Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Главк понимающе опустил ресницы.
— Я вижу, отец, сердце твое обливается черной желчью. Но отчего? Разве нас преследуют неудачи? Брат мой, Гортин, говорил мне, нет оснований отчаиваться.
— Их нет, — согласился я.
Главк задумчиво смотрел на меня, подыскивая решение. Вдруг просиял, хлопнул в ладоши:
— А впрочем, я, кажется, знаю, как прогнать твою тоску. На Эгине мы взяли много пленных. Среди них есть юноша, который тебе наверняка понравится. Хочешь, я подарю его тебе?
— Зачем? — удивился я. — У меня есть Ганимед…
Главк расхохотался:
— Ну и что? Не спорю, он, должно быть, искусен в любовной игре, но новое сильнее будоражит кровь, чем привычное! Это точно выбьет кислую шерсть из тебя. Все знают: стоит стреле Эрота хоть немного оцарапать твое сердце, молодость возвращается к тебе. В кносском дворце любой ребенок, едва научившийся ходить, скажет, влюблен ты или нет.
Он белозубо рассмеялся, по-собачьи умоляюще заглянул мне в глаза:
— Право, отец, как я сразу не догадался присовокупить его к подаркам для тебя?
Его неуклюжая забота тронула мое сердце. Я расхохотался, обнял Главка, взъерошил его волосы, как в детстве:
— Хорошо, я принимаю твой дар.
Главк радостно хлопнул в ладоши.
— Он понравится тебе, отец. Я уверен.
Мермер и Ганимед. (Ниса. Девятый год восемнадцатого девятилетия правления Миноса, сына Зевса. Созвездие Рака)
Едва дар моего сына переступил порог, я понял, почему Главк счел, что он мне понравится: высокий, тоненький, как тростник, по-северному светловолосый и сероглазый. И по годам далеко не дитя, явно миновал пятнадцатую весну. Что же, Главк неплохо знает своего отца — лучше, чем я мог бы ожидать от него. Ему-то на ложе любви нужна была бесстыдная, страстная женщина, способная в краткий срок насытить своими ласками усталого воина и на следующее утро без слез и тоски проводить его в новый поход. Его тоску новая женщина на ложе прогнала бы без особого труда.
Я знаком повелел пленнику приблизиться. Двигался он угловато, неуклюже, как слепой, почти не сгибая в коленях одеревеневшие ноги. Он, конечно, стыдился выказать страх передо мной и изо всех сил сохранял приличную мужчине гордость. Но мне достаточно было раз поймать его затравленный, испуганный взгляд.
Я устало улыбнулся ему:
— Тебе нечего бояться.
Все руки и плечи у него были в синяках и ссадинах. Наверняка, и спина исполосована — не хуже змеиной кожи.
— Как зовут тебя?
— Мермер, великий анакт, — он хотел изобразить спокойствие, но страх исказил голос, его неверный тон резал ухо. И это не только страх. Я был ему отвратителен. Но Мермеру не хватало мужества противиться сильнейшему. Интересно, много ли понадобилось усилий, чтобы сломать его?
— Меня не надо бояться, — повторил я. — Повернись.
Он покорно стал ко мне спиной. Я был разочарован. Похоже, боги не наделили этот дар Главка твердостью и мужеством. Нескольких ударов плетью хватило, чтобы он уже не пытался кусаться.
— За что побили? Хотел бежать? Бросался в драку?
— Нет, анакт, я кричал и бранился, — заливаясь краской стыда, произнес Мермер, поворачиваясь ко мне лицом.
Я протянул к нему руку. Юноша невольно отпрянул, будто от чего-то нечистого, сжался. Да, для ложа этот юноша не годен. Может, Главк и способен распластать девчонку, полную страха и отвращения, но я — нет. Я уже хотел позвать слуг, чтобы они увели Мермера, накормили его и выделили ему постель в своей палатке или на корабле, и вдруг почувствовал, что жить мальчишке осталось недолго. Едва ли он увидит завтрашнее утро.
Мне это дано. Я всегда узнавал, кто из воинов, отправляясь в битву, не вернется обратно. Когда больной и немощный Астерий задыхался, борясь с новым приступом болезни, я твердо знал, что он перенесет его. А в тот вечер, когда отчим почувствовал себя лучше, я попрощался с ним навсегда. Мальчишка был так же близок к смерти, как обреченный воин во время битвы, или старик, заснувший в последний раз.
