Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... (СИ) - Тимофеев Сергей Николаевич (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Сказал, и исчез. Ни старика, ни лодки. А сидят Алешка с Иваном на бревне толстом чуть не посреди реки и плывут себе спокойненько по течению. При оружии, в доспехе воинском плывут. Чуть шевельнись, бревно и опрокинется. Ракам на радость.
9. ПО ГОРАМ, ГОРАМ, ДА ВЫСОКИИМ...
Не опрокинулось. То ли старик так подгадал, то ли судьба над Алешкой с Иваном сжалилась, а только пока сидели они, не шевелясь, в бревно вцепившись, вынесло их на островок песчаный. Сняли с себя доспех, оружие, привязали, как следует, и, толкая впереди себя, вернулись на берег. Снесло, конечно, порядочно, так ведь зато не утонули.
Тут уж Алешка, как выбрались, молчать больше не стал. Все обсказал Ивану, и что о нем думает, и о женитьбе его. Старик парой слов обошелся, Алешке же и часа, должно быть, не хватило. Только тогда и замолчал, как в горле пересохло. И что удивительно, - то слова выговорить не мог, так об камень треснулся, а то - ровно прорвало. Куда и боль подевалась.
Иван Алешку поначалу слушал, а затем позевывать начал. Повторяться товарищ его начал. Собственно, слова-то у него все те же, да и немного их, а так переставляет, что вроде бы поначалу повтора не шибко заметно было. Потом же и вовсе будто не к нему обращается, потому как куда ни повернется, а все одно ругается. Дождался, пока тот замолчал, и говорит:
- Знаешь, Алешка, ты тут можешь хоть весь день до ночи лаяться, да только без толку это. Я тут подумал-подумал, и сам решил, что ни к чему мне женитьба эта. Князь меня с панталыку сбил...
- Да как же князь, - Алешка шепчет. Совсем голос потерял. - Не ты ли мне сам твердил, что пуще жизни она тебе надобна, что милей ее на всем белом свете не сыскать, хотя и в глаза не видывал...
- Ну, говорил, - не стал отнекиваться Иван. - Только ведь почему говорил? От того, что задурил мне князь голову, - и меда хмельного не надобно. Купил, можно сказать, ни за резану. У него ведь какая задумка? Чтоб дружина богатырская вовек не переводилась, а потому каждый помимо себя сыновей своих воспитать да обучить должен, и князю представить. Чтоб помимо старшей дружины, еще и младшая была. Ну, со временем, младшая старшей становится, своих сыновей в младшую определяет, и так до той поры, пока земля наша стоит. Авдотья же... Мне гости заезжие все уши про нее прожужжали, с утра до ночи. Сам посуди, как тут не влюбиться, ежели они ее при мне все нахваливают да нахваливают. И лицом-то бела, и нравом приветлива, и станом - что твоя березка во поле, ну и, понятное дело, приданого за ней дают - горы золотые. Любой на моем месте влюбился бы.
- Не любой, - Алешка бормочет. - Мне вот, к примеру, никаких гор золотых и не надобно...
- Ну и дурень, - беззлобно заметил на это Иван. - Красна изба углами, а девка - приданым, - нравоучительно добавил он.
Ишь, каков! Все об девках знает. Вот, погоди, задаст тебе князь, как узнает, что ты поперек его слову пошел. Так и сказал. Годинович на это только рукой махнул.
- Пусть к лешему идет, с женитьбами своими, - отвечает. - Я к нему и на глаза не явлюсь. Подамся куда на заставу дальнюю, там и жить стану. Мое дело - ратное, а потому жена мне без надобности. Хотя, конечно, зарекаться не стану. Может, как в возраст войду, передумаю. Ежели, конечно, до того времени не прибьет кто.
Это он правду сказал. С таким счастьем, как за невестой, в Степь лучше и не соваться.
Так и случилось, что до Любеча вместе добирались, а там каждый свою дорогу выбрал. Алешка в Киев вернулся, а Иван подался неведомо куда, счастья искать.
