Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... (СИ) - Тимофеев Сергей Николаевич (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Из наших она, из киевских, Алешка отвечает. Коли будет на то слово твое княжеское, хоть сейчас в палаты доставлю. Отчего и не доставить? - князь отвечает. - Глядишь, все и образуется. Раньше об ней речи вел?.. Да, полно, коли б со мной, я бы не запамятовал, тем паче, препятствий чинить не стал бы...
Эх, была - не была! Схватился Алешка с места, да и помчался, ровно отрок несмышленый, на конюшню. Вмиг коня оседлал - и к терему заветному полетел. Как только народ по дороге не подавил... У ворот соскочил, так кулаком шарахнул, створки в стороны разошлись и на петлях провисли. Дверь в терем закрыта - и ее прочь. Бегает, Аленушку зовет, потому как пути в светлицу не знает. Он ведь дом только снаружи видал, да сверху. Поплутал немного, пока нашел. Ворвался, что твой степняк, - девица испугалась, в угол забилась, - метнулся к ней, на руки подхватил, вместе со скамьей. Только тогда заметил, что со скамьей, как в дверь пройти не смог. Даже удивился поначалу: в дверь открытую, и выйти не может. Будто поперек кто встал. Глянул - скамья мешается. И какой это дурень скамью поперек двери поставил? Ан никто не поставил, сам ненароком прихватил... Пнул в угол, выбегать начал - косяк помешал. Прямо напротив лба оказался...
Ну, дальше проще пошло, как на дворе оказался. Взметнулся на коня - и в палаты княжеские. Там уже вроде как прибрались, после драки-то, снова за столы расселись, тут и Алешка с Аленушкой возвернулся. Поставил перед князем, вот она, говорит, лада моя, ненаглядная. А тот уже, признаться, и позабыл, куда Алешка подевался. Лада, говоришь? Кто такая? Сестра Збродовичей? Вот и славно. Был пир свадебный, его и догуливать будем. Где вы там, Збродовичи? Здесь ли? Князь вам честь великую оказывает, за Алешу свет Григорьевича сестру вашу сватает. Согласны ли?.. Вот и чудесно... Там как раз на подворье богатырском терем поставлен, для Потыка, ну да он погодит, его следующим женим. А терем тот - молодым.
Сумел князь дело миром уладить, сказать нечего... Так все повернул, что вроде как и обиженных нету. Кроме Михайлы, который ни за что ни про что терема лишился. Ну - он пока в отъезде, ему другой поставят. А князь, тем временем, и ему жену подыщет.
В палатах княжеских отгуляли, следующий день - на новом дворе Алешкином пир устроили. Самому бы ему, конечно, не справиться, да князь от себя все, что надобно, прислал. Утварь, правда, повелел счетом обратно вернуть. Люду и к Алешке набилось, не сосчитать. Знакомые, незнакомые, кто дойти смог, тот и добрался. Иные, правду сказать, только до ворот добраться сумели, здесь и прилегли, ну да им и за старание спасибо сказать следует. Самое же главное, Илья Добрыню привел, для разговора. Потому, негоже промеж себя собачиться. Поговорить-то поговорили, ан правда все одно у каждого своя. То хорошо, что камень за пазухой держать не стали, глаза в глаза говорили. Нельзя сказать, чтоб совсем помирились, но и не врагами разошлись. Осталась тяжесть на сердце, не без этого, однако - кому знать? Пройдет срок, может, и ей не бывать...
Так еще случилось, что Настасья с Аленушкой у колодца встретились. Свои на дворах еще не выкопали, живут соседями, так что ничего в том удивительного нету. И в том, что слово за слово, да и разговорились - тоже. То чудно, что сорока слышала, и на хвосте разнесла. Будто обе сон одинаковый видели. Снилась им девица зеленоглазая, в сарафанчике простеньком. И будто сказала им, посмеиваясь, чтоб не шли супротив воли княжеской, что все одно не по его воле будет. А так будет, как им самим желалось бы. Богатырям же пусть то уроком послужит. Глядишь, и задумаются, стоит ли жен своих ради подвигов забывать. Это она Настасье так сказала. Аленушке же - не то дорого, что само в руки падает. Ну, сон и есть сон, мало ли кому чего привидится. Человек за сон свой не в ответе. Ан проснулись, что одна, что другая, а на ложе ленточка лежит узорчатая. Цветами да зверями невиданными вышитая. И откуда взялась - неведомо...