Беззащитность Мермера тронула меня.
— Сядь, — я кивнул на скамеечку.
Мермер покорно опустился рядом, уставился в землю. Я внимательно посмотрел на него, осторожно взяв рукой за подбородок, заставил поднять голову.
— Думаешь о своем позоре? — тихо спросил я.
Он испуганно глянул на меня, лицо его дернулось, в глазах появились слезы. Он мучительно покраснел. Значит, я угадал. Неважно, что мальчишка промолчал.
— Думаешь, — подтвердил я. — Ты не смог постоять за себя, не смог умереть на поле боя, как подобает достойному мужу.
Мермер закусил губу, всхлипнул. Я верно нащупал, где болит, и без жалости коснулся раны.
— Полагаешь, умереть лучше, чем разделить ложе с отвратительным критским старцем?
Изумление его было настолько велико, что слезы вмиг высохли. Он смотрел на меня, раскрыв рот и судорожно глотая воздух. А все-таки, Главк прав. Я мог бы полюбить Мермера.
В другое время я бы оставил его при себе: выслушал бы рассказы о том, как он жил до плена, как попал в плен. Нашел бы слова утешения. Добился бы его доверия и, постепенно, любви. Сейчас у меня нет сил. Но я могу прогнать от него Танатоса. И я продолжил:
— Так вот, утешься. Ты не нужен мне. Я бы тотчас отпустил тебя на все четыре стороны, если бы не война. Здесь ты будешь в безопасности, Мермер. Хотя, если ты желаешь, можешь уходить. Ты свободен.
Мермер вскочил, уронив скамеечку. Неуверенно, как слепой, сделал пару шагов ко мне, упал наземь и разрыдался.
Я невольно сполз с кресла, сел рядом с ним на пол, погладил по волосам, по спине, вздрагивающей от по-детски безудержных рыданий.
Что я делаю?! Зачем?
Сердце мое подобно пустыне, о которой рассказывал Инпу, безбрежному морю раскаленного песка, в котором никогда не бывает дождя, потому что капли, падающие с неба, высыхают на лету. А этот юный пленник, рыдающий на полу у моих ног, высасывает последние капли воды из солоноватого ручейка, все еще сочащегося в пустыне моего сердца.
Накатывает усталость. Та самая, что совсем недавно приковала меня к ложу.
Я явственно ощущаю солоноватый вкус во рту, на пересохших губах, тяжесть в голове и ставшее привычным глухое раздражение от всего вокруг. Как изжога, которая не оставляет меня вот уже несколько месяцев. Мне захотелось дотянуться до медного диска, позвать слуг, приказать им увести мальчишку и позаботиться о нем, а самому поскорее лечь.
А еще хочется неразбавленного вина: чтобы оглушить себя и забыться в глубоком, тяжелом сне. Но сейчас нельзя. Я чувствую, что стоит только начать пить, как всей моей ослабевшей воли не хватит, чтобы остановиться. И потому с самого отплытия с Эгины я пью только чистую воду.
Мермер все плачет. Надо немедля прогнать его! Но сил нет.
Эриннии поднимают свои змеиные головы.
Раздражение захлестывает меня.
Как в забытьи, я стаскиваю с запястья браслет и начинаю раздраженно сжимать его свободой рукой. Грани браслета болезненно впиваются в ладонь.
Наконец Мермер перестает рыдать, всхлипывает все тише и тише и, наконец, успокаивается. Испуганно смотрит на анакта величайшего царства, сидящего на полу. Вот он слабо улыбнулся. Нет, юный Мермер уже не умрет сегодня. Я это чувствую. И, полагаю, никуда не уйдет — побоится. И я уже не кажусь ему таким отвратительным, как совсем недавно. Мне не потребовалось бы особых усилий, чтобы породить в его сердце любовь.
Но сохранить любовь — это великий труд.
И у меня сейчас нет сил для него.
Я лениво поднимаюсь, падаю в кресло и ударяю в медный диск.
Слуга появился немедля.
— Позаботьтесь о юном Мермере. Накормите его. Если он пожелает уйти — пусть идет, нет — поселите его в стане. Мермер может оставаться у меня столько, сколько ему заблагорассудится, — равнодушно сказал я, почувствовал, как рот заливает кислым, и добавил:
— И пусть мне принесут золы.
Раб скользнул по мне почтительно-испуганным взглядом.