Не утаилось от князя, знамо дело, как богатыри слово его исполнили. Во всех подробностях разузнал, будто сам с ними куролесил. Осерчал. Коли б не случай, не быть больше Алешке при дворе княжеском. Случай же таков выдался, что некому стало Киев от ворога защитить. Сколько прошло, как Илья с Добрыней на Соколе-корабле к Булгару ушли, да так и не вернулись. Сгинули где-то без следа, даже косточек не осталось. Налетел, должно быть, ветер-ветрище, опрокинул корабль, тот и сам на дно ушел, и всех, кто на нем был, с собою увлек. Остались, конечно, богатыри у князя, а только такие, чтоб вровень со сгинувшими стали, раз в тысячу лет родятся. От того и не стал князь Алешку от себя гнать. Привечать - не привечает, ан и гнать - не гонит. Иную думку думает. Пришло на ум, что коли Иван Годинович маху дал, так пущай за него товарищ его непутевый ответ держит. Проще же сказать, женить князь Алешку задумал. Не просто женить, это полбеды б было. Осталась у Добрыни жена молодая, вот и решил князь на одну стрелу двух зайцев нанизать.
Начал к Алешке приступать, а тот - ни в какую. Поначалу решил даже, князь его испытать решил. Зачем - неведомо, да только при дворе его как-то незаметно поменялось все. То лупил греков, что называется, в хвост и в гриву, походами на них хаживал, а теперь - глядь-поглядь, столько их в Киеве развелось, что шагу не сделать, чтобы с греком не столкнуться. Первыми людьми при князе стали, носы так задирают, шапки то и дело с голов падают. Княгиню себе тоже греческую отхватил. Порядки ихние заводит. Может, у них так и принято, чтоб эдаким-то макаром вдов в замужество выдавать, а у нас - отродясь такого не слыхивалось. Что нет более Ильи с Добрыней, в том уже и сомнений не осталось. Сказал князь, весточка пришла, от человека верного, - знать, так оно и есть.
Вода, говорят, камень точит. Однако ж, не поддался бы Алешка ни на какие уговоры, да и угрозы ему, что с гуся вода - встрепенулся, да и пошел себе. Только и князь, хоть и властолюбив, ан не без рассудительности. Не стал угрожать, с другого боку зашел. С того, что и самому ему, за землю отчую радеючи, частенько поперек себя поступать приходится. Сколько врагов вокруг, что на нее, матушку, зарятся. Коли не углядишь чего, слабину дашь, в момент раздерут. Мечом не угомонишь каждого, - мечей не хватит, с иным приходится и мир заключать, зубы стиснув. Так что, Алешка, это видимость одна, будто князь поступает, как ему самому хочется. Он, прежде всего, о земле своей печется... И выходит, коли по речам его судить, что Алешка, супротивничая, чуть не самым лютым ворогом, - нет, не князю, землице родимой, - приходится.
Заикнулся было, что есть у него девица на примете, и ежели непременно жениться надобно, то отчего б не на ней?.. Слушать не захотел. Не можно тому быть, чтобы вдовой Настасья осталась. Не дала ей судьба счастья вдоволь, ну так и судьбу одолеть - дело не хитрое. А что любви нет - то не беда. В народе что говорят? Стерпится - слюбится. Иного же мужа, кроме тебя, дать ей некого. Потому, первым богатырем ты возле меня остался...
Трудно пришлось Алешке, ох, как трудно. Никогда прежде так трудно не было. Никак не решался Аленушке своей открыться, терем ее за сто верст стороной обходил, а все равно пришлось. Ничего не стал утаивать, речи княжеские слово в слово повторил. Того даже не утаил, что сердце у него кровью обливается, от одной лишь мысли волю княжескую исполнить. Это ж ведь значит, собственными руками счастье свое в землю закопать. Аленушка, свет мой ясный, ну его совсем, богатырство это! Убежим со мной, куда подальше от Киева. Выстроим себе избушку посреди леса дремучего, в ней и заживем, как хотим. И никто нам не указ. Коли же сунутся... Пусть только попробуют!.. Недаром князь меня первым богатырем определил.
То ли всплакнула Аленушка, то ли посмеялась сквозь слезы. Подумала, должно быть, это сейчас ты так говоришь, а как поживешь малость в глуши, каковы песни петь станешь? Тебе, молодец, выбирать, то ли княжеским словам следовать, то ли сердцу своему. Только вслух того не сказала. Иное молвила. С тебя спрошено, Алешенька, тебе и ответ держать. Коли же меня спросишь, так тебе скажу. Жениться тебе, Алешенька, и вправду надобно, это князь как в воду глядел. У тебя, небось, все гривны, что за службу полагаются, на порты уходят. Почему, на порты? Так ведь сколько ты их стер, на терем-то лазаючи? И в крыше теремной дыр понаделал, во время дождя вода в светлицу проливается... Сказала, да ставенки-то и прикрыла, чего прежде никогда не бывало...