Не успели богатыри пожить спокойно. Всем поручение у князя нашлось. Алешку с ратью в горы подунайские послал, Добрыню - степняков гонять, Илья же в Царьград греков повез, из тех, что при князе ошивались.
Несут богатыри службу княжескую, и не ведают, какая гроза над головами ихними собирается. Не с оружием в руках беда подкралась, с порядками новыми. Чем уж так околдовали князя греки окаянные, а только все больше и больше обычаев их в Киеве вводится. До того дошло, что ежели кто старых, дедовских обычаев отречься не пожелает, тому и голову снять могут. А чем новый да чужой обычай лучше старого да своего - непонятно. Ну да с князем не поспоришь особо. Загнал киевлян в Славутич, лики, из дерева вытесанные, снести повелел, а кто супротивиться вздумал, тех уж и вовсе нет.
Тут как раз Илья из Царьграда возвернулся. Сколько прошло - весть недобрая по Киеву разнеслась. Повелел князь первого богатыря своего в железа заковать, да в поруб бросить. Притих посад. Поначалу шепоток прошелестел, - за народ, мол, Илья Иванович вступился, от того и попал в немилость. Прошелестел, да и смолк. Если уж князь с Ильей так обошелся, так нешто мне иного ожидать? У Ильи вон какие товарищи, так и те хвосты поприжали. Никто не вступился, каждому своя рубаха ближе к телу оказалась. А раз так, и моя хата с краю. Не такие времена переживали, и эти переживем. Главное - помалкивать, и на виду то делать, что другие делают...
Кто так о товарищах Ильи думал, кто не так, ан все же те, кто так думал, по себе, видать, судили. Рано ли, поздно, а доковыляла весть недобрая до застав, на которых Алешка с Добрынею службу несли. И до гор западных доковыляла, и до Степи добралась. Услышали товарищи верные, про беду, в Киеве случившуюся, к князю поспешили. Не вместе прибыли, не вместе к князю ходили. Ан только с одним шли - с одним и ушли. И Илью не выручили, и сами мало в поруб не угодили. Потому, - не склонили головы перед князем, не держали в себе, что думали, прямые речи вели. Взъярился тот. "На место мое мните? Выше меня себя почитаете? Того не видите, сколько земель я под свою руку привел?.. Никому поперек слова моего идти не дозволю. За старое держитесь - так и подите прочь. Неволить не буду, помня прошлое. Одумаетесь, путь в Киев вам не заказан. Что же до Ильи, как поступить и когда выпустить, сам решу. Не ваше это дело".
Алеша на свою заставу вернулся, Добрыня - на свою. Жен из Киева по родным городам отправили, вернули князю терема дареные. Хотели было и службу оставить, ан о том подумали - не князю служат, земле родной. Этот помрет, иной найдется, а земля... Одна она, матушка, поилица-кормилица, как же ее без защиты оставить, на поругание ворогам отдать? Они уж, небось, про то, что в Киеве творится, прослышали, и ждать себя долго не заставят.
Только Алешка на заставе своей долго не задержался. И скучно ему, и на сердце муторно, и думы тяжкие гнут, от безделья. Маялся-маялся, и решил туда податься, где рать княжеская вроде как делом занята. Это еще когда Илья с Добрыней на Булгар ходили, часть войска княжеского не вернулась обратно в Киев, а дальше двинулась, на союзников прежних. Ясов с касогами. Они вроде как не степняки, но похожие. С отцом князя нынешнего, Святославом, греков бить ходили, а потом озорничать стали. Святослав этот, он город где-то возле моря на щит взял, Тмутараканью кличут, и то ли это союзничкам бывшим не шибко понравилось, то ли еще что, а только дружба промеж ими и Киевом кончилась. Чем уж они нонешнему князю так досадили, про то Алешке неведомо, да и не его ума это дело, а только как Булгар взяли, так часть рати ясов с касогами усмирять пошла. Далеконько, должно быть, до Таракани этой самой, потому как до сих пор не возвернулись. То ли воюют, то ли в городе засели.
Вот и пришла Алешке думка, чем здесь высиживать, так уж лучше туда наведаться. А что? Почему бы и нет? Он ведь вроде сейчас и не на службе княжеской, тот его сам турнул. И кроме как своей волей, на заставе никем и ничем не удерживается. Еще и то в разум взять: не на пир собирается, на рать. Что дороги не знает - то не беда. Конь у него такой, что пошепчи ему, сам куда надо примчит. Он, вон, и не изменился нисколько, с той поры как Алешка его из-под камня на свет белый вывел.
