с ними очиститься. А сейчас он пополнит список Людвина новыми кличками и чужими грехами.
Невзрачный автомобиль прижался к тротуару. Из него выскочили двое молодчиков, преградили Сибле дорогу и молча указали на распахнутую дверцу.
Посмотрев на пешеходов, торопливо перешедших на другую сторону улицы, Сибла забрался на заднее сиденье. Молодчики уселись по бокам, дали знак водителю. Автомобиль сделал резкий разворот.
Навалившись плечом на соседа, Сибла заметил, как тот вытащил из кармана чёрный мешок. Сибла не успел и глазом моргнуть, как мешок оказался у него на голове, шею стянула верёвка. Сердечную боль как рукой сняло. Сиблу бесцеремонно ощупали. Откинув полу плаща, достали нож из чехла на бедре, проверили голенища сапог. Снисходительно похлопали по колену.
Автомобиль беспрестанно сворачивал вправо, влево, пытаясь сбить пленника с толку и замести следы. Спустя какое-то время затормозил. Сиблу вытащили из салона, взяли под локти и повели, предупреждая о порожках и ступенях. Сквозь мешок просачивались запахи извести, краски. Пахнуло подгоревшими пирожками и уплывшим молоком. Ноздри уловили знакомый душок плесени. Откуда-то сверху послышался раскатистый смех. Наступила тишина, нарушаемая шагами: его и похитителей.
Наконец с головы сдёрнули мешок. Подвальное помещение. Лампочка на проводе. На глиняных стенах грязно-жёлтые разводы. В углу с потолка свисает цепь. Сибла посмотрел себе под ноги, сместился с бурого пятна на земляном полу. Он не хотел думать, зачем здесь цепь и откуда взялось пятно. Уставился на двери, закрывающие смежную комнату, догадываясь, что за ними кто-то есть.
