Серафина - Хартман Рейчел (серия книг TXT) 📗
Слуга — человек, молодой парнишка из пажей — открыл дверь сразу, но при виде меня сделал очень своеобразное лицо. Очевидно, ожидали здесь кого-то другого.
— Это мой ужин? Неси его сюда, — послышался из другой комнаты голос ардмагара.
— Это какая-то женщина, ваше превосходительство! — крикнул мальчик, когда я мимо него прошла в комнату, очевидно, служившую кабинетом. Мальчик, будто терьер, тявкал где-то под ногами: — Нельзя заходить, пока ардмагар не позволит!
Комонот что-то писал, сидя за широким столом; когда я вошла, он поднялся и уставился на меня, потеряв дар речи. Я присела в глубоком реверансе.
— Простите меня, сэр, но мы с вами еще не договорили, когда нас так грубо прервал ваш неудавшийся убийца.
Он по-деловому прищурился.
— Опять твоя теория заговора?
— Вы проигнорировали послание из отвращения к посланнику.
— Сядь, Серафина, — сказал он, указывая на мягкое кресло с резными завитушками, расшитое изящным лиственным орнаментом. Покои его были сплошь бархатная парча и роскошный темный дуб, даже потолок был украшен большими резными шишками, которые торчали из центра каждого кессона, словно гигантские чешуйчатые пальцы. В этом крыле дворца декор был куда более замысловатый, чем в моем.
С того разговора в кабинете епископа у ардмагара было довольно времени, чтобы протрезветь, и теперь он прожигал меня взглядом столь же пронзительным, как у Ормы. Комонот уселся напротив, задумчиво водя языком по зубам.
— Ты, должно быть, считаешь меня суеверным дураком, — сказал он, засовывая руки в объемные рукава своей вышитой накидки.
Прежде чем ответить, мне требовалось услышать больше — пока что, вполне возможно, он был прав.
— Признаю, — продолжал он, — я вел себя именно так. Тебя не должно существовать. У драконов бывают трудности со всем, что противоречит фактам.
Я едва не рассмеялась.
— Чем же я противоречу фактам? Вот она я, перед вами.
— А если бы ты была призраком и говорила то же самое, я должен был бы тебе верить? Разве не логичней было бы мне считать тебя симптомом собственного безумия? В соборе ты доказала мне свою вещественность. Теперь я хочу понять ее природу.
— Хорошо, — сказала я несколько опасливо.
— Ты происходишь из двух разных миров: раз у тебя есть материнские воспоминания, ты видела, каково это — быть драконом, могла сравнить с нахождением в саарантрасе и с тем, что значит жить как человек — или почти как человек.
Ну, с этим я могла справиться.
— Да, я испытала все три состояния.
Он наклонился вперед.
— И как тебе показалось в теле дракона?
— Не… неприятно, честно говоря. И сложно.
— Вот как? Полагаю, здесь нет ничего неожиданного. Драконы очень отличаются от людей.
— Меня утомляют непрерывные расчеты направления ветра, а запах всего мира сбивает с толку.
Он сложил кончики пухлых пальцев и вгляделся в мое лицо.
— Но, пожалуй, ты хотя бы отчасти понимаешь, насколько чужеродно для нас это обличье. Мир вокруг выглядит по-другому, и легко заблудиться — как внутри себя, так и снаружи. Если я-саарантрас реагирую на что-то иначе, чем я-дракон, то кто же я сейчас на самом деле? Может быть, я люблю тебя? — спросил он вдруг. — Мне пришло в голову, что любовь считается одним из стандартных мотивов подобного поведения. Только я не знаю, как ее определить, как измерить.
— Вы меня не любите, — сказала я сухо.
— Но, может быть, в какой-то момент любил? Нет?
— Нет.
Его рука полностью спряталась в рукаве, а потом вдруг появилась из воротника и почесала двойной подбородок. Меня порядком удивил этот маневр.
— Любовь требует самой строгой коррекции. Этого эмоционального состояния мы учим наших студентов наиболее тщательно избегать. Оно представляет реальную опасность для сааров, потому что, видишь ли, наши ученые, влюбившись, не хотят возвращаться. Не хотят больше быть драконами.
— Как моя мать, — сказала я, крепко скрестив руки на груди.
— Именно! — воскликнул он, даже не подозревая, что я могла бы оскорбиться его тоном. — Мое правительство подавляет любую гиперэмоциональность, особенно любовь, и мы поступаем верно. Но, оказавшись здесь, оказавшись «этим», я понимаю — мне любопытно хоть раз ощутить все возможные чувства. Когда я вернусь, мой разум очистят — я не собираюсь терять себя — но я хочу встретиться лицом к лицу с этой опасностью, сунуть голову прямо в ужасную пасть любви, пережить ее смертоносный удар и найти более эффективные способы лечения тех, кто страдает от этого недуга.
Я едва удержалась от смеха. Учитывая, сколько страданий мне уже принесла любовь к Киггсу, я не могла не согласиться со словами «ужасная» и «недуг». И все же нельзя было позволить ему думать, что я одобряю его план.
— Если вам когда-нибудь доведется испытать любовь, надеюсь, это породит в вас хоть какое-то сочувствие к моей матери, которой пришлось сделать душераздирающий, невозможный выбор между своим народом и любимым человеком, между собственным ребенком и самой жизнью!
Комонот выпучил глаза.
— В обоих случаях выбор она сделала неверный.
Он начинал меня злить. К сожалению, я пришла к нему с конкретной целью и еще ее не добилась.
— Давайте все же обсудим заговор…
— А, твою навязчивую идею? — Он снова просунул руку в рукав и забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Да, раз уж мы обсуждаем все, что противоречит фактам, рассмотрим и это. Если из материнского воспоминания тебе стало известно о каком-то заговоре, то этой информации почти двадцать лет. Откуда тебе знать, что их не поймали и не обезвредили?
Я крепко сжала сложенные руки, пытаясь сдержать раздражение.
— Вам не составило бы никакого труда мне об этом сказать.
Он потянул себя за серьгу.
— Откуда тебе знать, что они не распались сами после изгнания Имланна?
— Имланн, кажется, еще преследует ту же цель, как будто уверен, что заговор в силе. Они добились изгнания рыцарей, и он проверил, насколько беспомощен последний оплот дракомахии. Если проверка его удовлетворила, они найдут, как добраться до власти. Например, добьются вашей гибели или, возможно, хоть прямо сейчас устроят в Танамуте переворот.
Комонот отмахнулся; на толстых пальцах блеснули кольца.
— О перевороте я бы прослышал. Имланн может работать и в одиночку, он достаточно безумен, чтобы просто верить, что остальные с ним. И если заговорщики желают моей смерти, не легче ли было убить меня еще в Танамуте?
— Это только развязало бы гражданскую войну, а они хотят втянуть Горедд.
— Все слишком умозрительно. Даже если несколько недовольных и вступили в заговор против меня, то остальные, верные мне генералы — не говоря уже о молодом поколении, которое извлекло из мирного договора самые непосредственные преимущества, — быстро подавят любое восстание.
— Вас только сегодня пытались убить! — воскликнула я.
— И не сумели. Все кончено. — Задумавшись, он рассеянно снял одно из колец и надел обратно. — Принц Люциан сказал, тот человек был из Сынов святого Огдо. Я не могу представить себе, чтобы Сыны стали сотрудничать с драконами, а ты? Какой дракон всерьез посчитает их содействие полезным?
Меня вдруг осенило: дьявольски умный дракон. Если Сыны начнут убивать людей, королеве придется принять против них жесткие меры. Имланн заставит фанатичных дракононенавистников сделать за него грязную работу, а потом их самих устранит корона — а затаившийся ящер тем временем будет только смотреть и ждать.
— Ардмагар, — сказала я, поднимаясь. — Мне необходимо идти. Доброго вечера.
Он прищурился.
— Я не убедил тебя, что ты ошибаешься, и ты слишком упряма, чтобы сдаться. Что ты задумала?
— Поговорить с тем, кто станет слушать, — ответила я, — и кто, столкнувшись с чем-то, что раньше считал противоречащим фактам, меняет взгляды в соответствии с реальностью, а не наоборот.
Я вышла. Он не пытался меня остановить.
Киггс ждал в коридоре, прислонившись к противоположной стене, и читал какую-то книжицу. Заметив меня, он захлопнул ее и спрятал в свой алый дублет.
